— А что, князь Долгоруков давно в Ельце за воеводу?
Вопрос о местном градоначальнике я задал стрельцу не спроста. Не очень-то Долгоруков нашему появлению обрадовался. И что-то мне говорит, будь его воля, даже несмотря на грамоту, в город бы не впустил. Больно рожа у него была кислая, когда Грязнова обнимал.
Но очень уж восторженно нас местное население встретило. Горожане даже на явно непрезентабельный вид «царских воинов» внимания не обратили. Им сам факт нашего появления важен был. Мы им одним своим появлением веру в то, что царь Дмитрий действительно спасся, укрепили. Попробуй тут, не впусти.
— Так с зимы. Как только государь к войне с крымским ханом готовиться начал и повелел в городе кремль укрепить да склады строить, князь сюда на воеводство и приехал.
— И что, с тех пор и воеводствует?
— Воеводствует. А что?
— Да странно мне это, — сделал я вид, что сильно задумался. — Просто брат его Алексей Григорьевич, что в Серпухове сейчас воеводой сидит, руку Василия Шуйского крепко держит. Неужто родные братья друг против друга стоят?
— Грех это большой — супротив родного брата идти, — авторитетно заявил Мохина, заедая кашу салом. — Или ваш воевода думает брата на сторону царя Дмитрия перетянуть?
— Если бы, — отмахнулся с досадой Косарь. Чувствовалось, что рыжебородого стрельца после выпитого потянуло на откровенность. Хотя, он судя по тому, как у ворот Грязнову нахамил, вообще плохо за яхыком следит. И как ещё дожил до своих лет? — Скорее наоборот. Наш воевода под руку Шуйского уйти норовит. Он ведь пытался, после того как государь из Москвы сбежав, спасся, нас злодею присягнуть заставить!
— А вы? — грохнул чаркой по столу Тараско. — Неужто согласились?
— Да кто же на такую измену согласится? — хищно ощерился стрелец. — Мы его в тот день чуть было бердышами на куски не порубили. Насилу Пашков отбил!
Пашков заступился за князя Долгорукова⁈ А вот этого я не знал! Интересно, зачем ему было нужно так рисковать? Стрельцы — народ горячий. Могло и Пашкову до кучи прилететь. Но сам факт заступничества очень интересен. Получается Истома Пашков уже в самом начале восстания о перспективе на другую сторону перейти задумывался. И лазейку для этого, спасая Долгорукова, себе заранее оставил.
В общем, если верить словам Косаря, положение воеводы в городе было довольно непрочным, что давало надежду, в случае назревания конфликта, найти сторонников.
Вот только развязка наступила значительно быстрее.
Гулкий звон набата стеганул по ушам, мгновенно вырвав из сна. Я вскочил с лавки, лихорадочно шарясь в кромешной тьме, охнул от боли, зацепившись за сундук. На полатях завозились Мохина с Тараской. Поднялся с соседней лавки Федька Косарь.
— Случилось что-то, браты, — озвучили без того очевидный факт Мохина. — Вон как колокол гудит.
— Вестимо случилось, — раздался характерный стук кремня о кресало и робкий огонёк вспыхнувшей лучины, слегка раздвинул ночной мрак. — Горит что-то, — стрелец тёмным силуэтом прильнул к затянутому бычьем пузырём окну, пытаясь хоть что-то рассмотреть. — В детинце вроде горит.
— Склады, — охнул я, прохромав к Косарю. У меня внезапно возникла странная уверенность, что горят именно склады, что были расположены за стенами детинца. Склады с так необходимыми нам амуницией, оружием, припасами. — Петро, Тараско, одевайтесь быстрее!
Бестолково толкаясь в потёмках, лихорадочно одеваемся. Громко матерится Тараско, в свою очередь обо что-то ударившись. И следом раздаются крики и звон железа со двора.
— Это чего? — вновь приникает стрелец к окну. — Там рубят кого-то! — взволновано сообщил он нам.
— Фёдор! Из хаты не выходи! Мохина, Малой! В дверь никого не впускайте!
Порохня⁈ Он то что здесь делает⁈ И кто во дворе затаился, раз мне даже носа из избы высунуть нельзя?
Я замер, так и не выскочив в сени, вернулся к лавке, нашарил в углу саблю. Похоже склады не сами собой загорелись. И заодно приманкой послужили. Хорош бы я был, выскочи из дома безоружным.
— Это кто же там балует? — Косарь уже нашёл свой бердыш и встал рядом, вслушиваясь в звуки схватки за стеной. — Неужто тати в город проникли?
— Ничего, управимся, — решил успокоить его Тараско. — Мохина, давай к двери. Разом выскочим!
Мы собрались возле двери, сжимая оружие в руках. Я облизал пересохшие губы, собираясь с духом. Страшно вот так выскакивать в темноту. Словно в бездну без оглядки бросаешься. И даже разглядеть толком, что нас снаружи ждёт не получится. Этак можно и от своего железом сквозь рёбра получить!
К счастью, схватка во дворе завершилась так же внезапно, как и началась. Выкрики смолкли, перестало звенеть железо и лишь колокол продолжал раскатисто басить, будоража сонный город.
— Эй, вы живы там?, — в дверь задорно замолотили. — Кончилось всё. Это я, Порохня. Не пальните ненароком.
Следом за Порохнёй в дом ввалилось ещё несколько человек. Сразу стало тесно и шумно. Огонёк лучины пропал, заслонённый чьей-то спиной, ещё более сгущая мрак. Я сдвинулся в сторону, прислонившись спиной к печке, всмотрелся в силуэты, пытаясь разглядеть среди вошедших наказного атамана.
— Что случилось, Порохня? Это ведь склады горят? И кого вы во дворе только что порубили?
Спросил я больше для проформы, уже прекрасно зная ответ. Люди князя Долгорукова ко мне в гости хотели зайти. Просто больше некому. И склады тоже они подожгли.
Ох, как нехорошо-то, а⁈ Это же получается, что елецкий воевода меня всё же узнал. И решил сыграть ва-банк, перед тем как покинуть город. В Ельце Долгорукову с самого начала восстания неуютно. Что население, что гарнизон, все за царя Дмитрия стоят. И демарш воеводы, с попыткой заставить их присягнуть Василию Шуйскому, здесь не забыли. В тот раз князя Пашков спас. Но где он теперь, этот Пашков? Нет его больше здесь. А недоброжелатели из-за каждого угла глядят да ножи с кистенями точат. Страшно.
Вот только и в Москву бежать тоже страшно. И дело даже не в том, что сторонники Дмитрия схватить могут. Долгорукий официально, пока, врагом «спасшегося» царя не стал. Тут другое. Просто в Москве проштрафившегося воеводу тоже не очень тёплый приём ожидает.
Просто Пашков, собирая свою армию, смог хорошо её вооружить, воспользовавшись елецкими складами. И это, безусловно, стало одним из факторов, позволившим дворянскому войску одержать ряд побед над царскими воеводами и открыть Болотникову дорогу на Москву. А кто у нас склады от изменников не уберёг? Вот этот вопрос Василию Григорьевичу в Москве и зададут.
И тут такой неожиданный подарок в виде меня любимого. Голова Фёдора Годунова и уничтожение складов могут обеспечить Долгорукову совсем другой приём. Глядишь, и гроза промчится мимо.
— Да князя это люди, — подтвердил мою догадку Порохня. — Грязной, как только с воеводой поговорил, сразу что-то заподозрил. Вот и велел мне не на пир ехать, а возле хаты, где ты заночуешь, со своими хлопцами затаится. И Подопригору с его отрядом велел на ночёвку в слободу послать. С наказом, чтобы ночью за воротами приглядел.
Грязной! Сердце замерло, пропустив удар. Жив ли, старик? Он же, даже почувствовав подвох, к князю на пир поехал. Понимал, что назревший нарыв, только рискнув собственной головой, вскрыть можно. Заподозри что Долгорукий и затаился бы князь. И пришлось бы каждый день удара в спину ждать. Предъявить-то нам ему нечего было бы.
— С чего бы воеводе на сотника нападать? — влез в разговор Косарь. Ну, да. Стрелец правды обо мне не знает и столь повышенное внимание к моей персоне Долгорукого для него довольно странно. — Или между вами вражда какая была, Фёдор Иванович?
— Не о том сейчас речь! — отмахнулся я от стрельца. — Порохня! К воротам нужно бежать. Наверняка воевода там своих холопов с моей головой ждёт. Грязного нужно выручать!
О том, что Долгорукову проще моего боярина просто прирезать, чем за собой из города тащить, я старался не думать. Но если так, то хоть отомстить попробую!
Ночной Елец ожил. По улицам в сторону яркого зарева нависшего над стеной городского кремля, бежали люди. Со всех сторон доносились крики, ругань, плач. Мимо, заставляя людей испуганно шарахаться в разные стороны, проскакал какой-то воин, яростно пришпоривая коня.
Мы быстро пробежали по центральной улице, ведущей в Кремль, свернули в тёмный переулочек, проскочили вслед за Косарем через чей-то двор, срезая путь и вывалились прямо к сторожке у ворот.
Здесь было светло. С десяток всадников крутящихся перед распахнутыми воротами, несколько распростёртых тел под копытами коней, багровые блики на стенах от света горящих факелов.
— Ну что, Архип, — чуть тронул коня Долгоруков, всматриваясь в подбегающих людей. Ну да. Находясь под факелами так просто бегущих по тёмной улице людей не разглядишь. Вот и ошибся князь, приняв нас за посланных за моей головой холопов. — Сделали дело?
— Уходить нужно, князь. Весь город уже проснулся. Как бы сюда не прибежал кто.
Грязной! Жив старик! И не только жив, но и, похоже, сумел елецкого воеводу в своей лояльности как-то убедить. Не похож он на пленника.
— Не набегут, — отмахнулся Долгоруков. — Все на пожар сбегаются. Арх… — развернулся он было к нам и охнул, заваливаясь с коня на бок.
— Бей! — взревел боярин, вновь взмахивая саблей.
Из-за моей спины щёлкнули луки, сбивая всадников с коней. Грохнул одиночный выстрел из пистоля.
Холопы Долгорукова развернули было в нашу сторону коней, но так и бросили их в атаку, оседая под градом стрел.
— Руби их! — во главе двух десятков всадников ворвался в ворота Подопригора. — Не жалей изменников!
Через несколько мгновений всё было кончено.
— Как ты, Василий Григорьевич? — подошёл я к соскочившему с коня Грязному. От души обнял старика. — Опаска была, что убьёт тебя Долгорукий.
— Там я же заодно с ним стал, — весело засмеялся боярин и подойдя к окровавленному воеводе, небрежно пнул его ногой. — Вместе на Москву бежать собирались. Уж больно много этот пёс мне за измену посулил.