звучит все верно, логично, но это не так. Если бы не Эйден, с Беном ничего бы не случилось. И что будет со мной, если я помогу ему? Шаг за линию, и папа вернет меня, как и обещал. Он, Коулсон и его лордеры, миссис Али – все они наблюдают за каждым моим шагом. И доктор Лизандер с этим ее «скажи, что отличает тебя от других, Кайла». Они и Эйден – охотники, а я – жертва.
– Ты как? – спрашивает Эйден, поняв наконец, что упустил. На протяжении всего разговора мой «Лево» ни разу не завибрировал. Он с любопытством смотрит на мое запястье, но я прикрываю браслет ладонью. Сохрани гнев.
Я направляюсь к двери.
– Если тебе что-то понадобится… что угодно… – бормочет Эйден.
Я останавливаюсь.
– Есть одно дело. Узнай, что случилось с Беном.
Он молчит. Лицо печальное.
– Мне жаль, Кайла. Очень маловероятно, что Бен выжил. И даже если выжил, то его забрали лордеры. Долго он не продержится.
– Узнай, – повторяю я.
– Если что-то выясню, передам через Мака. – Он делает ударение на «если», как будто закрывает книгу.
Я выхожу и захлопываю за собой дверь.
Мак и Джазз все еще во дворе, но я не иду к ним. Печаль перевешивает злость, и мой уровень идет вниз. Прохожу в кухню и там, на стуле, коробка с совой. Не поможет.
Снимаю оставшуюся упаковку и ставлю фигурку на стол.
Она великолепна. Когда я видела ее в прошлый раз, крылья не были закончены, но теперь они раскинуты во всю ширь. Остается только изумляться, как разрозненные кусочки металла соединились в нечто настолько превосходящее сумму отдельных частей. Я касаюсь крыльев, клюва, острых когтей. Прекрасная птица-одиночка, смертельно опасная, если тебе случилось быть мышкой. Провожу ладонью по перьям… А это что? Какой-то шорох. Переворачиваю фигуру, осматриваю внимательнее.
Заметить трудно. Крошечный белый уголок. Цепляю ногтями, тяну… Есть. Клочок бумаги.
Записка?
Я разворачиваю листок дрожащими руками.
Дорогая Кайла,
Если ты нашла это, значит, все пошло не так.
Извини, что доставил тебе боль.
Но таково было мое решение.
Только мое. И никто другой не виноват.
С любовью, Бен
Ночь, но мне снова не спится. Уровень держится около «четверки», и мой глупый «Лево» вибрирует каждый раз, когда я начинаю засыпать. Хочу тьмы, мрака, тишины. Никаких мыслей и чувств, ничего. Но не получается. В ночи я одна, нет даже Себастиана, и отогнать демонов некому.
В конце концов не выдерживаю и встаю. Иду к лестнице и в кухню за стаканом воды. В гостиной свет. Я заглядываю в дверь. Мама с книгой в руке, и Себастиан у нее на коленях.
– Как ты переживаешь это все?
Она вздрагивает, оглядывается и видит меня. Откладывает книгу.
– Что?
– Когда что-то плохое случается с дорогими тебе людьми. С родителями. С сыном.
– Иди сюда. – Мама протягивает руку. Я подхожу и сажусь рядом на софу. Она берет мою руку.
– Я бы должна ответить, но не могу. Ответа нет. Ты просто продолжаешь жить, день за днем. Через какое-то время становится легче.
Мама делает нам горячий шоколад, находит одеяло, и мы сидим на софе. Она читает, Себастиан мурчит, и я наконец засыпаю.
Глава 50
Сегодня я должна вести себя так, как никогда раньше. Это относится не только к официальной версии случившегося с Беном, которой мне нужно придерживаться, но и касается сопутствующих обстоятельств, людей и событий, которые надо скрыть. В прошлый раз доктор Лизандер сказала, что хочет получить ответ на вопрос: почему я не такая, как прочие Зачищенные?
Сегодня у меня есть ответ. Я знаю, чем отличаюсь от других, но, правда, не знаю почему. Проснувшись утром, разбитая и с больной головой после проведенной на софе ночи, я обнаружила, что знаю ответ.
Все дело в злости.
Мой «Лево» делает свое дело, если я по каким-то причинам расстроена, опечалена или огорчена: как и следует ожидать, уровни падают. Они даже могут падать до полной моей отключки. Но в случае со страхом или злостью ничего подобного не происходит. Эти состояния как будто защищают мои уровни. А между тем основное назначение «Лево» – не позволять Зачищенным гневаться, не допускать проявлений насилия и агрессии в отношении других и самих себя.
Мой так не работает.
Если кто-то придет к такому же выводу, мне конец. Насчет этого сомневаться не приходится. Возможно, доктор Лизандер и была бы не прочь покопаться в моем мозгу и выяснить, как и почему такое случилось, но и она не смогла бы противостоять больничному начальству и лордерам. Раз – и нет больше Кайлы.
Держать каменное лицо я научилась, хотя до совершенства еще далеко. В любом случае я не могу позволить себе злиться. Ни в больнице, ни в школе, где и у стен есть глаза. Ни в малейшей степени. Эта тема закрыта. Ха.
Как это сделать? Я знаю только один способ: открыться боли, страданию, депрессии. Всему тому, что я старалась блокировать с того дня, когда Бен…
Сглатываю.
Бзззз…
Смотрю на «Лево»: 4.4.
Слишком много.
– Войдите! – приглашает доктор Лизандер, и я вхожу в кабинет. – Садись, Кайла. – Она одаряет меня полуулыбкой и касается экрана.
Сажусь.
Она поднимает наконец голову.
– Не стану спрашивать, как дела, вижу по записям, что не очень хорошо.
– Не очень.
– Расскажи мне о Бене.
Голос мягкий, тон располагающий, а самое странное – видеть на знакомом лице сочувствие.
– Бен – мой школьный друг. А еще мы были вместе в Группе. Вообще-то, он – мой единственный друг.
– И что случилось?
– Бен не пришел в школу. Я забеспокоилась и вместе с бойфрендом Эми отправилась к нему домой, но там уже были «Скорые» и лордеры. Он отвез меня домой, и я отключилась. А Бен не вернулся ни в школу, ни в Группу, и никто о нем ни слова не сказал! Как будто его и не было вовсе. Как будто до него и дела никому нет.
Кровь бежит быстрее, пальцы сжимаются в кулаки, но я заставляю их расслабиться и стараюсь держать ровное дыхание.
– Мне есть, Кайла.
– Так скажите, что с ним случилось? Пожалуйста.
– Честно говоря, не знаю. Меня это не касается, пока он не станет пациентом нашей больницы. В отношении всего остального я никакой информацией не располагаю.
– А можете узнать?
– Нет, не могу, – говорит она с сожалением. – Но ты же знаешь, Кайла, что «Лево» снимать нельзя. Вас инструктировали. Попытка снять прибор влечет за собой боль, судороги и смерть. Уровень падает слишком быстро, быстрее, чем носитель прибора успевает уничтожить его и предотвратить смерть.
– Так всегда? – спрашиваю я шепотом. – И никаких шансов?..
– Какой-то шанс на отказ оборудования остается. Бывает, что это связано с некачественно проведенной операцией или дефектом имплантированного чипа. Стопроцентной гарантии не существует. Моя работа заключается в том, чтобы свести такие случаи к минимуму, а если что-то пошло не так, определить причину.
Доктор Лизандер наклоняет голову. Уж не вспомнила ли тот вопрос, который задала мне при нашей прошлой встрече?
Опасность! Впусти боль!
Я не выдержу…
Ты должна.
Мысленно вызываю лицо Бена. Вот он смеется. Вот мчится, словно ветер. Вот держит меня за руку. «С любовью, Бен…» Но все эти образы перекрывает другой: искаженные, перекошенные болью черты. Таким я видела его в последний раз. И таким его оставила. Бросила и сбежала, спасая себя.
Горячие слезы обжигают глаза.
Бззз… 4.2.
Бзззз… 3.7.
Доктор Лизандер тычет пальцем в кнопку интеркома… что-то говорит. Появляется медсестра. Они перекидываются парой реплик, и сестра делает мне укол. Я ощущаю прилив благостного тепла. Уровни медленно ползут вверх.
Медсестра уходит, и доктор Лизандер снова постукивает по экрану, время от времени поглядывая на меня, а потом откидывается на спинку кресла.
– На сегодня достаточно. И, Кайла, послушай мой совет: тебе лучше забыть его. Но даже если не сможешь, со временем полегчает.
Примерно то же и едва ли не теми же словами говорила мама.
– Так вы знаете? – спрашиваю я шепотом.
– Ты о чем?
– Знаете, да. Вы тоже потеряли кого-то. С вами тоже случилось что-то ужасное.
Она вздрагивает, словно я дотронулась до оголенного нерва. На мгновение в ее глазах вспыхивает что-то настоящее – боль? – но потом все проходит. Лицо каменеет.
– Отправляйся домой, Кайла. – Тема закрыта.
Я встаю со стула и иду к двери.
– И вот что, Кайла… Я не забыла, о чем мы говорили в прошлый раз. Но сегодня об этом не будем.
Значит, только отложили.
Лишь поздно вечером, уже лежа в постели и стараясь уснуть, я понимаю, какую допустила ошибку. Согласно официальной версии, я не должна знать, что Бен пытался срезать «Лево». Но когда доктор Лизандер упомянула об этом, я ни о чем ее не спросила, не удивилась, вообще никак не отреагировала.
Упс. Вот такенный здоровущий упс.
Но потом до меня доходит и кое-что еще. Если она и впрямь ничего не знает о Бене и о том, что с ним случилось, то и этого знать не должна.
Доктор Лизандер лгала.
Меня обступает полнейшая тьма. Открываю все шире глаза, всматриваюсь, но вокруг черным-черно. Я ничего не вижу. Терпеть не могу мрак! Бью по кирпичным стенам, обступившим тот кружок, на котором я стою. Невозможно ни развести руки в стороны, ни даже сесть.
Должен же быть какой-то выход!
В башне Рапунцель было окно, и у нее были длинные волосы. У меня только темень, ногти, кулаки и ноги.
А еще ярость. Колочу по стенам кулаками, пинаю их ногами, снова и снова – ничего. Наконец, обессилев, прислоняюсь к стене. И вот тогда нащупываю под рукой…
Кусочек засохшего раствора. Едва держится в стене. В одном месте на высоте талии. Я снова бью, скребу и царапаю. Не обращая внимания на содранную кожу, обломанные ногти и кровь. Руки заживают, это я хорошо знаю.
И вот наконец проблеск света. Я едва не кричу от радости. Какая мука – не согнуться, не посмотреть, что там, за стеной. Кручусь, верчусь, но места слишком мало.