И впрямь, ну что может рассказать этот испуганный юнец в видавшей виды, явно ему великоватой кольчужной рубахе? Он и в походе-то, наверняка, в первый раз в своей жизни участвует. Тут бы не оплошать ненароком, где уж там по сторонам глядеть.
— Не успели, Фёдор Борисович, — пожал плечами Подопригора. — Слишком много народишку полегло, вот воины и осерчали. Этого и то с трудом отбили.
Ладно. На безрыбье и крабовые палочки лишними не будут. Будем работать с тем, что имеем.
— Ты кто таков будешь?
— Архипка я, государь, Михайлов сын! Меня дядько Иван в послужильцы к себе взял да в свой десяток и пристроил. Сказывал, что как с воровс… — молодой пленник запнулся, в последний момент сообразив, что говорит не то что нужно, нервно сглотнул, пытаясь справится с накатившим ужасом, с трудом выдавил, уже плохо соображая: — Поверстать обещали.
— Ну, вот я тебя и поверстаю, — ласковым голосом прошипел Подопригора. — А сначала язык отрежу, чтобы думал наперёд, кого вором называешь.
— Погоди, Яким. Язык отрезать — всегда успеем. Для начала расспросить бы не худо. Значит так, Архипка. Ката (палача) у меня с собой в обозе нет, но если что, кожу с живого содрать, мы и без него сможем. Умельцы найдутся. Понял ли?
— Понял, государь, — судорожно сглотнул юноша. — Всё что знаю, без утайки расскажу.
Ага. Только знаешь ты немного. Не думаю, что князь Ушатый с новиком своими планами делился.
— Вопрос у меня только один; здесь как оказались?
— Дык на конях доскакали.
— Ты дурачком мне здесь не прикидывайся! Как дозоры наши обойти смогли?
— Того не ведаю, государь. Нам князь с утра повелел на коней садится. Правда, я вчера видел как несколько саней с сеном из города выезжали, а возле них холопы княжьи в крестьянскую одёжу обряженные шли. У Юрия Петровича родовая вотчина недалече от батюшкиного поместья стоит. Я его холопов в лицо хорошо знаю.
— Схитрили, значит, — заходил желваками Подопригора.
— Схитрили. А тут ещё и Глеб начудил, — устало согласился я.
Злость куда-то ушла, сменившись горечью и странным, леденящим душу опустошением. Что свершилось, того уже не исправишь. Слишком беспечно новоявленный воевода к полученному заданию отнёсся. За что в итоге и поплатился; и сам голову сложил, и всё войско под удар поставил. И это ещё повезло, что Ушатый в лоб по марширующей по лесной дороге колонне ударил. Соверши он свой налёт в чистом поле или прихвати с собой стрельцов, чтобы они одновременно с атакой из леса растянувшиеся полки расстреляли и всё, полным разгромом мой поход мог закончиться.
А значит, я прежде всего самого себя в этом поражении винить должен. Я Глеба во главе пешей рати поставил, я ему войско до намеченного для предстоящего сражения места довести доверил. Мой выбор, моя и ответственность! А всё потому, что в непогрешимость своих суждений уверовал! Раз во главе армии противника славящийся своей нерешительностью Шуйский стоит, то нападения можно и не опасаться. А значит, и свои полки на время трёхдневного похода кому угодно доверить можно, лишь бы человек верный был. Вот Глебу и доверил. Кушай теперь полной ложкой и не морщись!
— Ладно, чего уж теперь. На будущее умнее будем. Кривонос! — рявкнул я, подзывая суетящегося неподалёку полутысячника.
— Звал, государь?
— Молодец, Кузьма! Хоть ты сегодня не оплошал. Если бы и твой отряд смяли, людишек намного больше бы погибло. Жалую тебя… — я запнулся, не зная чем пожаловать отличившегося командира. Не шубу же с себя снимать? Нет, где-то в обозе пара саней с моими вещами есть, но когда я ещё до этих саней доберусь? Вот будет подарок для Васьки Шуйского, если я от банального воспаления лёгких загнусь. — Жалую тебя золотым, — достал я из кошеля монету. А что? Тоже довольно почётная награда. Даже бояре получить из царских рук золотую монету за честь почитаюсь и потом на шею себе вместо ордена вешают. — Да погоди ты, — не даю я упасть Кривоносу на колени. — Потом благодарить будешь, а сейчас недосуг. Мы здесь на привал встанем. Всё равно, пока раненым поможем да мёртвых похороним, смеркаться начнёт. Пошли воинов засеку поперёк дороги сделать и дозор там поставь. Совсем не смешно будет, если на нас ещё кто-нибудь нежданно налетит.
— А с этим что, государь? — ухватив стоящего на коленях Архипку за волосы, Подопригора рывком запрокинул тому голову, обнажая шею, вынул засапожник.
— Смилуйся царь-батюшка, — заблажил юноша, косясь на приставленный к горлу нож. — Отслужу! У меня матюшка и две сестрёнки одни остались!
— А что же ты о них не вспомнил, когда воровать в Митькино войско шёл? Или о моих грамотках, что по Ярославлю ходят, не слышал?
— Слышал, — всхлипнув, признался Архипка. — Да только дядько Иван сказал, то не моего ума это дело. Что начальные люди скажут, то и делай. Испоместить обещали. Батюшкино поместье третий год как забрали.
— Ладно, — мне неожиданно стало жалко испуганного паренька. Выбора по большому счёту у него действительно не было. — Отслужишь; будет тебе поместье. Яким, забери его к себе.
Вечером у меня в шатре состоялся совет. Я восседал на небольшом стольце, прихваченным ради такого дела из Костромы и не сводил глаз с полога, внимательно изучая каждого входящего. Кто из них предупредил Шуйского о начавшемся походе? Бутаковы с Полозовым не могли. Учитывая, что князь Ушатый своих холопов в дорогу в тот же день, когда мы из Костромы выехали, снарядил, никак не могли. Телефоны ещё не изобрели.
Выходит, кто-то из старых соратников, что со мной ещё из Путивля и Ельца пришли? Противно подозревать старых товарищей, с которыми не одну сотню вёрст вместе грязь месили, но из песни слов не выкинешь. Слишком своевременно князь Ушатый навстречу моему войску выдвинулся. Таких совпадений не бывает.
Ну, ладно. Раз, пока, вычислить предателя не получается, попробуем его в «тёмную» разыграть, кое-какую дезинформацию для Шуйского подкинув.
— Я собрал вас здесь для того, — обвёл я глазами выстроившихся полукругом командиров, — чтобы обсудить план взятия Ярославля. Теперь, после одержанной нами победы, Митька не рискнёт дать нам сражение и наверняка закроется в городе.
— Победы? — в голосе Порохни проскользила ничем не прикрытая ирония. — Разве мы победили, государь?
— Враг мёртв, мы живы. Выходит, мы победили, — пожал я плечами. — Что скажите?
— Не сдюжим, государь, — первым решил высказаться Кердыба. — От полка Глеба почти ничего не осталось. Мало нас. А у Шуйского в Ярославле даже без поместной конницы тысяч девять оружных людишек наберётся. Да и конницы той князь Ушатый едва ли половину с собой привёл. А ещё у ярославского воеводы пара тысяч хорошо вооружённых воинов будет. А если князь Шуйский, как уже было в Москве, оружие горожанам раздаст, нам в город нипочём не войти.
— У нас даже орудий осадных нет! — поддержал его Мизинец. — Куда нам на стены лезть? Под ними все и поляжем.
— А если в осаду взять? — выдвинул предложение Севастьян Шило.
— Мало у нас народишку для осады, — отмахнулся от него Кривонос. — Ты вспомни, сколько воинов у Болотникова было и то толку не вышло! Ярославль, конечно, не Москва, а только чтобы город в кольцо взять, тысяч десять оружных людишек нужно, не меньше!
— Да о какой осаде здесь речь идти может? — скривил губы в презрительной улыбке Борис Бутаков. — Шуйский нас у стен города одним ударом размажет! В Кострому нужно отходить, государь. Не задался поход, но то не беда. Силёнок подкопим и обратно вернёмся.
Ишь ты, умный какой! И каких же силёнок я там накоплю? Вернутся в Кострому, значит признать поражение в своём первом, самом важном походе. И тогда всё. Людишки ко мне не приходить, а наоборот, разбегаться начнут. И что тогда прикажите делать? В осаду в Костроме садиться? Вдруг до прихода войска Годуновых из Сибири удастся продержаться? Но если даже каким-то чудом и продержусь, об заказах в Устюжне и тех, что я англицкому купцу сделал, можно будет забыть. Тот же Митька Шуйский обозы перехватит и даже спасибо не скажет.
Нет, так не пойдёт. В обороне войны не выигрываются. Но и пытаться осаждать своего врага в Ярославле, не имея осадной артиллерии с в четыре раза меньшим по численности войском — та ещё утопия. Отсюда вывод: выманивать князя из города нужно. Если и есть у меня шансы на победу, то только в чистом поле, поставив всё на одно сражение. Вот я его к этому сражению и попытаюсь подтолкнуть.
— Князь Шуйский известен своей осторожностью, — начал я лить дезу в уши остальным. — После разгрома дворянской конницы он наверняка задумается, а так ли мы слабы, как он до этого думал? И раз мы смело идём к Ярославлю, значит, уверены в своей силе. Надеюсь, больше мимо тебя к нам никто не проскочит, Подопигора?
— Ночей спать не буду, но лазутчиков к войску не пропущу!
— Ну, смотри, — внушительно протянул я, не сводя глаз с сотника. — У меня вся надежда, что князь не узнает, насколько малочисленное у нас войско. После потери полка Глеба, нам в чистом поле не выстоять.
— Так когда мы к городу подойдём, он своими глазами всё войско увидит, — высказал опаску Полозов.
— Э нет, — криво усмехнулся я. — Мы у стен города только Севастьяна с полком оставим, а остальные из леса не выйдут. Будут только иногда на глаза осаждённым показываться. Вот и пусть Митька гадает, какую воинскую силу мы от его глаз за деревьями спрятали.
— Мудрёно, — пригладил бороду Кривонос — Только что нам это даст, государь? Ну, испугается Шуйский и в городе сядет. Так город-то нам не взять!
— Да и долго численность нашего войска тайной не будет, — поддакнул ему Полозов. — Всё равно Шуйский узнает.
— А нам долго и не нужно. Нам лишь бы один день у стен города простоять, — я хитро улыбнулся и, понизив голос, доверительно сообщил; — Князь Барятинский мою руку держит. Помните, как я с ним в прошлый раз, когда мы к Ярославлю ходили, долго с ним наедине беседовал? — я дождался кивка моих соратников и продолжил: — Договор мы с ним в тот раз заключили. Как я войско соберу и к Ярославлю подойду, так он ночью ворота откроет, в город впустит и со своими людишками на мою сторону перейдёт. Так-то!