Но сосредоточиться не получается. Что случилось с Тори? В животе у меня засело неприятное ощущение – ничего хорошего. Я знала ее недолго. У нее была привычка высказывать вслух то, о чем я только думала. На выставке мама оборвала Тори, посоветовав быть сдержаннее. Может быть, я неправильно оценила ее тогда? Может, мама пыталась предупредить Тори?
Уровень у Бена то падает, то поднимается, и в конце концов мисс Ферн отпускает его с урока и посылает под присмотром ассистента на спортплощадку.
Звенит звонок. Мисс Ферн подходит, заглядывает мне через плечо и видит, как мало я успела сделать.
– Вот как ты меня благодаришь, – укоризненно говорит она и тут же улыбается.
– За что?
Мисс Ферн садится на стул Бена.
– Я разговаривала с мистером Джанелли, руководителем отдела искусств, показала ему твой рисунок совы. Сказала, что ты мечтаешь стать художником. – Она подмигивает.
– И?..
– Теперь он бьется за то, чтобы перевести тебя в свой класс. Посмотрим, чем это обернется, но я надеюсь, что победа будет за ним. Этому человеку долго отказывать невозможно – так или иначе он своего добьется.
В следующий раз я вижу Бена на Ассамблее.
Он сидит со своей Группой на одном из верхних рядов. Волосы влажные – то ли от пота, то ли от дождя, – и цвет лица заметно лучше. Когда мы входим, он замечает меня.
«О’кей?» – спрашиваю я одними губами. Он кивает – «да» – и даже выдавливает из себя улыбку.
Для каждого годового курса Ассамблея проводится раз в неделю; для меня эта Ассамблея первая. Я в конце ряда, Феб – довольно далеко, и ее можно не замечать. Девушку рядом со мной зовут Джулия, и мы сидели с ней на английском. Особенно дружелюбной я бы ее не назвала, но она показала, где мы остановились в «Ромео и Джульетте», и объяснила, что и как. Все ерзают на своих местах и негромко переговариваются, но затихают, когда открывается дверь.
– Это директор, Риксон, – шипит Джулия мне в ухо. Объясняет.
Он в голубом костюме, который не очень идет ему, но держится он прямо. Глаза холодные, и, оглядывая зал, директор останавливает взгляд то здесь, то там, словно говоря: «Я за вами наблюдаю». Все замирают, как будто обратившись в камень, но кто обратил их в такое состояние, он или следующие за ним двое мужчин и женщина, я не уверена.
Лица бесстрастные, костюмы на всех одинаковые: серые пиджаки и брюки.
– Лордеры, – шепчет Джулия так тихо, что я даже не знаю, услышала это слово или оно мне послышалось.
Мы видели их на выставке, где одно их присутствие, как и здесь, повергло в безмолвие толпу. И точно так же, как тогда, в животе у меня затягивается холодный узел страха.
Кто такие лордеры? Так получилось, что я и знаю, и одновременно не знаю ответ на этот вопрос. А потом вспоминаю сон: взрывающийся школьный автобус, умирающие ученики и вывеска на здании рядом с автобусом с надписью «Лордерс. Лондонский офис». Но если то был сон, реакция мозга на мое знакомство с мемориалом, как получилось, что я вставила в него лордеров, не зная, кто они такие? А если сон был необычный? Может, убившие школьников бомбы предназначались лордерам? Но если то был не сон… то почему я попала туда? Шесть лет назад мне едва исполнилось десять. Бессмыслица какая-то.
Лордеры отходят в сторонку, словно показывая, что они посторонние, что они только слушают и смотрят.
Риксон обращается к Ассамблее, и я отрываю взгляд от троицы в серых костюмах и стараюсь сосредоточиться на его словах той частью мозга, которая не застыла от шока. Между тем Риксон говорит о том, что наша школьная команда по бегу по пересеченной местности возобновляет тренировки по воскресеньям, и выражает надежду на нашу поддержку и участие, а потом называет имена учащихся, дошедших в прошлом году до финала. Командный отбор будет проходить в следующем месяце. Потом он с горечью добавляет, что некоторые школьники не в полной мере реализуют свой потенциал, и призывает проявить больше усердия.
Все встают, и Джулия толкает меня локтем в бок, чтобы я поднялась тоже. Вытянувшись гуськом, мы движемся к выходу – мимо лордеров. У меня перехватывает дыхание, но я все же иду, переставляю поочередно ноги и смотрю строго перед собой. И все равно ежесекундно ожидаю прикосновения к плечу холодной руки.
Нескольких учащихся останавливают у выхода и отводят в сторонку. Идущие мимо бледнеют и старательно отводят глаза. Может быть, это они не реализовали в полной мере свой потенциал.
Может быть, это случилось и с Тори.
Глава 20
Металлической штучкой, напоминающей лопатку для торта, он наносит на верхний ряд что-то белое и по одному кладет сверху кирпичи. Подхватывает белые потеки, разглаживает. Потом переходит к другому ряду.
Я смотрю. Несколько раз он отрывается от дела, поглядывает в мою сторону, но продолжает работать.
Понимаю, что пялиться на людей нельзя, что большинству это, как правило, не нравится. Но ничего не могу с собой поделать.
Кирпич за кирпичом. Над землей уже поднялись пять рядов.
Проторчу здесь еще – будут неприятности. Уж мама-то точно знает, сколько требуется времени, чтобы дойти до угла следующей улицы и бросить письмо, которое я все еще держу в руке, в почтовый ящик. В первый раз мне позволено пойти куда-то одной. Если не справлюсь с поручением, первый, вполне вероятно, станет последним.
Он снова поднимает голову, потом опускается на корточки. Ему лет тридцать, на нем синий комбинезон в пятнах краски, цемента и сажи. У него замасленные волосы. Он сплевывает на землю.
– Ну?
Я вздрагиваю.
– Хочешь чего-то, дорогуша? – Он усмехается и бросает взгляд на мое запястье.
– Извините. – Я поворачиваюсь и мчусь по улице, до самого угла. Вслед мне катится смех.
Бросаю письмо в ящик и возвращаюсь той же дорогой. В том месте, где он работает, стоит белый фургон с надписью «Бест. Строительные работы» на боковой дверце. Он занят тем же, выкладывает кирпичную стену сада.
Увидев меня, каменщик свистит. Я иду и не обращаю внимания, хотя щеки горят от стыда.
– Что так долго? – спрашивает мама. Она сидит на ступеньке крыльца и, как только я выхожу из-за угла, сразу же машет мне рукой.
– Ничего. Просто прогулялась.
– Все в порядке?
– Да, все хорошо. – Я поворачиваю к лестнице.
– Куда идешь?
– Домашнюю работу делать. – А вот это уже вранье.
– Правильно. Прилежная ученица, да? Обед через час.
У себя в комнате я закрываю дверь и трясущимися руками достаю альбом для рисования. Уровень начинает падать: 4.4… 4.2…
Рисую стену. Кирпич за кирпичом, ряд за рядом стена поднимается над землей. Карандаш летает все быстрее и быстрее; уровень уже не падает и даже понемногу подрастает к отметке 5. Мне нужно закончить стену. Выполнить рисунок правой рукой – чтобы все было правильно: Тори вернулась, лордеры в школе, лордеры в моем сне. Почему-то я знаю, что если построю стену, то все будет хорошо.
«Зеленые деревья голубое небо белые облака зеленые деревья голубое небо белые облака…»
– Не самая интересная тема.
Я едва не подпрыгиваю. Эми. Открыла дверь, прошла через комнату и заглянула мне через плечо – и я даже не услышала.
Закрываю альбом и пожимаю плечами. Мне уже спокойнее – рисунок закончен, кирпичи заняли всю страницу, не оставив свободного места. Не знаю почему, но это важно.
Почему?
За обедом я почти забываю о стене. Мама ошарашивает заявлением насчет того, что Эми уже достаточно взрослая, чтобы встречаться, если ей так хочется, с Джаззом. Это их общее с папой решение. Мо́ю посуду – новизна прошла, и я начинаю понемножку ненавидеть это занятие. Потом делаю домашнюю работу, на этот раз уже настоящую.
Прежде чем лечь спать, достаю рисунок и проверяю, нет ли в стене зазоров и щелей, через которые можно пробраться. Кто или что может пробраться, я не знаю. Затушевываю по краям и наконец откладываю рисунок и закрываю глаза. Забыться, уснуть и ничего не видеть.
Но перед глазами кирпичи – их кладут один за другим на поднимающуюся стену.
Кирпич… раствор…
Стена.
Боль растекается по ногам, заполняет грудь. Сил больше нет. Я падаю на песок.
Пусть кричит, угрожает, умоляет – вскоре все это будет неважно.
Ближе.
Он опускается на колени, держит за плечи и смотрит в глаза. «Никогда не забывай, кто ты. Пора. Быстрее! Строй стену!»
Ближе.
И я строю стену. Кирпич за кирпичом, ряд за рядом. Я окружаю себя башней.
«Никогда не забывай, кто ты!» – кричит он и встряхивает меня, когда я кладу на место последний кирпич. Отрезаю последний лучик света.
Теперь вокруг лишь тьма и звуки.
Жуткие крики раскалывают голову. Ужас и боль. Загнанный в угол зверек дрожит в ожидании смерти.
Или чего-то еще хуже.
Не сразу, но до меня доходит…
Это же я.
Внезапно, я словно переношусь в калейдоскоп, все сдвигается и меняется. Трава щекочет босые ноги. За деревьями слышатся детские голоса, но я лежу, скрытая высокими стеблями, и смотрю на ползущие по небу облака. Сегодня мне не хочется играть.
Мало-помалу облака и трава уплывают. Я открываю глаза, на сегодня хватит. Больше я их не закрою.
Сработало. У меня снова получилось – укрыться от кошмара в моем «безопасном месте».
Только на этот раз, как бы ни было ужасно, я не хотела его покидать. Я знала и не сомневалась, что вот-вот найду нечто важное. Как будто укладка кирпичей, одного за другим и каждого на свое место, затронула что-то скрытое глубоко внутри. Показала след, идя по которому можно наконец понять, кто я или что я и что со мной не так.
Кто преследует меня? Кто он, тот человек? «Никогда не забывай, кто ты» – так он сказал.
Но я забыла.
И самое главное: почему и как я строила стену?
Глава 21
Я еду в больницу. Впервые с тех пор, как меня выпустили оттуда. Ощущения странные. В тот день я так боялась покинуть ее стены и окунуться в большой мир. И вот, кажется, прошла вечность, целая другая жизнь, которая на самом деле исчисляется днями.