Он издал звук, больше всего похожий на хрюканье, и это было понятно — о таких вещах глава клана не должен узнавать от посторонних.
— А директор школы не потребует пропустить к болящим их целителя?
— Я его сейчас проинформирую, — обрадовал меня Ефремов. — А также о том, что целитель от Елисеевых присутствует рядом с болящими и посторонние не нужны. Давыдов же Ермолину не оставит?
— Не оставит, — согласился я. — Он даже сейчас рядом с Полиной, хотя той уже ничего не угрожает.
— Насчет ничего не угрожает я бы поспорил. Но с этим будем разбираться потом.
В результате на разминку мы вышли вдвоем с Деном, Тимофей остался бы, даже если бы не нужно было подтверждать легенду: Полина в утреннем свете казалась собственной тенью, настолько была бледной. Дену я наказал молчать обо всем, что случилось ночью, упирая на необходимость соблюдать тайну. Признаться, выглядел он слишком пришибленным для того, чтобы окружающие поверили в мифические выдуваемые пузыри. Хорошо хоть, нас никто не спрашивал.
Сысоев находился далеко и выглядел на редкость довольным жизнью. Интересно, что ему пообещали за помощь? Он, конечно, идиот, но не настолько, чтобы делать подлости исключительно из любви к искусству. Должна быть соразмерная плата. Соразмерной могла быть, например, помощь Сысоеву-старшему. За что-то менее значимое младший бы даже пальцем не шевельнул. Он несовершеннолетний, но покушение на члена правящего семейства ему не спустят. Почему он был уверен в обратном? Считал, что его участие никто не заметит?
Об этом я размышлял всю разминку, на удивление короткую, об этом я размышлял и в столовой, где мы с Деном сидели за столиком вдвоем. На нас посматривали, но никому не приходило в голову узнавать, что случилось с тремя из нашей пятерки. Никому, кроме Сысоева, который подошел, довольно ухмыляясь и спросил:
— Парни, а где ваши девчонки? Они так здоровски скрашивали серые школьные будни…
Он тяжело вздохнул, как будто действительно переживал за Полину и Светлану. И это меня так выбесило, что я схватил его за школьный галстук, припечатал к столу и прошипел:
— Чем тебе обещали заплатить?
— Елисеев!
К нашему столику бросились сразу несколько преподавателей, в том числе и наш куратор. На мой взгляд, переживать им было не о чем. Магию я не использовал, а Сысоева припечатал лбом, за которым все равно ничего жизненно важного не было. Сысоев зло пыхтел, пытаясь извернуться, но у него не только с магией были нелады, физически он мне тоже существенно уступал.
— Пусти, дерьмо собачье, а то пожалеешь, — с ненавистью выдохнул Сысоев, когда группа его поддержки была уже почти у нашего столика.
Ответить я не успел, потому что он внезапно закатил глаза, захрипел и заскреб пальцами по скатерти, собирая ее в складки. Дело было не в том, что я его слишком придушил, а в том, что до него добралось проклятие. Хорошее качественное проклятие, которое на расстоянии можно нанести только в том случае, если имеешь частицы проклинаемого, причем не слишком давно по времени от него отделенные. Я бы ставил на кровь. Эти мысли молнией промелькнули в голове одновременно с вопросом, снимать проклятие или нет. Из сысоевского рта пошла зеленая пена, а значит, совсем скоро все будет кончено. А ведь его даже не допросили. Испытывая глубокое отвращение, я все же я все же использовал заклинание из книги Дамиана по снятию проклятий. И оно не сработало. Мое удивление могло бы стоить Сысоеву жизни, но я тупил недолго, бросил стазиси закрепил его дополнительно, чтобы никто из посторонних не снял, тем самым лишив нас важного свидетеля. В таком виде Сысоев мог храниться долго. А там уж пусть Ефремов решает, нужен ли ему этот свидетель или без него можно обойтись.
— Елисеев, потрудитесь объяснить, что вы сделали с Сысоевым, — сказал Мельников, успевший раньше остальных.
Я только сейчас сообразил, что представление наблюдали и за пределами школы. Окна столовой были огромными и не только пропускали много света, но и способствовали наблюдению со стороны агентов Накреха. Отсутствие части нашей пятерки и моя агрессия показали им, что Сысоев нынче — слабое звено, от которого нужно поскорее избавиться. А если при этом удастся меня подставить — будет вообще прекрасно. Можно сказать, я сам поспособствовал тому, чтобы на меня повесили всех собак. Вон как притихли ученики в столовой и смотрят на меня, как на кровавого маньяка. Еще бы, со стороны выглядело так, как будто я расправился с неугодным соперником. Но жалеть о том, что всего лишь повозил Сысоева мордой по столу, хотя хотелось его придушить?
— Я хотел всего лишь его припугнуть ,чтобы отстал. К остальному не имею никакого отношения. Нужно вызвать Императорскую гвардию.
— Из-за разборок между учениками Императорскую гвардию мы не вызываем, — отрезал Мельников. — Достаточно директора. Снимите с него стазис.
— Если я сниму с него стазис, он умрет в течение нескольких секунд. На него отправили очень нехорошую магию и сделал это не я.
— И кто это, по-твоему, сделал? — спросил еще один из подошедших кураторов.
— Я не обязан вам отвечать на такие вопросы. Это дело в юрисдикции Императорской гвардии.
Но первым делом меня и сысоевскую статую, превратить которую в дохлого Сысоева не удалось ни одному преподавателю, все-таки поволокли к директору. По дороге я сам позвонил Ефремову и сообщил о почти удавшемся покушении.
— Черт-те что у тебя там творится, Елисеев, — зло выдохнул он.
— Не у меня, а у вас Дмитрий Максимович, — поправил я. — Вы телепортом придете?
— Нет, про него администрация школы не знает. Не надо ее расстраивать несовершенством их защиты, — заявил он. — Мы прибудем чуть погодя. Сысоев там окончательно не подохнет?
— Если с него не снимут стазис, то нет.
— А твой целитель его не вылечит?
— Я спрошу его, но вряд ли.
Я был уверен, что Тимофею это не по плечу, потому что проклятия — раздел особый, и очень противный. На Сысоеве универсальное снятие не сработало, значит, нужно придумать что-то спецом под него. И пока я не вижу для этого никакого стимула. Вряд ли он столь ценный свидетель, что его непременно нужно возвращать к жизни. Без некоторых жизнь становится намного чище.
К директору меня все-таки отвели, а Сысоева — отнесли. И Андреев долго не хотел верить, что я не имею отношения к состоянию Сысоева. То есть к тому состоянию, что было до стазиса. Стазис я не отрицал и наотрез отказывался снимать до прибытия Ефремова. Сысоева сейчас даже чтобы удержать в том же состоянии, нужны усилия пары целителей, и то не факт, что хватит и что пациент не помрет прямо у них на руках, тем самым нанеся одну из самых страшных душевных травм для целителя. Двух целителей в школе не было, потому что тот, который школьный, в подметки не годился Тимофею и не мог считаться полноценным целителем.
Но Андрееву это было не втолковать, и Ефремов приехал в самый разгар скандала.
— Ну-ка тихо, — гаркнул он с порога. — Елисеев, докладывай все по порядку.
— Да я вам все по телефону рассказал, — буркнул я.
— Повтори. Вдруг я что забыл или ты что вспомнил.
— Сысоев в столовой подошел к нашему столику и поинтересовался, почему нет наших девушек. Я не сдержался и приложил его рожей о стол.
— Елисеев, вы не находите, что ваша реакция чрезмерна? — спросил Андреев.
— Это даже я не нахожу, — отрезал Ефремов. — Возможно, я бы тоже не сдержался, а Елисеев всего лишь подросток, ему простительно.
Андреев побагровел от злости.
— Послушайте, я понимаю, что Елисеев — ваш ученик, но это не значит, что ему будут сходить с рук нападения на других учеников. Он сегодня же будет отчислен, а уплаченные деньги за обучение останутся в качестве штрафа.
— Чего? — разозлился теперь уже Ефремов. — У вас тут покушение на правящую семью зреет, а вы требуете беречь заговорщика и отчисляете того, кто стоит на страже интереса страны. А не соучастник ли вы часом, неуважаемый господин Андреев?
— К-какого покушения?
— На Светлану Туманову. Неужели вы поверили, что причина ее отсутствия — почти детская шалость? Я был более высокого мнения о вашей проницательности.
— Да какое покушение у нас может быть и при чем тут Сысоев? — немного пришел в себе директор.
— Сысоев — соучастник. Это доказанный факт, и Елисеев об этом знает. Потому и не сдержался. У него из клана Ермолина пострадала, а могла пострадать Туманова.
Директор проникся нависшей опасностью, но попытался подчеркнуть собственную важность.
— Ваш ученик должен был в первую очередь обратиться к администрации, а не заниматься восстановлением справедливости самостоятельно. Вот к чему это привело.
Директор столь экспрессивно указал рукой, что я невольно опять посмотрел на Сысоева, скромно лежащего на ковре в директорском кабинете и выглядящего покойником. Честно говоря, это был первый раз, когда вид Сысоева вызывал у меня не раздражение, а чувство правильности.
— К этому привело то, что ваша администрация не видит дальше своего носа, под которым творятся страшные вещи. Елисеев, продолжай, — скомандовал Ефремов.
— Скорее всего, за нами наблюдали и решили воспользоваться удачным случаем, чтобы повесить на меня смерть Сысоева.
— Елисеев, вы сейчас обвиняете учителей школы «Крылья Феникса», — с трудом удерживая злость, сказал директор.
— Антон Глебович, говоря о наблюдении, я не имел в виду кого-то конкретного. Если вы не знаете, ваша защита для сильного мага не преграда для наблюдения. Наблюдали, скорее всего, со стороны. Окна столовой большие, через них все прекрасно видно. Единственное, в чем я виноват — не сдержался, когда ко мне подошел Сысоев. Но не жалею.
— И не жалей, Елисеев, — согласился Ефремов. — Возможно, у него вообще указание было тебя спровоцировать сразу после покушения.
— Значит, покушение все-таки было? — недоверчиво спросил Андреев. — Но как это возможно? У нас ни одна сигнализация не сработала. Кстати, Елисеев, почему в ваш блок никто из учителей не может попасть?