А время летит.
Рабинович уже перестал и надеяться. Две недели промелькнули как один день. Завтра свадьба. Но давайте не будем спешить: час до ночи — еще не ночь.
Именно в этот день накануне свадьбы Рабинович сидит на своем посту у телефона, поклевывая носом и…
И вдруг — звонок. Он привычно поднимает трубку: «Алло, алло!» Но звонят, оказывается, в дверь. Идет открывать, даже не спрашивая кому. То есть в другой раз он обязательно спросил бы, но в последнее время его голова так забита всевозможными заботами, что он без лишних вопросов снимает с двери цепочку.
Перед ним стоит средних лет человек в черном костюме с галстуком и с черной шляпой на голове. Накрахмаленная рубашка сияет белизной. В левой руке — дипломат-кейс.
Реб Мотл разглядывает незнакомца с некоторым недоумением, но его безукоризненный костюм вызывает у старика, как у мастера, безусловное уважение и напоминает о чем-то давно забытом, чуть ли не о маркизе из самого Парижа.
Гость снимает шляпу и представляется:
— Соловейчик Григорий Исаакович.
Второе «а» в своем отчестве он произносит с многозначительным нажимом.
— Соловейчик? Прямо из «Крупного выигрыша»…
— Нет, я из бюро гражданских услуг. Агент.
Последнее слово не вызывает у Рабиновича особых симпатий, но не захлопывать же дверь у человека перед носом.
— Проходите и садитесь. Давайте вашу шляпу.
Соловейчик входит в гостиную, открывает дипломат и достает из него шикарный блокнот с хорошо отточенным механическим карандашом.
— Значит, вы решили на завтра? — спрашивает он с грустным выражением на лице.
— Я?! Разве меня кто-нибудь спрашивает? — реб Мотл садится напротив Соловейчика. — С другой стороны, зачем тянуть? Где-то часов в двенадцать можно будет выйти из дома.
Григорий Исаакович что-то помечает в своем блокноте и задает новый вопрос:
— Три машины, я думаю, хватит?
Реб Мотл пожимает плечами.
— Я знаю? Вам, конечно, лучше бы переговорить с моим зятем: церемонией распоряжается он.
— Не волнуйтесь, уважаемый. Все будет в лучшем виде. Кстати, с фотографом и музыкантами я уже договорился: они только ждут команды.
Соловейчик явно вдохновлен предстоящими хлопотами.
— Что наша жизнь? — с пафосом восклицает он. — Метеор! Он проносится по небу и моментально гаснет. К примеру, в древние времена фараонов хоронили в ихних пирамидах вместе с лошадьми, оружием, женами и рабами. Для чего, спросите? А для того, чтобы на том свете покойник имел полный комфорт, не хуже, чем на этом. Или возьмите другое: где-то на земле и сейчас живет племя людоедов, я уже не помню, где именно — в Африке или в Океании, так живых людей они, как правило, не едят, но когда, скажем, носорог задерет кого-нибудь из близких, они считают почетной обязанностью скушать то, что от них остается. Я уже не говорю про японцев…
— А что, японцы тоже?.. — реб Мотл даже привстает.
— Боже упаси! Культурные люди! Но у них свой бзик: если в доме кто-нибудь умирает, они не показывают горя, а даже наоборот — улыбаются и делают вид, что очень рады… Но что вы хотите? Их нравы!
Рабинович слушает гостя с нескрываемым интересом и время от времени даже поддакивает, хотя, по правде сказать, не совсем понимает, с какой стати Соловейчик завел этот интригующий разговор.
— Вот я работаю в нашем бюро уже десять лет, — продолжает Соловейчик, — и за все эти годы, представьте, еще никто из клиентов ко мне претензий не имел. Ни одной жалобы, ни одной рекламации! А почему? Потому что Соловейчик — это стена! Соловейчик — это могила!
Григорий Исаакович снова открывает дипломат и достает толстую конторскую книгу в роскошном переплете.
— Я не люблю себя хвалить. Пусть говорят факты. Можете полистать, между прочим…
— А что это?
— Книга отзывов.
— Я вам и так верю, — смущается Рабинович.
— Но я прошу вас!
— Знаете что? — предлагает старик. — Лучше сами почитайте. Я без очков плохо вижу.
Соловейчика долго просить не приходится. Он хватает книгу, стремительно листает ее, словно боится, что Рабинович передумает.
— Все подряд я, конечно, читать не буду. Но выборочно… некоторые фрагменты…
И он начинает декламировать:
— «С хорошим вкусом и непревзойденной фантазией украсил тов. Соловейчик Г. И. последний путь моей свояченицы. Спасибо ему от всей скорбящей души! Дуб». Дуб — это фамилия. Или вот другой пассаж: «Не в первый раз доводится нам присутствовать на погребениях, блестяще организованных агентом горбюро гр. Соловейчиком. Его яркие выступления всегда вызывают у присутствующих горячие слезы сочувствия…» Вот еще, от группы товарищей: «Благодаря высоким деловым качествам и вдохновенному таланту Г. И. Соловейчика мы только сейчас поняли, кого потеряли!»
Григорий Исаакович закрывает книгу и, скромно опустив глаза, снова берется за блокнот.
— Каждая профессия, — говорит он, — имеет свою тонкость, свои, так сказать, психологические моменты. Вот я и хочу вас спросить: может быть, возникли какие-нибудь сложности с выполнением последней воли нашего дорогого усопшего? Для меня, как и для родственников, она — закон! А вас, со своей стороны, я попросил бы внести в эту книгу соответствующую запись. Сами понимаете, прогрессивка… Боюсь, что завтра вы будете не в том настроении…
И тут Соловейчик наконец замечает, что с Рабиновичем творится что-то неладное: глаза закатились, челюсть отвисла…
— Что с вами? Вам уже плохо? — и, не дожидаясь ответа, он извлекает все из того же кейса маленький флакон, — Понюхайте! Это мой личный нашатырь, неразведенный!
Резкий запах приводит реб Мотла в чувство. Его аж передергивает.
— На моей работе я должен быть готов ко всему, — тарахтит Соловейчик. — У меня вся «скорая помощь» на подхвате… Если желаете, могу предложить таблетку валидола.
Реб Мотл приходит в себя.
А Соловейчик разливается:
— Я вас так понимаю! Такое несчастье, такое горе! Что наша жизнь? Метеор!
— А вы кто? — беззвучно спрашивает реб Мотл.
— Как кто? Я Соловейчик, агент!
— Чей агент? Кто вас сюда подослал?
— Что значит подослал? — Соловейчик возмущен. — Я из бюро гражданских услуг. Пришла заявка — мы выполняем.
— Какая заявка? От кого?
— От вашего зятя. Вы же сами сказали, что он распоряжается всей церемонией.
— Церемонией?
— Ну да! Похоронной!
— Тьфу на вашу голову! Господи, не зря мне снился этот вещий сон!.. Свадьба у нас завтра, свадьба!
Тут даже такой опытный человек, как Григорий Исаакович Соловейчик, беспомощно разевает рот.
— Свадьба? Что же вы мне битый час морочите голову?
— Я — вам?!
— Ничего страшного. Путаница с заявками. Бывает. Безобразие, согласен. Но нельзя ни на кого положиться! Сидят девчонки, и на уме у них только французская тушь: слезы ее не берут. Я извиняюсь. Будьте здоровы. Мазлтов!
Некоторое время Рабинович сидит у своего телефона, еще не понимая толком, что произошло: то ли был ему очередной кошмарный сон, то ли… Но, натолкнувшись блуждающим взглядом на шляпу, оставленную впопыхах Соловейчиком, он вынужден отбросить сомнения.
Реб Мотл берет шляпу и подходит к трюмо.
«Интересно, — думает он, — какой размер носит этот слабоумный агент?»
Он заглядывает внутрь шляпы, а потом, неожиданно для самого себя, надевает ее. Смотрит в зеркало и разговаривает со своим отражением:
«Надо же! Точно мой размер. И она мне даже к лицу…»
И вдруг усмехается:
«Соловейчик — стена! Соловейчик — могила!.. Жалко, Шолом-Алейхем этого не видел! Я тут сижу, как идиёт, и думаю: что он мне крутит пейсы? Психологические моменты, видите ли! Последняя воля — закон для него…»
И тут Рабиновича озаряет!
«Последняя воля… А что? Совсем даже неглупо!»
Минуты две он что-то сосредоточенно обдумывает, потом подходит к телефону и набирает номер Фрадиса.
— Алло, Рувеле? Это Мотл. Ты можешь сию минуту быть у меня? Да, экстренно!.. Нет, слава богу, не пожар. И не потоп. И не землетрясение!.. Так они и разбежались ставить хуппу! Если я об этом не позабочусь, то кто другой? Да, именно для этого!.. Что? Не можешь уйти из дому? Конечно, если бы моя Люба попросила, ты бы тут же примчался… Что? Ждешь внучку из школы? Ладно! Нет, по телефону не могу… Нет, не военная тайна, но и не телефонный разговор… Что? В двух словах не скажешь. Да, мысль! Блестящая идея! Да, имеет отношение… А когда ты можешь? Только завтра?.. Тогда утром будь у меня! Не позже десяти. Смотри же, Рувим, я на тебя надеюсь. Будь здоров. Адье!..
Иметь на плечах голову — таки может иногда пригодиться.
Маршалик. Премьера! Премьера! Премьера! Невыдуманная история в одном акте, семи картинах! Действие происходит в наши дни! Спешите видеть! Первый и последний раз в сезоне!
Смеяться с себя — удовольствие среднее.
Смеяться с другого — не нужен талант.
Купите билетик на деньги последние!
Смотрите комедию «Мотл-симулянт»!
Премьера! Премьера!
Комната в городской квартире, где живет у своих детей старый человек. Простая мебель. На стене — тканый молдавский ковер, перед ним — трюмо. У другой стены — довоенный буфет. В углу, покрытая платком, стоит старинная швейная машинка с ножным приводом. Посреди сцены — полированный стол и два стула из гарнитура. На стульях — Мотл Рабинович и его друг Рувим Фрадис. Оба принаряжены, держатся несколько напряженно.Рувим (встает и задумчиво ходит по комнате). Нет, Мотл. Твоя гениальная идея мне не по душе!
Мотл. Но почему? Я ночь не спал, все учел, каждую мелочь! (Начинает загибать пальцы.) Жених и невеста, слава богу, у нас есть. Балдахин я тоже приготовил. Может, ты думаешь, я не смогу их благословить? Так ты ошибаешься. Вот нарочно послушай — все как у Шолом-Алейхема: гарэй ат мэкудэшэс ли…