– Ну, раз мы здесь намерены пробыть несколько дней, то почему бы завтра и не помолиться?.. – улыбнулась я.
К несчастью, все наши планы пришлось менять, и, думаю, не надо долго пояснять, кто был тому причиной. Принц Гордвин так подвывал и стенал в своей запертой келье, что выспаться ни у кого из нас не получилось. Высокородный отступник утих лишь под утро, но стоило вновь раздаться колокольному звону, как из-за закрытых дверей вновь стали раздаваться тоскливые стоны, от которых хотелось заткнуть уши.
Однако хуже было другое – принц не только отказывался есть скромную монашескую пищу, но и при особо громких звуках церковного колокола извивался в конвульсиях на полу и бился головой о стены. Понятно, что если дела и дальше так пойдут, то грешник-принц или окончательно сойдет с ума, или полностью разобьет себе голову, или же выкинет что-либо иное, совершенно непредсказуемое. Во всяком случае, Павлен, которому Якуб рассказал о происходящем, только вздохнул: делать нечего, надо сегодня же уходить из монастыря, иначе церковная магия может сотворить невесть что с теми порождениями темных сил, что сейчас терзают душу принца, и последствия могут быть непредсказуемы.
Об этом же говорили и монахи: мы, дескать, не раз подходили к дверям карцера и предлагали этому молодому человеку очиститься от всего наносного, провести ритуал изгнания темных сил, только вот тот и слышать об этом не желает – дескать, пошли все вон от меня! Мол, я здоровей и умней всех вас, мерзавцы!.. Вдобавок обещает, что когда станет королем, то присланная им армия сотрет монастырь до основания, камня на камне от него не оставит... Разумеется, монахи не восприняли всерьез слова Гордвина о том, что он, дескать, будущий король, но зато им было понятно, что принц вовсе не стремится очиститься от того дурного, чем успел отягчить свою душу, а раз так, то рано или поздно, но судьба этого молодого человека может кончиться более чем печально. В подобных случаях, чтоб не усугубить ситуацию еще больше, принято увозить из монастыря тех, чью душу не могут, да и не желают покинуть темные силы, давно поработившие эту самую грешную душу.
Ну, раз дела обстоят таким невеселым образом, то уже с утра было решено покинуть святую обитель. Конечно, рискованно отправляться в дорогу, когда имеется всего трое тех, кто в состоянии передвигаться самостоятельно, да вдобавок ко всему имеется трое практически неподвижных людей, а ведь нам надо вновь пробираться по диким лесам Зайроса. Впрочем, это еще можно пережить, но когда вдобавок ко всему мы обязаны заботиться еще об одном весьма неприятном типе, от которого неизвестно что можно ожидать... В этом случае поездка может оказаться весьма опасной.
Увы, выбора нет, да и помощи со стороны ждать не стоит, и потому было решено готовиться к отъезду, хотя хлопот с отбытием было не очень много: проверили оси и колеса, положили в кузов телег побольше сена, запрягли коней, за которыми все то время, что нас не было, ухаживали монахи. Мне даже показалось, что монахи успели привязаться к этим животным, и им было по-настоящему жаль с ними расставаться. Вообще-то этих людей можно понять: всего лишь несколько человек проживают здесь, в этих местах, полностью оторванные от мира, а лошади – это такие необычные существа, к которым можно быстро прикипеть сердцем, и расставаться с ними по-настоящему сложно. Все, что мы могли пообещать здешним монахам, так это только то, что по прибытии в Сейлс сделаем все, чтоб хоть немного облегчить их жизнь.
А вот наши святые отцы, и верно, выглядели неважно – бледные, с синими кругами под запавшими глазами, и каждый из них все еще не мог даже стоять без чужой помощи – к телегам монахи их вели под руки. Понятно было и то, что в дороге святые отцы вряд ли смогут сидеть, скорей всего, эти измученные молодые люди во время пути будут только лежать. Ну, раз дела обстоят таким образом, то мы постарались сделать все, чтоб путь для них был более-менее сносным, во всяком случае, сена в телеги набросали едва ли не доверху. Что же касается Павлена и принца Гордвина, которым тоже предстояло путешествовать в одной телеге – увы, но иначе никак!, то мы из старой доски соорудили в их телеге нечто вроде довольно высокой перегородки. Зачем? А разве непонятно? Хотя бы для того, чтоб эти двое видели друг друга как можно меньше. Разумеется, подобное не является выходом из положения, тем более что от бурчания и недовольства Гордвина инквизитору все одно никуда не деться, но хотя бы постоянно не видеть вечно разраженную и недовольную физиономию принца – это уже немало.
Хотя, если подумать, то принц Гордвин сейчас был едва ли не здоровее любого из нас, и вполне мог бы идти своими ногами, но неизвестно, что этот парень может выкинуть в любую минуту. Тут уж лучше держать его под постоянным надзором, да еще и крепко связанного, а иначе у нас нет никакой уверенности в том, что опальный принц никуда не удерет во время долгого пути. Не приведи того Светлые Боги, перекосит что-то у принца в его дурной голове, и потом ищи-свищи этого грешника по всем лесам Зайроса!
Все эти приготовления заняли какое-то время, во всяком случае, мы задержались с выходом несколько дольше, чем рассчитывали. К тому же перед самым отъездом Павлену, который уже находился в телеге, понадобилось о чем-то переговорить с настоятелем монастыря. Ну, о чем шла речь я интересоваться не стала – своих забот хватает.
Пока Коннел и Якуб помогали забраться в телегу отцу Витору и отцу Арну, появился и принц Гордвин в сопровождении все тех же монахов. Если Павлен выглядел даже хуже святых отцов, и мало чем напоминал того уверенного в себе человека, каким был при нашей первой встрече, то Его Высочество был полон злости, которая, казалось, прибавляла ему сил.
– Долго меня еще будут держать в этом мерзком месте?.. – заорал опальный принц, увидев нас. – И вас, монахи, я отныне тоже считаю полным дерьмом, которому не место в этом мире!
– Чем же мы заслужили подобное отношение к себе?.. – спокойный голос настоятеля звучал куда более убедительно, чем очередной вопль Гордвина.
– Вы еще спрашиваете? Я же велел снять с меня ошейник, а вы и не подумали это сделать! Ничего, святоши с ханжескими мордами, скоро не только эту вашу уродливую постройку по камешкам разнесут, но и каждого из вас на кол посадят! Может, при виде этого зрелища кое-кто из местных призадумается... Да, я требую, чтоб мне развязали руки!
– Требовать будете где угодно, но не здесь... – отрезала я. – А пока что забирайтесь в телегу.
– Да кто ты такая, чтоб мне приказывать?! – опальный принц и не думал хоть немного убавить громкость своего голоса. – И неужели хоть кто-то из вас считает, что я заберусь в эту грязную повозку? Можно подумать, я не догадываюсь, что вы меня там еще и свяжете, чтоб я не сбежал!
– Прежде всего, вы сами только что громогласно заявили, что вам более не хочется находиться в монастыре Святого Нодима... – пожала я плечами, понимая, что Гордвину надо дать высказаться – вон, недовольство из него, можно сказать, так и выпирает. – Более того, вы ясно дали нам понять, что желаете как можно скорей оказаться у родного порога, вот мы и пошли навстречу вашим просьбам. Вернее, вашим требованиям, а иначе все мы с удовольствием провели бы здесь седмицу – другую. А что – тишина, покой, отдых, крепкая крыша над головой... В здешних условиях это мечта, а не жизнь.
– Повторяю: в эту мерзкую телегу я не сяду!.. – лицо Гордвина побелело от злости.
– Не хотите – и не надо. Специально для вас мы устроили так, что сидеть в этой телеге вы вряд ли сможете... – я старалась, чтоб в моем голосе не было видно насмешки. – В ней можно только лежать.
– Кроме того, я не желаю ехать вместе с инквизитором!.. – на лице опального принца заходили желваки.
– Извините, но другой компании мы вам предложить не можем. Вы и сами понимаете, что сейчас все мы находимся в дикой стране, выбор средств передвижения у нас невелик, а раз дела обстоят таким невеселым образом, то не надо гнуть передо мной пальцы с высокомерным видом... – посоветовала я разозленному принцу. – Если вы не желаете ехать – это дело поправимое, враз привяжем вас ремнем к телеге, пойдете пешком. Надеюсь, многодневная прогулка до Сейлса остудит вашу разгоряченную голову, и вы начнете хоть немного думать, прежде чем заявлять подобную чушь. Правда, если вы выразите желание пройти весь путь до Сейлса пешком, то я, естественно, возражать не стану, да и лошади будет полегче катить повозку.
– Если кто-то из вас забыл, то вынужден напомнить: я – будущий король!.. – Гордвин еле сдерживал свое недовольство. – И я требую к себе уважения, и потому приказываю: выпрягите лошадь из телеги, и я буду путешествовать верхом, как и подобает монарху. А некоторых наглых особ на родине ждет пыточная камера!
– Помню, не забыла... – махнула я рукой, в очередной раз подумав о том, что этого человека и близко к трону подпускать нельзя. – Только вот не может быть и речи о том, чтоб предоставить лично вам одну из наших лошадей. Это даже не обсуждается.
– Повторяю, я не желаю ехать в этой грязной телеге!.. – продолжал упираться принц. – Лучше пешком пойду.
– Ваше дело... – вздохнула я, понимая, что пора кончать со всеми разговорами, то есть мне следует немного поднажать, а не то наша беседа затягивается, потому как принц Гордвин со своими постоянными истериками переходит все разумные пределы. Вон, даже монахи, несмотря на свою выдержку, смотрят на принца едва ли не с неприязнью, а уж на лице Коннела читается неприкрытое желание как следует тряхнуть высокородного. – Только вот, Ваше Высочество, перед тем, как принять окончательное решение, советую вам все же хорошо подумать, как это будет выглядеть со стороны – будущий король нашей страны бредет за телегами, словно простой работяга, да еще и привязанный к одной из телег за веревку... И потом, извините за откровение, но сейчас вы выглядите ничуть не лучше любого из нас, смахиваете на обычного бродягу, которых в Зайросе видимо-невидимо. Конечно, это ваше дело, но, на мой взгляд, подобное вряд ли будет выглядеть уважительно в глазах ваших будущих подданных. Такие картины запоминаются надолго, да и увидевшие вас люди впоследствии будут передавать всем родным, знакомым и друзьям-приятелям историю о том, что видели кор