Два источника пересекаются. Значит, возможно, все-таки что-то затопили? Зачем трудиться и топить в озере чьи-то останки. Разве что, спьяну? Но немцы этим не отличались. Не до того им было жарким летом 1944 года, чтобы пьянствовать и топить чьи-то древние останки.
Вот и хотел посмотреть, нет ли чего интересного на дне Воронца. Моей целью было Горелое болото, а здесь — попутно, проезжая мимо… Отчего бы и не взглянуть? Обозы то — шли мимо озера. Маньковичский лес, как раз и начинается за ними. И Горелое (Вандово) болото в нем. Слишком много здесь всяких совпадений….
Возвращаюсь вновь на шоссе Витебск-Вильнюс. Напрямик есть, изрядно заросшая лесная дорога, но дальше разрушен мост через реку Мяделку.
Вот и известная всем местным жителям асфальтированная «двенадцатикилометровка» (так ее и называют), сворачивающая с шоссе налево и ведущая к Поставам.
Выезжаю на высокий бугор. Нет, скорее, на верхушку гряды. Слева видна деревушка Маньковичи. Прямо за ней стоят две дачи. Между ними остатки старинной усадьбы. Одна из дач принадлежит моей сестре Светлане и ее мужу. Они строили ее, можно сказать, своими руками. Но об этом позже. И заеду я туда позже. А, сейчас — в Поставы. Хочу посмотреть, как изменился город за эти годы.
Вот и город, с которым у меня связано столько воспоминаний. Проезжаю мимо бывшего «пятого» военного городка и двигаюсь по улице Красноармейской. Пытаюсь притормозить возле районного дома культуры, куда когда-то ходил на танцы, и посмотреть на школу?1, которую я закончил. Она находится за этим зданием, но еще и через речку — вездесущую Мяделку. Увидел только кусочек здания школы, поскольку остановиться не дают. Улица узкая и с интенсивным движением.
Подъезжаю к перекрестку перед мостом через Мяделку. Направо высится величественное здание костела из темно-красного кирпича. Он был построен в 1903 году в неоготическом стиле.
На перекрестке, не доезжая до моста (запруды, делящей Мяделку на два больших става), на котором стоит восстановленный «млын» (старинная мельница), сворачиваю налево на улицу Гагарина и еду вдоль става, на противоположной стороне которого виден рельеф и строения знаменитой поставской «гарбарки».
Вновь проезжаю по мосту, сворачиваю направо на улицу Советскую и останавливаюсь напротив здания больницы (в ней я начинал свой трудовой путь) — бывшего палаца Антония Тизенгауза. Впечатляет. Сделан прекрасный ремонт, ничуть не испортивший архитектурные изыски бывшей усадьбы. Фотографирую.
Еду по улице Советской. Вот справа «пожарная», дальше милиция. А слева одноэтажный дом, в котором жила с родителями тридцать лет назад моя жена Татьяна. Царствие им небесное — замечательными людьми были ее родители. Похоронены они на своей родине — под Москвой….
Воспоминания….
Вот и старинная площадь. На ее углу красивая каменная православная церковь. Ее построили в 1893 году на месте сгоревшей и освятили в честь Святого Пророка Осии.
Огибаю площадь, полностью реставрированную старинными застройками. Красиво. Раньше она называлась площадью Ленина, а ее центральная часть со сквериком посередине — «орбитой». Название это произошло оттого, что по вечерам по ней, как по орбите, ходили компании и парочки подростков. Со всеми вытекающими последствиями. Со знакомствами, с любовью, со ссорами и потасовками. Но никакой поножовщины, драки были честными, как правило, дуэльными (один на один, либо группа на группу). А, чтобы бить, кого-то лежащего, да еще ногами…. Такого не водилось вообще.
Дальше сворачиваю направо и еду по улице 17 сентября, названной так в честь освобождения в этот день Западной Белоруссии от панской Польши.
При всем уважении к современной Польше, должен сказать, что, по моему мнению, первый неприкрытый акт военной агрессии во Второй мировой войне сделала, именно, панская Польша.
В октябре 1938 года Польша напала на Чехословакию, оккупировав Тешинский край, в котором на тот момент проживало 156 тысяч чехов и более чем вдвое меньше поляков. Причем, проживающие там поляки и не выражали никаких намерений присоединяться к Польше.
Некоторые авторы пытаются прикрыть этот акт агрессии Мюнхенскими Соглашениями между Гитлером и правителями Соединенного королевства (Великобритании), Франции и Италии.
Да, в соответствии с этим подлым соглашением Гитлеру «подарили» Судетскую область, входившую в состав Чехословакии. Но Польше Тешинский край никто не дарил. Правда, речь о территориальных претензиях других стран в соглашении шла, но в каком виде:
«Главы правительств четырех держав заявляют, что если в течение ближайших трех месяцев проблема польского и венгерского национальных меньшинств в Чехословакии не будет урегулирована между заинтересованными правительствами путем соглашения, то эта проблема станет предметом дальнейшего обсуждения следующего совещания глав правительств четырех держав, присутствующих здесь».
Вот и все. И, если Гитлер занял Судетскую область на, хотя бы внешне, «законных» основаниях, то Польша была обычным агрессором в международном правовом понимании этого слова, со всеми вытекающими последствиями.
Кроме того, на протяжении 1929–1938 года Польша строила планы и вела переговоры с Германией, Японией, Францией, Швецией и другими странами о нападении на Советскую Россию и ее территориальном дележе. Разрабатывала она планы нападения и на Германию…..
Ладно, несколько отвлекся. Улица 17 сентября упирается практически в «шестой» военный городок, в котором я жил. Сворачиваю в городок. Здесь жила моя семья, служил мой отец в ракетном дивизионе. ДОСы (жилой дом офицерского состава) остались, новых строений нет. И офицеров, конечно, уже не видно. Военный городок с авиабазой, командиром которой был муж моей сестры, закончил свое существование лет пятнадцать назад. Грустно.
Пробираюсь через «сосонник» (небольшой парк между жилым городком и Задевским озером) на берег озера. Озеро явно зарастает, а между тем, оно одно из самых больших и глубоких в Поставском районе.
Стою и грущу.
— «Что нам знакомые дома, когда из них друзья ушли….» — так пел известный белорусский бард Арик Крупп, погибший при альпинистском восхождении. И я эту песню любил исполнять под гитару.
Все. Встреча и прощание с детством и юностью — ритуал исполнен. Все-таки приятно, когда есть, что вспомнить — далекое, доброе и хорошее. Мой путь лежит назад. В Маньковичи.
Деревня Маньковичи имеет выгодное географическое местоположение. В старину она была на перекрестке торговых путей, и даже огибающая ее река Мяделка в средние века была судоходной. Сама деревня расположена на возвышенной гряде, упирающейся в большой лес, который называется «Маньковичская Дача». С юга и с севера гряду окружают болота. Западный склон возвышенности прорезает река Мяделка, весьма обмелевшая к этому времени.
Впервые Маньковичи документально упоминаются с XVI века, как село и поместье в Ошмянском повете Великого княжества Литовского. В 1616 году есть упоминание о принадлежности его Галине Шемет, вдове смоленского кастеляна. Следующими его владельцами были шляхтичи Зеновичи.
В 1663 году в Маньковичах насчитывалось 113 дворов и 735 душ (сравните: в Поставах в 1628 году было лишь 62 двора).
В 1812 году через Маньковичи проходили отступающие французские войска. С того времени некоторые возвышенности в Маньковичском лесу называются «французскими» курганами и могилками.
Наконец, во второй половине XIX века Маньковичи перешли в собственность знаменитого старинного княжеского рода Друцких-Любецких. Самый известный из них Владимир Друцкой-Любецкой служил министром внутренних дел Российской империи и проживал в Петербурге. Он был в дружеских отношениях с царем Николаем I. В Маньковичи князь наезжал на время, чтобы отдохнуть от государственных дел в красивой и тихой усадьбе, расположенной в живописном месте.
Красивейший усадебный дом князя был построен в стиле барокко. Он был целиком из дерева, за исключением фундамента и каменного портика — князь хотел полного единения с природой. Владимир Друцкой-Любецкой жил богато, на широкую ногу и его дом был всегда в состоянии праздника и полон знатных гостей.
К сожалению, в годы Второй мировой войны усадебный дом сгорел и сейчас от него остались только фрагменты фундамента. А от княжеской усадьбы остались лишь поврежденная каплица на другом берегу реки Мяделка, руины водяной мельницы, фундамент амбара, возведенного в стиле ампир и остатки паркового комплекса.
После смерти князя (1905 год) его забальзамированное тело хранилось в серебряном гробу с родовым гербом в каплице, построенной княгиней недалеко от берега озера Воронец. По некоторым данным гроб был разграблен немцами во время Первой мировой войны и сброшен вместе с останками князя в озеро Должу. Каплица была полностью разрушена.
А еще в Маньковичской волости родился в 1900 году, а затем рос и учился в самих Маньковичах один из старейших поэтов Беларуси Владимир Дубовка, впоследствии необоснованно репрессированный в 1937 году и через двадцать лет полностью реабилитированный….
Сворачиваю с поставской дороги направо, проезжаю через Маньковичи и останавливаюсь у небольшого кирпичного двухэтажного дома, расположенного на территории бывшей усадьбы князя. Как я уже упоминал, здесь живет моя сестра с мужем.
Увы, за тридцать лет службы летчиком, государство так и не озаботилась о предоставлении какого-либо жилья моему шурину. Он служил и в Германии, и в Южной Америке, воевал в Афганистане, награжден многими наградами, в том числе боевыми и зарубежными. Фактически закончил службу в Поставах комендантом авиабазы и дослуживал уже в Минске.
В Советском Союзе, в соответствии с законом, офицер, закончивший службу, вправе был выбрать для проживания любой населенный пункт (за исключением Москвы, Ленинграда и Киева), а государство обязано было прописать его (и его семью) там и в течение шести месяцев предоставить бесплатную квартиру.
Союз распался, и офицеры, вне зависимости от своих заслуг, стали никому не нужны. Пришлось жилье строить самому. Поэтому, получив участок, шурин вместе с моей сестрой построили дом сами — своими руками (за небольшим исключением) и теперь жили здесь в этом чудесном уголке природы.