— А если и Годунов? Тебе что за интерес? — усмехнулся я, вглядываясь в едва проступающее во мраке лицо.
— Понять хочу, почему Порохня за тобой пошёл. Он ведь тоже знает? Или как?
— Знает.
— То и дивно. Данила, сколько его помню, всё о вольностях казацких бредил. Для него милее Сечи и нет ничего. Слава, богатство, власть — всё пустое. А тут вдруг на Русь собрался. Ещё и с меня там в Полтаве клятву взял. Честно тебе скажу. Кабы не он, я бы здесь один не сидел.
— А ты точно один? — усмехнулся у меня из-за спины Тараско.
— Один.
— А не боишься, что убьём? — усмехнулся теперь уже я. — Не думаю, что ты кому-то из своих людей обо мне рассказал. Нет тебя, и уже точно никому не расскажешь.
— Может и так статься.
Я задумался, смотря на откинувшегося в тень казака. Тоже мне, фаталист хренов. Ведь наверняка где-то рядом с домом его люди прячутся, а сам под рукой заряженный пистоль и саблю наготове держит. Учитывая ловкость и мастерство Подопригоры, шансы продержаться до подмоги у него достаточно высоки. А там уже моя очередь помирать наступит.
Ну, что же. Попробуем договорится. Мне главное эту ночь пережить, а там уже и расклады совсем другие будут.
— Что ты хочешь?
— На службу к тебе проситься.
Ага. Вот о таких слугах я всю жизнь и мечтал! Плохо управляемый, непредсказуемый, ненадёжный. От такого в любой момент, чего хочешь жди. А учитывая, что ещё и люди за ним идут, в будущем возможные проблемы только усилятся. Нет, такого слуги мне и даром не надо! Вот только ему об этом знать совершенно не обязательно.
— И что хочешь за службу?
— Совсем немного, государь, — ощерился Яким, решив, что его ставка выиграла. — Я человек простой и много мне не нужно.
— И? — поторопил я казака, не скрывая иронии в голосе.
То же мне, бессребреник нашёлся. Обычно после таких «немного», в карманах даже дыр не остаётся.
— В первую очередь, шляхетство. Такое шляхетство, чтобы я любому пану мог в лицо плюнуть и на поединок вызвать. И чтобы оно сыну по наследству переходило.
— У тебя есть сын? — удивился я.
— Теперь будет.
Я лишь хмыкнул, удивляясь уверенности казака. Значит, возможность своей гибели на пути к вожделенной цели, он даже не рассматривает.
— Ну, хорошо, — кивнул я ему. — Я и так собираюсь, когда власть себе вернуть смогу, всех начальных людей, что меня в начале пути поддержали, самое малое в дворяне возвести. Что ещё?
— Богатое поместье под Киевом.
— Так Киев же в русское царство не входит, — оторопел я от несуразности требования.
— Сейчас не входит, а позже, повелишь, присоединим, — невозмутимо пожал плечами Подопригора. — Особенно, если ты меня воеводой туда пошлёшь. А, пока, я и под Черниговым в другом поместье поживу.
— Надеюсь двух поместий хватит?
— Дашь три, возьму три. На всё твоя воля.
Сзади заржал Тараско, буквально давясь смехом.
— Договорились, — снова кивнул я, не сводя глаз с казака. — Что-то ещё?
— Порохне поможешь в Сечи кошевым атаманом стать. И Грязнова уйми. Не хочу всё время за спину оглядываться.
— Так Порохня не хочет кошевым быть. Он Бородавку на это место прочит.
— А это не ему, — последовал невозмутимый ответ. — Это мне нужно. Так что, Фёдор Борисович, по рукам?
— По рукам, — с облегчением согласился я.
Похоже, эту ночь я всё же переживу.
В своё время я прочитал немало романов о попаданцах в прошлое. И куда их только фантазия не забрасывала, докидывая порой до эпохи неолита. И почти всегда было абсолютно не важно в тогу императора или в плохо обработанную шкуру дикаря одевала безжалостная судьба нашего с вами современника; он тут же начинал творить, толкая окружающее его общество в сторону светлого будущего.
Вот и я решил было немного прогрессорством занятся. До этого ни времени, ни подходящих условий не было, а тут как говорится, сам Бог велел. В Ельце мы решили задержаться минимум недели на три (Грязному пришлось сильно занедужить и в постель слечь. Но тут уж ничего не поделаешь. Годы и лишения проведённые в неволе, здоровья никому не добавляют), а полученные в результате ревизии складов средства позволяли не только оснастить и довооружить мою маленькую армию, но и давали возможность оплатить работу ремесленникам.
Иди, как говорится, и изобретай ракетную установку!
Ага! Знать бы ещё как! Вот к примеру пищаль. Понятно же, что зарядка огнестрельного оружия через дуло — дело очень медленное и малоэффективное. К нему бы затвор приделать, а заодно нарезы в стволе добавить. Угу. Вот только о том, как эти затворы делаются, я самое смутное представление имею. Да и соответствующие станки для этого дела необходимы. Во всяком случае, Афанасий, один из кузнецов, что проживали в Ельце, мою попытку донести до него свою мысль, не оценил и посмотрел… Как-то странно он на меня посмотрел, даром что перед ним дворянин стоит. А нарезы на стволе без наличия затвора сразу теряют большую часть своей привлекательности. Нарезные пищали и без меня давно на Руси известны. Только их заряжать через ствол мучение одно. Ещё больше, чем с гладкоствольными провозишься.
Ну, да ладно. К нарезному оружию я ещё быть может вернусь, когда вновь в Кремль на постоянное жительство перееду. Во всяком случае, хотя бы производство штуцеров наладить попытаюсь. Но хотя бы значительно ускорить процесс заряжания пищалей, введя бумажный патрон можно было? Для этого всего-то и нужны сама бумага да деревянный цилиндрический навойник (стержень) вокруг которого эта бумага оборачивалась.
Ага. Только я забыл, что с бумагой в Русском государстве тоже, пока, что проблемы. Нет. Она есть, но ещё в недостаточных количествах, чтобы в такой мелкой крепостце как Елец я ею в достаточном количестве разжиться смог. Пришлось мне с Порохнёй приказную избу чуть ли не штурмом брать (дьяк Савелий Которин за каждый лист бумаги насмерть стоял), так что с трудом по десятку таких патронов для каждого стрелка смастерить получилось. Но навойтники я всё же заказал и потребовал к обязательному ношению от каждого стрелка. Это сейчас у меня с бумагой проблемы. Вот доберусь до Москвы, загляну в одно сельцо, где бумажная мельница имеется. Тогда и навойники пригодятся.
И всё. Разве что ещё байонеты (штыки вставляемые рукоятью в ствол оружия) к пищалям заказал. Хотя, учитывая вес пищалей, на большую пользу от этой задумки, я не рассчитывал.
А, пока, пришлось довольствоваться обучениям набранных в стрелки охочих людей. Забранные со складов пищали позволили увеличить огневую мощь моего войска до трёхсот стволов, пороху и свинца на пороховом складе хранилось с избытком, вот и занимались Косарь и ещё двое елецких стрельцов, соблазнившиеся повышением в сотники со своими сотнями целыми днями, делая основной упор на быструю зарядку пищалей и слаженность в стрельбе.
Девять сотен копейщиков, наконец-то, получили нормальные четырёхметровые пики с трёхгранным металлическим наконечником, худо-бедно оделись в тегиляи и железные шапки, пристегнули к поясам короткие сабли на случай ближнего боя. Всех новичков мы равномерно разместили по трём батальонам по триста человек, во главе которых встали я, Глеб и Кривонос. И теперь мы так же усиленно тренировали весь этот сброд, надеясь за три недели добиться хоть каких-то слаженных действий. Больше этого срока тянуть было просто нельзя. И Грязной не может вечно «болеть», и к сроку до Москвы добраться можем не успеть.
Не лучше получилось и с артиллерией. Роль пушек в полевых сражениях этого времени была ещё до конца не оценена и получила своё признание лишь через четверть века во время «Тридцатилетней войны». И всё потому, что скорострельность современных пушек тоже очень невысокая, а площадь поражения чугунными снарядами крайне невелика. С введением картечи и артиллерийских гранат, роль их возрастёт. Но в данный момент гранаты в Европе только начинают использовать и в Ельце я ничего подобного просто не нашёл.
Ну, и ладно. Всё равно вся моя артиллерия ограничилась шестью лёгкими трёхфунтовыми пушками, к которым я заказал лафеты с большими колёсами по аналогии с голландскими образцами того времени. На первое время, чтобы врага залпом из картечи встретить, вполне сойдёт. Тут главное толковых пушкарей к этим орудиям приставить. Чем я Гаврилу Мизинца и озадачил, возведя смоленского пушкаря в ранг головы. Что хочешь обещай, а каждую пушку опытным пушкарём обеспечь. А они уже пускай потом артиллерийскую прислугу обучают.
Хуже всего было с конницей. Благодаря конфискации коней у князя Долгорукого и его сторонников, я смог довести её численность почти до сотни, соответственно поставив во главе Порохню. Но, по итогу, и отряд Подопригоры увеличился до полусотни, начав представлять довольно серьёзную силу. Силу, с которой приходилось считаться. И поделать с этим в ближайшее время я, пока, ничего не мог. Хитрый казак, сразу после нашего с ним договора, кинулся к Порохне; порадовать старого товарища. И теперь смещение или тем более убийство полусотника грозило открытым конфликтом уже с атаманом. Пришлось отложить проблему до лучших времён, приказав Грязному оставить на время Якима в покое.
Ничего. Вот до Москвы доберёмся, а там всякое может случиться. От шальной пули никто не застрахован.
Дни превратились в монотонную череду похожий друг на друга временных отрезков. Утром я шёл в детинец, навестить «больного» воеводу, затем усиленные тренировки с тремя сотнями копейщиков и сотней стрелков Косаря, входящих в мой отряд, ближе к вечеру походы по мастерским и кузницам с проверкой того, как обстоят дела с моими заказами. Рутина, одним словом. Необходимая рутина, без которой было невозможно превратить мой полк в понастоящему серьёзную боевую единицу.
И лишь ночью я отдыхал, сжимая в объятиях Полину. Молодая вдова сама затащила меня на сеновал, подальше от глаз бдительных друзей и теперь каждую ночь ждала меня там, встречая жаркими объятиями.
Но три недели не могут длиться вечно. Пришло время, и Грязной, облегчённо вздохнув, быстро пошёл на поправку. В том день в городе царили оживление и суета. Грузили на телеги припасы и амуницию, крепили на лафеты пушки, проверяли исправность оружия.