Окрестные воеводы, получив от меня грамоты о прощении всех прежних грехов и призывом встать на сторону истинного царя, призадумались. Потому как, если о законности моих прав на престол ещё можно было спорить, то о наличии таких прав у Василия Шуйского, после моего «воскрешения», и говорить не приходится.
Тут ведь как. Если царь Дмитрий каким-то чудом всё же сумел спастись во время прошлогодней резни в Москве и сейчас в Польше воинскую силу собирает, то он законным русским царём и остаётся. А если всё же погиб или тем паче, с самого начала самозванцем был, то и престол должен возвратится к предыдущему правителю, раз уж он к тому времени выжить смог. Такие прецеденты в мировой истории бывали.
И где здесь права Васьки Шуйского нахрапом при поддержке кучки бояр на трон вскарабкавшегося? Он с какого боку не поверни, узурпатор в чистом виде!
Единственная закавыка, что и моего отца многие в точно такой же узурпации обвиняют. Но то отец. Сколько правящих династий таким образом по всему миру сменилось? И не сосчитать. И никто в законности прав на престол у потомков этакого узурпатора не усомнился.
Ну, почти. История — штука гибкая. В ней каких только вывертов не бывало. Главное, что даже в этом случае, я как получивший престол по наследству, по отношению к Шуйскому, самый законный царь и есть.
Вот и решили воеводы, несмотря на мою очевидную, на данный момент, слабость в воинской силе по отношению к Шуйским, активных действий не предпринимать, выждав, чем наметившийся поход царского брата на Кострому закончится. Раздавит князь Дмитрий жиденькое войско воскресшего царя, тут же с подмогой к нему присоединятся, а проиграет, уже ко мне с поздравлениями и заверениями в верности бросятся.
Те ещё твари! И тут далеко за примерами ходить не нужно. Так будущий воевода в Вологде Никита Михайлович Пушкин умудрился больше года служить одновременно и Василию Шуйскому, и второму ЛжеДмитрию. И тот, и другой искренне считали, что в городе сидит их человек, даже не подозревая воеводу в двурушничестве.
Поэтому, так и не дождавшись полноценной помощи с окрестных уездов, мой противник был вынужден собирать в своё войско «охочих людишек», раздавая им щедрые обещания за участие в походе. Что, впрочем, не мешало князю, пируя каждый день в Ярославле, бахвалится, обещая раздавить сопляка одним ударом.
Ладно, пусть бахвалится. Я тоже потихоньку силой обрастаю. Весть об объявившемся в Костроме царе и призыв двух настоятелей монастырей постоять за истинного государя всколыхнула народ; начало собираться ополчение, потянулись дворяне со своими холопами, появились перебежчики из-под Ярославля. Таким образом, вместе с присягнувшим мне в первый же день костромским гарнизоном и «монастырским» полком, моё войско разрослось почти до пяти тысяч. Так что будет кому город защищать.
— Эх, на будущее бы его ещё на пару метров углубить и на десяток расширить, — потёр я перчаткой замёрзший нос. — А потом водой из той же Костровы заполнить.
— Так это ж сколько трудов, государь, — с сомнением покачал головой Афанасий. — Да и посады куда девать?
Я оглянулся на ехавшего чуть сзади стрелецкого голову, увязавшегося за мной на осмотр фортификационных работ, производимых вокруг городских стен. Вот до чего же он мне иногда Подопригору напоминает. Такой же упёртый и самому царю перечить не боится.
Понятно теперь, отчего у Афоньки карьера не задалась. Ведь до моего появления здесь, этот сын боярский едва до стрелецкого сотника дослужился, в то время как отец и дед в своё время стрелецкими головами в Костроме службу несли. И то, как мне успели сообщить, князь Мосальский Богданова ещё дальше в какое-то захолустье собирался упечь. А всё язык его и нрав непокорный!
Но дело своё Афанасий знает. Вон дозор на въезде в стрелецкую слободу по собственной инициативе организовал. А занимай, как до того его предки, должность стрелецкого головы, думается мне, и воротами на въезде в город, мы бы так просто не завладели. Недаром он прежнему стрелецкому голове и самому князю Мосальскому всю плешь, о появившейся под городом воинской силе, проел. Так что пускай ворчит. У меня зато душа за город болеть не будет. Завтра, перед тем как в поход уйду, его за воеводу в Костроме и оставлю.
— Посады и убрать можно, — рубанул рукой словно саблей воздух Порохня. — Заново отстроятся, им не привыкать. Особо, если хозяевам за порушенные домишки заплатить, — покосился в мою сторону запорожец, прекрасно зная моё отношение к разорению крестьянских и посадских хозяйств. — Город важнее. Кострома, вместо столицы у меня теперь, покуда Москву обратно не вернём. А это когда ещё будет!
— Так её ещё отстоять нужно, — добавил в голос скепсиса Богданов. — Шуйский под Ярославлем большую силу собрал.
— От этакого полководца отстоим, — успокоил я стрелецкого голову. — Уже февраль к концу подходит. Другой бы давно под стенами города стоял, А этот всё от Ярославля никак отлипнуть не может. По всему видать, нам время укрепится даёт и весенней распутицы дожидается.
Где-то на другом конце города басовито рявкнуло несколько пушек.
— Опять из пушек палят, — дёрнул я узду, разворачивая коня. — Айда, к пушкарям. Посмотрим, как у них дела идут.
— Порох только зря переводят, вот и все дела, — вновь вставил свои пять копеек, Афанасий. — Шуйский с войском к городу подойдёт, а нам его и встретить нечем будет. Всё огненное зелье на баловство потрачено!
Это он в огород Мизинца большую булыгу кидает; я Гаврилу пушкарским головой над всей артиллерией в городе поставил. Конечно, после бунта сторонников самозванца, в котором Мизинец не сразу на мою сторону перешёл, доверия у меня к нему поубавилось. Вот только альтернативы смоленскому пушкарю всё равно нет. Где я ещё такого умельца найду? К тому же на следующий день, после принятия присяги и целования креста в Ипатьевском монастыре, с Мизинцем был серьёзный разговор. Обещание в будущем чина думного дворянина, должности главы Пушкарского приказа (боярская должность) и богатого поместья, явно заставили бывшего простого пушкаря проникнуться и сменить приоритеты. Оно, конечно, добрый царь для всех — это хорошо, но добрый царь для себя лично — гораздо лучше!
Мизинца мы нашли в одной из выдвинутых чуть вперёд из городской стены башне. Три огромных пушки, хищно смотрящие длинными стволами в узкие бойницы, два десятка пушкарей сноровисто суетящихся возле них.
— Здрав будь, государь, — тут же бухнулась передо мной на колени вся эта толпа.
— И вам здравствовать, служивые. Вставайте. Хватит бородами пыль подметать. Идите, отдыхайте покуда. На сегодня учения закончены.
Пушкари, поднявшись, тут же заспешили к выходу, вполголоса переговариваясь между собой.
— Не рано ли, Фёдор Борисович? — проводил их взглядом Гаврила. — Солнышко к закату клониться только начало. А мы ещё с этой башни местность окончательно не пристреляли. Хотя часть огненного зелья по картузам уже разложили, — показал он на три кучи из небольших холщовых мешков, выложенных вдоль стены.
Ну, да. Я ещё в начале января, пытаясь хоть как-то улучшить эффективность стрельбы своей артиллерии, Мизинцу преимущество зарядки пушки с помощью картуза объяснил. Это когда нужную, тщательно вымеренную порцию пороха в холщовый мешок отмеряют. И заряжать в итоге значительно быстрее — не нужно каждый раз во время боя порох при зарядке отмерять, и стрелять можно точнее, если расфасовать порох в разных долях и выяснить при пристрелке, с какой порции на какое расстояние пушка снаряд метает.
Так вот. Наши шестифунтовые пушки Мизинец давно пристрелял. Иное дело разномастные пушки Костромского гарнизона. Калибр пушек и ядер к ним здесь разнообразный, заряды в картузы для них соответственно тоже отличаться будут.
Вот и палит пушкарский глава вторую неделю из пушек, пристреливая каждую их них и подбирая для орудия заряды с порохом. Расход пороха, конечно, выходит приличный, но далеко не критический. Запасы огненного зелья в городе оказались довольно большими да и более точная стрельба в случае, если осада всё же случится, эти затраты сторицей окупит.
— Всё, Гаврила, время учений кончилось.
— Что, неужели Шуйский из Ярославля выступил?
Я покосился в сторону греющего уши Богданова. Хотел я стрелецкого голову вместе с охраной внизу у стены оставить, но передумал. Сколько можно секреты разводить? Всё равно он и так, похоже, давно догадался; только виду не подаёт.
Если исчезновение сотни Подопригоры Афанасий воспринял как должное. Надо же кому-то окрестности вокруг Костромы мониторить да за войском Шуйского наблюдать, то выдвижение из города два дня тому назад моих копейщиков и стрелков, явно породило у стрелецкого головы вопросы. И выдвинутая мною версия о больших учениях за городом, его явно не удовлетворила.
— Скоро выступит, — подтвердил я догадку Мизинца. — Помнишь, я тебе ещё неделю назад говорил, что на выручку Болотникову из Тулы князь Мосальский с войском спешит?
— Ещё один Мосальский, — задорно хохотнул, раскуривая свою трубку, Порохня, — Прав ты, Фёдор Борисович, что-то слишком много их на Руси развелось!
— Одним меньше, — парировал я. — Гонец вчера от Якима прискакал. Как я вам и предсказывал, разбил Ивашка Романов войско Мосальского в битве у реки Вырки. И сам князенька в этой битве погиб. Раз до нас эта весть дошла, то Митьке Шуйскому о том, наверняка, уже доложили. Так вот, не будет он больше под Ярославлем стоять. Завистлив больно. Там Романовы войска самозванца бьют, а он чем хуже? Наверняка, решит, небольшое войско Федьки Годунова раздавить и потом сиё деяние за великую победу выдать. Вот мы его на марше и встретим. А вы думали, что я в городе трусливо запрусь? — усмехнулся я и тут же поправился. — Ладно, Афонька, ты, может, и не думал. Нечего на царя глазами зыркать.
— Прости, государь, — без тени раскаяния в голосе повинился стрелецкий голова. — И в мыслях не было. Разве я посмею?
— Зато другие именно так и думали. И об этом Митьке сообщали. Ни за что не поверю, что в моём войске никого из сторонников Шуйский нет, — пояснил я свою мысль. — Так что давай, Гаврила, собирай потихоньку обоз пушкарский. Сани осмотри, коней проверь. Мы ходко идти будем, чтобы остальное войско поскорее догнать. Случится заминка по твоей вине, голову сниму. И поспеши. Завтра чуть свет в поход уходим.