наря. Потому что перед ним стояла цель и он знал, как ее достичь. В тот миг он показался мне едва ли не страшнее упыря-Глибина.
Отец недолго помолчал, осмысливая, и сказал, что самое главное — извлечь из ситуации уроки. Если Серый без раздумий вступился за меня, то, стало быть, у меня появился друг. И еще сказал, что самый главный урок в случившемся другой.
— Боли нет, — заявил мне отец. — Ее вообще нет.
Он вынул изо рта сигарету и не спеша затушил ее о свою мягкую, докторскую ладонь. Не поморщившись, не изменившись глазами, так, словно положил в руку шелуху от семечек.
— Это не феномен. Ожидание боли всегда страшнее самой боли. Боль можно перетерпеть, ее ожидание — нет. Если решил что-то делать — делай, не ожидая боли, не сожалея заранее о случившемся. И тогда ее не будет. Твой друг это знает и поэтому делает то, что считает нужным. И это тот способ, которым положено жить мужчине.
Потом, много позже, я, конечно, повторил то, что сделал тогда отец — отобрал бычок у Луиджи и воткнул его в руку. Действительно — вполне терпимо. И даже волдырь оказался каким-то игрушечным и быстро сошел.
Это воспоминание пронеслось в памяти мгновенно.
— И что там с Глибиным? — спросил Серый.
— Вернулся он из армии весной. Без левой руки. Вернее — без кисти. Протез такой черный носит. И еще ему дали Героя, — в голосе Нюрки слышались нотки искреннего восхищения. — Только злой он пришел. И тебя, Фролов, искал. У всех выспрашивал и, по-моему, даже в Монголию поехал.
Она задумчиво посмотрела на Серого, будто только что его увидела:
— А тебя ведь там и не было никогда, да?
Серега усмехнулся, и все-таки поставил на стол бутылку калифорнийского вина Opus One.
Алекс без слов принес нужную посуду, но сам не сел с нами, сказав:
— У вас сейчас лирика-ностальгия начнется, пойду я лучше посмотрю как там «Атланта Хоукс» разделается с «Вашингтон буллетс». Не «Селтикс» с «Лейкерс», конечно, но зато на арене весь вечер два коротышки: Тайрон Богс против Энтони Вэбба. Должно быть занятно.
И мы остались втроем.
— Рассказывайте, лоботрясы, как вы докатились до такой жизни, — наигранно вздохнула Анька.
— Мы много и упорно работали под руководством более опытных товарищей, — отрезал Серый, пресекая любые разговоры о нашей истинной деятельности. — Выполняем задание руководства. Стране нужна валюта. Вот мы ее и добываем, в меру умения.
— Что-то темнишь ты, Фролов, — Анька попыталась провернуть с ним тот же фокус, что и со мной — с заглядыванием в глубину зрачков, но не на того напала.
— Не спрашивай лишнего, если не хочешь, чтобы тебе соврали, — холодно сказал Серхио Саура. Теперь это был он, от Фролова в один миг не осталось ничего.
Анька вскочила из-за стола, перевернув свой фужер:
— Поехали отсюда, Захар, я ошиблась!
— Завтра поедете, — отметая тоном возможные возражения, ответил Серый.
Этому его умению я всегда завидовал черной завистью. Иногда он умел говорить так, что возражать абсолютно не хотелось. И действовало это не только на меня. И еще меня порадовала его железобетонная стойкость против попыток манипуляции. Нет, Нюрка, с этим чуваком твои бабские прихватки не пройдут. И не только потому, что он тебя видит на тридцать лет вперед.
Вот так чаще всего и происходит: она отвергла меня, готового для нее на все, и понеслась через океан к нему, который и в грош не ставит ее желания. Странные существа эти бабы. Ведь когда я сам веду себя подобным образом, они тоже норовят броситься на шею. Но, к сожалению, у меня такие фокусы с теми, кто мне по-настоящему дорог, не выходят — я сдаюсь быстрее.
— Вернулся Глибин? — спокойно, словно ничего и не произошло, спросил Фролов.
Анька поджала губы, поставила фужер на место, набросала салфеток на растекшуюся лужу, уселась на свое место и только после этого ответила:
— Не знаю. Я уехала в Вену.
Я чувствовал себя немного неуютно — как в туче с молниями — того и гляди стукнет в темечко, даже если просто сидишь и ничего не делаешь. Стукнет за безделье.
— Прости, — внезапно сказал Серый. — Просто наша работа — совсем не твое дело. И лучше тебе знать о том поменьше. Расскажи, что там в Городе?
У Стрельцовой едва глаза не выпали в вино, и, кажется, она сообразила, что столкнулась с гораздо более умелым манипулятором, чем была сама.
— Митингуют. Иван Петрович, — это она о нашем институтском политэкономе, — возглавил местное отделение Демократического Союза. Наш бывший директор института систем у него в заместителях. Ездит на черной «Волге» с охраной на «Ниве» — народ пугает. Всех обличает и выводит на чистую воду.
И эта ее простая фраза разрядила обстановку, вызвав улыбки на наших лицах.
Вспоминали всякую ерунду, мелочь, казалось бы, давно и прочно забытую, но на самом деле бережно хранимую, лелеемую с тайной надеждой вернуть все назад. Но так не бывает. Только у Фролова, да и то — сплошной суррогат и неправда. Вместо того, чтобы еще раз жить и радоваться каждому дню, он возомнил себя Атлантом, на плечи которого возложен весь мир. Но, может быть, только так и нужно было? Ему виднее. Да и мне ли судить…
Когда закончился баскетбол, Вязовски переключился на другой канал и из комнаты донесся бодренький голос Марти Бреннамана, объясняющего зрителям что-то про питчеров и прогулки. Мне никогда не нравился бейсбол, но в тот момент я решил, что самое время ознакомиться с его замысловатыми правилами и традициями, особенно в изложении такого знатока, каким слыл Марти.
Я прихватил с собой еще одну бутылку вина из погребка, на этот раз это оказалось почти черное «Кардинале», и отправился составить компанию Алексу.
Примерно через час, когда Анька шмыгнула «с дорожки» в ванну, Серый с Алексом насели на меня:
— Вы с Лу ее проверяли? Она сама по себе или за ней кто-то есть?
— Лу хотел этим заняться. Но я ему запретил. Не хватало еще, чтобы он докопался до меня и тебя, Сардж, — на самом деле я только собирался это сделать, потому что раньше подобная мысль мне в голову не приходила.
А в том, что Лу начнет выяснять Анькину биографию, я не сомневался ни на йоту. Если бы он не стал этого делать — Темза уже текла бы назад: из Северного моря на Котсуолд.
— Знаешь, Зак, без тебя было бы скучно, — сообщил мне Алекс очевидную истину. — Вопиющая безответственность и инфантильность! Я этим займусь. И если ты сам что-то узнаешь, сообщай мне сразу. Хорошо?
— Договорились, — а что еще я мог ответить? Рассказать еще раз, что это была имена та случайность, что иногда неотвратимо происходят? У Вязовски не бывает случайностей.
«Нет таких понятий — потерялось, украли. Есть понятие — просохатил» — так частенько говорил Алекс и был по-своему прав. Занимаясь серьезным делом, нельзя не уделять внимание мелочам, на них чаще всего и проваливаешься.
Серый ушел на кухню, а Алекс прибавил громкости в телевизоре, и мы снова попытались разобраться в причинах американской любви к бейсболу.
Пока Бреннаман озвучивал беготню парней из «Чикаго Уайт Сокс» и «Окленд Атлетикс», я успел допить смородиново-виноградное содержимое «Кардинале» и, не осилив сложные традиции бейсбола, уснуть, забыв обо всем на свете.
Проснулся от того, что Серый пихал меня в бок:
— Зак, Том за тобой приехал. Пора. У тебя встреча с каким-то Аланом Бондом через двенадцать часов. Он позвонил тебе еще вчера вечером. Я не стал тебя будить.
— Бонд. Джеймс Бонд? — пробормотал я.
— Нет, Алан. Я тоже переспросил у Тома.
— Алан Бонд… Алан Бонд… дьявол, это же у черта на рогах!
Я, толком не проснувшись, хлопнул себя по лбу — как можно было забыть об этом незаурядном человеке, начинавшем с театральных афиш и вывесок и ставшим недавно «Австралийцем года»?! Это не тот Алан Бонд, что на коленках собирает ракеты, это другой — его полный тезка из Австралии и грандиозный талант в умении обходить законы и сколачивать миллиарды на пустом месте. Непревзойденный умелец превращения слов в тугие пачки долларов. Правда, мне не нравилось его легкомысленное, практически наплевательское отношение к кредитам, но во всем остальном он был просто кладезем полезных навыков. О нем много писали в газетах последних лет, как о человеке, сколотившим миллиард за самый короткий срок. Перед моей поездкой в Вену мы с ним по телефону обсудили возможность объединения под одним брэндом его радиовещательной корпорации и сети британских радиостанций, которые искали в тот момент хозяина. Мои юристы столкнулись с его людьми, и нам пришлось познакомиться друг с другом. У Алана не хватало кэша и, после недолгих переговоров, я обещал ему помочь, как только он заручится поддержкой банков. Он запросил на это две недели, и мы условились встретиться в Мельбурне для подписания Протокола о намерениях в тот день, когда он получит из банка гарантийное письмо хотя бы на половину требуемой суммы. Видимо, такой момент настал.
— Спасибо, Сардж. Я уже встаю, — сбросив легкое покрывало, я побежал умываться и потом завтракать замечательной яичницей с беконом, сделанной Вязовски, запах которой уже плыл по всему первому этажу.
Когда я уже был готов к путешествию, вдруг вспомнилось, что вчера в этот дом я приехал не один.
— Где Анька? Буди ее, пусть собирается, времени нету, — сказал я Фролову.
— Она не поедет, Зак. Она останется здесь, — очень неожиданно заявил Серый.
— Тогда передавай привет, — я пожал ему руку и влез в машину, где сидели Том и Боб. — Не обижай ее без нужды, Сардж.
— Хорошо, Зак, — обещал Серега. — И… спасибо, что привез ее сюда. Ты поступил мудро. И правильно.
— Да ладно, Сардж, давай без соплей?
— Удачи, Зак.
— И тебе… удачи тоже, — я захлопнул дверцу и отвернулся в другую сторону. — Поехали, Томми.
Я ехал в аэропорт, чтобы лететь в далекую Австралию, где бывать раньше мне доводилось совсем нечасто, а в глубине души нарастало какое-то гадостное чувство, что я только что потерял нечто важное. За неделю я успел без памяти влюбиться и потерять свою любовь. Потерять то, без чего мне теперь будет плохо. С чего бы мне так плохо и тоскливо? Вроде бы полезное дело сделал. Но ощущение не отпускало. До самого самолета.