– Я надеюсь, что твое чувство тебя не обманывает, – улыбнулся ей Мануэль.
– Я тоже надеюсь, – сказала Анна.
Она пыталась по возможности избегать прямого обращения, поскольку говорить «ты» этому человеку ей не хотелось.
Затем Мануэль засмеялся почти по-мальчишески и сказал, что недавно при разборе историй болезни своих пациентов ему в руки попала одна фотография, полученная им когда-то от женщины, которой он очень помог, и эта женщина ему сразу же напомнила о ней. Он встал, взял со своего письменного стола фотографию и протянул ее Анне с вопросом, не ее ли это мать, быть может, даже с маленькой Анной на руках.
Анна тоже встала, сделала шаг к окну с фотографией в руках и затем произнесла спасительное предложение:
– Нет, это не моя мать.
Мануэль был потрясен – потрясен, как тогда, когда он после долгого подъема при свете полной луны достиг вершины Монблана и в это мгновение взошло солнце.
Ему захотелось закричать, подпрыгнуть, пуститься в пляс, как безумному, от благодарности. Вместо этого он только улыбнулся и произнес:
– Нет? Значит, это просто совпадение.
– Тем не менее какое странное совпадение, – усмехнулась Анна, – это моя тетя.
Эти слова отдались шумом бури в ушах Мануэля. В его глазах потемнело. Он присел на стол и схватился руками за его края.
– Ваша тетя? – спросил он почти беззвучно.
– Да, сестра моей матери. И ребенок – это моя кузина.
Мануэль вцепился в стол. Он понимал, что не должен терять нить нормального разговора.
– Как ее зовут? – спросил он.
– Мануэла.
Говори дальше, сказал себе Мануэль, продолжай говорить дальше.
– И вы их знаете, я имею в виду, вы с ними в контакте?
Анна засмеялась:
– Мы же перешли на «ты», так ведь?
Мануэль кивнул и сделал извиняющийся жест.
– Конечно, я их знаю. Хотя контактов у меня осталось немного, – рассказала Анна. – Тетя Моника лет десять назад вышла замуж за дипломата, теперь она живет в Вашингтоне, Мануэла там учится в университете. Изучает, кажется, социологию.
Штормовой ветер несколько утих. Небольшое облегчение. Во всяком случае, они довольно далеко обе. Говори дальше, Мануэль, приказал он себе, говори дальше и как можно естественней!
– Как ее звали, напомни еще раз, твою тетю?
– Фукс. Тогда. Теперь ее зовут Бек.
– Да, верно. Фукс. Ева Фукс.
– Нет, Моника. Моника Фукс. Что с ней было, чем ты ей помог? – Теперь в Анне проснулось любопытство.
Мануэль испугался. Ложь сразу обернулась местью.
– Я… ммм… я считаю, это должно оставаться врачебной тайной…
Спасся.
– Ясно, пусть так. Я же могу сама спросить ее. – Анна засмеялась: – Она, конечно, удивится.
Внимание, Мануэль, ты должен этому воспрепятствовать! Не надо бы ее удивлять. Но как теперь это сделать? Он только что почувствовал себя спасенным – и вот снова попал в западню. Он не находил никакого другого пути, кроме прямого.
– Анна, – сказал он с глубоким вздохом, – у меня есть к тебе просьба.
Анна вернула ему фото, села и посмотрела на него.
Мануэль в свою очередь тоже сел:
– Было бы лучше, если бы ты ничего не рассказывала своей тете.
– Вот как?
– Да. Мне это довольно трудно объяснить, но я просто прошу тебя об этом.
Анна была удивлена. Из авторитетного доктора Риттера Мануэль неожиданно превратился в просителя, подавленно сидевшего перед ней.
– Хорошо, если ты так хочешь…
– Я действительно так хочу. И я еще бы тебя попросил, чтобы ты ничего не говорила об этом ни Томасу, ни моей жене.
Анна понимала все меньше.
– Значит, тетя Моника когда-то была твоей пациенткой?
– Да. Пожалуйста…
– Значит, это что-то вроде тайны, которую мы вместе должны хранить?
– Не совсем так. Просто это должно остаться между нами.
– Но почему все же?
Как Мануэль уже говорил, он не может сейчас ей все объяснить, но для него было бы лучше, если она все будет держать в тайне.
Она попытается это сделать, сказала Анна, глядя себе под ноги, хотя ей бы не хотелось иметь никаких тайн от Томаса.
– Пожалуйста, – повторил Мануэль, и девушке вдруг показалось, что в его глазах угнездился страх.
Анна шла, после того как она покинула кабинет Мануэля, пешком вниз с Цюрихской горы в город, чтобы дойти до театрального училища. Она должна двигаться размеренно и не спеша, как советовала ей ее гинеколог.
Этот разговор девушку взволновал. Его предметом вовсе не был вопрос о том, оставит ли она ребенка или ей придется сделать аборт, разговор об этом пошел совсем не так, как в импровизированной сцене с Мириам: Мануэль, очевидно, с пониманием отнесся к ее решению. Это было, несомненно, связано с определенной установкой Томаса. Он отказался от своей стажировки в Мексике и переговорил со своим коллегой в Тесине, и тот воспользовался открывшейся возможностью поехать в Мексику, а Томас теперь будет четыре месяца заниматься каштановыми деревьями в долине Маджа. Мать уже предложила ему пройти краткий курс итальянского языка.
Но они еще не решили, хотят ли они пожениться. С этим не спешили ни он, ни она. Но остаться вместе они хотели, и это было главное. Анна не собиралась стать матерью-одиночкой.
Она прошла мимо университета и повернула к парку Рехберга позади Высшей музыкальной школы, к разбитому на террасы, ухоженному саду со старым фонтаном, цветочными клумбами и деревьями с подпорками возле известняковой стены.
На скамейке в тени было свободно одно место, рядом со студенткой, которая читала книгу и делала в ней пометки карандашом.
Анна села и стала смотреть на линию горизонта над городом, над цепью Ютлиберга, над которой спокойно тянулось большое летнее облако в форме черепахи.
Ей вдруг стало немного не по себе.
Она достала из своего маленького рюкзака фляжку и выпила из нее глоток воды.
На той встрече, как ей стало уже ясно, речь шла единственно об этом фото – о фото, на котором странным образом была изображена сестра ее матери со своей единственной дочерью. Ее тетя Моника, оказывается, была пациенткой Мануэля. Это могло быть случайностью, в общем-то ничего необычного.
Необычным было то, что Мануэль так долго хранил у себя это фото. Это казалось для него очень важным, настолько важным, что его руки слегка дрожали, когда он держал его – Анна не могла не заметить этого, – настолько важным, что он сделал из этого тайну.
Тогда речь здесь может идти разве что о любовной истории. Любовной истории между Мануэлем и ее теткой Моникой, любовной истории, о которой его семья ничего не знает и знать не должна. Анна улыбнулась этим своим мыслям и вспомнила о праздновании дня рождения два дня назад, этом апофеозе семейной гармонии, в зале загородного ресторана. Тетя Моника всегда ей нравилась, и Анна вполне могла понять, что та, будучи молодой женщиной, могла очаровать не только Мануэля, но и вообще любого мужчину. Как и ее мать, она воспитывала свою дочь одна, и два или три раза, когда она была еще маленькой, они вместе ездили на каникулы на юг Франции, где у друга тети Моники был свой дом. Потом сестры рассорились друг с другом, и чем дольше Анна раздумывала об этом, тем вероятней казалось ей, что тогда этот друг Моники положил глаз на ее мать.
Они виделись потом разве что только на Рождество у бабушки, и тетя Моника звонила Анне где-то за месяц до этого, чтобы спросить, что она любит читать или какую музыку ей нравится слушать, и дарила ей потом книгу или диск, которые могли прийтись ей по вкусу.
Анна жалела, что ей нельзя было больше поехать на каникулы с Мануэлой, и у нее навсегда осталось чувство, что в семье у тети Моники находиться лучше и приятней, чем у нее дома. И когда та вышла замуж за дипломата, она жила сначала в Стокгольме, потом в Лондоне и, наконец, в Вашингтоне, и Анна завидовала своей кузине, что у той есть возможность увидеть мир. Она видела ее в последний раз на похоронах своей матери, Моника еще пригласила ее посетить Америку, но тогда у Анны на это как-то не хватило сил.
Мануэль и тетя Моника тайная любовная пара – это открытие начинало Анну все более занимать.
Но почему Мануэль решил именно ее посвятить в свою тайну?
Зазвонил мобильник, и студентка рядом с Анной так долго не откликалась на звонок, что до той наконец дошло, что это звонят ей.
Это был Мануэль, который хотел сообщить Анне, что он еще кое-что забыл. Естественно, он был бы ей очень благодарен, если она и Мириам ничего не скажет об этом фото.
– О’кей, – усмехнулась Анна, – само собой.
Мануэль рассыпался в благодарностях, и Анна все еще разглядывала это далекое облако. Черепаха тем временем обратилась в змею. Все это начинало приводить Анну в смущение. Мануэль сделал ее, неважно по какой причине, соучастницей какой-то большой лжи, и теперь она должна стать укрывательницей. И она должна с этим согласиться. Хорошо, не говорить ничего – это еще не обязательно значило лгать, но это уже был первый шаг в эту сторону. Если Томас ее спросит, что она делала сегодня, она ничего не должна говорить о встрече с Мануэлем. Конечно, она ему ничего не успела сказать, так как они ни вчера вечером, ни сегодня утром еще не виделись. Она не должна ничего говорить об этом и Мириам, так же как и Юлии. Ее тетя Моника, таким образом, была вовлечена в заговор молчания.
И Мануэла?
Лицо Анны озарила улыбка.
О Мануэле доктор не сказал ни слова.
22
«Мам, а почему меня зовут Мануэла?» Вопрос дочери застал Монику врасплох.
Она сидела в кабинете на первом этаже их дома в Вашингтоне на Гарфильд-стрит за своим компьютером и искала в Интернете кемпинги в окрестностях горы Св. Елены. Ей захотелось подарить Рихарду, ее мужу, которому летом исполнится шестьдесят четыре, восхождение на этот вулкан, которым он все время интересовался. Самый высокий кемпинг находился на тысячу метров ниже края кратера, Рихард был хорошим альпинистом, и пути восхождения были охарактеризованы как не представляющие трудности, так что, несомненно, это будет захватывающее переживание – рано утром выйти из кемпинга и взобраться на эту легендарную вершину. Как раз Моника увидела, что в парк будет допускаться только ограниченное число туристов, так что надо поторопиться с заказом. Рихард должен утром вернуться из Нью-Йорка, она собиралась обсудить с ним детали путешествия.