Я посмотрел на директрису и своего учителя. Не знаю, правильно ли они меня поняли, но оба кивнули. Я перевёл дыхание.
– А в школе я могу расслабиться, и поэтому крышка сразу – ВШ-Ш-Ш-Ш-Ш-Ш! – слетает… вот так, раз – и готово. Неприятные мысли, переживания, расстройство – всё выплёскивается из бутылки. И я не могу… снова закрутить крышку.
Тут я заметил, что выворачиваю пальцы и мне как-то больно, поэтому сунул руки под колени. Миссис Ллойд выглядела уже не такой рассерженной, а мистер Говард поджимал губы. Папа прокашлялся, но ничего не сказал.
– Извините меня за всё, миссис Ллойд. – Голос у меня задрожал, и я осёкся.
Директриса откинулась на спинку стула.
– Я считаю… – заговорила она и подняла взгляд к потолку, как бы подбирая подходящие слова. – Я считаю, что ты умный, чувствительный, думающий мальчик, Максвелл. И… и что мистеру Говарду надо серьёзно поговорить с твоими родителями и обсудить, как лучше тебе помочь. Согласен?
Я открыл рот и снова закрыл. Мистер Говард подался вперёд.
– Думаю, мы все должны извлечь из этого что-то важное. Мы как учителя, твои родители и ты сам. Да, мистер и миссис Беккет?
Я посмотрел на маму с папой. Они неловко кивнули.
– Значит, меня не исключат из школы?
Миссис Ллойд начала перебирать какие-то бумажки.
– Ты будешь наказан за то, что натворил на балу. Мы не можем этого так оставить, но исключать тебя никто не собирается. Иди на первый урок и… будь умницей. Хорошо, Максвелл?
Я кивнул, стараясь не слишком широко улыбаться, а то щёки от этого как-то болели.
В наказание за то, что я вырубил электричество во время бала, я должен был несколько недель помогать нашему завхозу мистеру Фэрроу на переменках. Я ходил по игровой площадке в оранжевой куртке и подбирал мусор. Другие ребята смеялись и кричали разные гадости, но я всякий раз вспоминал про то, как меня стёрли, и ничего не кричал им в ответ. Ещё мне выдали специальный инструмент, и через какое-то время стало даже весело выискивать обёртки из-под конфет, хватать «клешнёй» и бросать в мешок для мусора. Я так увлекался, что переменка пролетала незаметно.
Ещё меня «поставили на внутришкольный учёт». Это значит, что после каждого урока учитель должен был писать в специальной карточке, как я себя вёл, и расписываться. За любой промах меня могли снова отправить в кабинет директора. Но я-то знал, что теперь буду хорошо себя вести.
После разговора с директрисой я надеялся поговорить с Чарли, но его повезли в больницу, чтобы ещё раз осмотреть нос, и от этого мне стало совсем грустно.
По пути домой я морально готовился к страшной ругани после встречи с миссис Ллойд. Я знал, что папа с мамой будут во всём обвинять друг друга, и снова начинал чувствовать себя бутылкой с лимонадом. Правда, когда я вошёл, в доме стояла тишина. Папа готовил ужин на кухне, а мама сидела за столом и смотрела в ноутбук. Оба молчали, и не похоже было, что до этого они ссорились. Атмосфера казалась не такой уж напряжённой. Как будто у них закончились темы для споров.
Монстр подбежал ко мне, виляя хвостом, и я крепко его обнял.
Папа протянул мне конверт.
– Вот, недавно принесли.
На конверте было написано «МАКСВЕЛЛ». Почерк я узнал сразу. Мне хотелось тотчас пойти к себе в комнату и прочитать письмо, но тут папа обнял меня и прижал к себе.
– Мы тебя любим, Максвелл. Мы с мамой очень сильно тебя любим.
Я обнял его в ответ, а потом подошёл к маме и обнял её тоже. Она взяла меня за лицо и сказала:
– Мы очень тобой гордимся, Максвелл. Наверное, это не всегда заметно, но это так. – И она поцеловала меня в щёку.
А потом я скинул обувь и помчался наверх с зажатым в руке письмом.
Я плюхнулся на кровать, надорвал конверт и стал читать.
Дорогой Максвелл,
ты прав. Ты ужасный друг.
Ты мне врал, смеялся надо мной, и мне казалось, что ты дружишь со мной только потому, что больше не с кем. В конце концов, где найдёшь дурака, который согласился бы быть твоим приятелем?
Я остановился. Мне больше не хотелось читать про то, какой я плохой. Но, взглянув на следующую строчку, решил продолжить.
И всё-таки мне многое в тебе нравится. Ты часто меня смешишь. Ну, когда смеёшься не надо мной. Мне нравится делиться с тобой чем-то новым, что я узнал, и видеть, что тебе тоже интересно. И ты всегда так радуешься, что я рассказал об этом тебе, а не кому-то другому. А ещё с тобой я чувствую себя так, будто знаю больше всех на свете, и это очень приятно.
Сегодня мы ездили в больницу показывать мой нос (с ним, кстати, всё в порядке). Пока мы сидели в очереди, я решил дать тебе ещё один шанс. Давай снова попробуем быть друзьями.
Но сначала я хочу спросить: ты постараешься в этот раз ничего не испортить?
И ещё, пожалуйста, не зови меня Чарли Ботаником. Это страшно раздражает.
Твой давно страдающий друг
Я улыбнулся, сложил письмо и убрал в конверт. Чарли меня простил.
Глава сорок четвёртая. Квартира
За следующие шесть недель много чего изменилось.
Папа съехал.
Однажды вечером родители объявили нам с Бекс, что очень сильно нас любят, а вот друг друга – уже не так сильно, как раньше. Что они устали ругаться и это несправедливо по отношению к нам – заставлять нас выслушивать их крики. Что им за это стыдно и они перед нами извиняются. И что они обсудили денежный вопрос и теперь папа может переехать в небольшую квартиру. Уедет он недалеко, и мы будем часто с ним видеться. Возможно, рано или поздно наш дом придётся продать, но мы всё равно останемся в этом районе и сможем ходить в ту же школу. Бекс тогда расплакалась, и мама молча её обняла. Мне было грустно, но не слишком. Я помнил счастливую мамину улыбку из того, другого мира, и хотя я мечтал, чтобы они с папой снова друг друга полюбили, ещё больше мне хотелось, чтобы они оба улыбались. В этом мире папе нравилась его работа, поэтому я надеялся, что у него всё будет хорошо.
Мы проводили с папой один вечер в неделю и каждые вторые выходные. Поначалу он выглядел неважно, в его крошечной квартире плохо пахло, и он там почти не убирался. А когда отвозил нас домой, обнимал долго-долго, как будто не хотел отпускать. Зато через пару недель у него в квартире появились красивые лампы и картины на стенах. А ещё он стал ходить в спортклуб на сквош, и оказалось, что у него к этому талант. Он обещал как-нибудь взять нас с Бекс с собой на тренировку и научить играть. Обычно, когда папа за нами приезжал, он ждал нас у машины, а в эти выходные, пока я собирал вещи, мама пригласила его на кухню. Я слышал, как они разговаривали, а когда заглянул, увидел, что они пьют кофе и мама смеётся над какой-то папиной шуткой. Я давно их такими не видел… даже вспомнить не мог, когда это было в последний раз. В холодильнике больше не пестрели наклейки, и это меня, конечно, очень радовало.
Мы с Чарли Ботаником снова стали друзьями, только я сдержал слово и больше его так не называл. И старался быть хорошим другом. Иногда Чарли принимался умничать на уроке и долго говорил о чём-нибудь, в чём хорошо разбирался. Все стонали и фыркали, показывая, как им скучно. Раньше я толкал его локтем в бок и ворчал – мол, хватит уже, – а теперь сурово смотрел на всех остальных, пока они не замолкали.
Сначала Чарли не очень верил, что я исправился, но как-то раз на физкультуре, когда мы играли в хоккей, я доказал ему, что теперь на меня можно положиться. В начале урока миссис Аллен показывала, как вести шайбу. У Чарли ничего не получалось: он то и дело спотыкался о клюшку. Потом нас поделили на команды, и мы с Аделем как капитаны выбирали себе игроков. Несмотря на то что Чарли был хуже всех в классе по физкультуре, я взял его первым, и все ахнули, даже он сам. Пусть спортсмен из него неважный, но больше всего я хотел играть именно с ним.
Когда-нибудь я ему всё расскажу. Наверное, когда мы состаримся и будем сидеть вместе на скамейке и пить чай из термосов. Я расскажу ему о том, как он помог мне вернуться домой.
Я так же часто заходил к Рэгу. Память у него становилась всё хуже, и мне долго приходилось объяснять, кто я такой. Иногда он так меня и не вспоминал, и я уходил, чтобы его не расстраивать. В более удачные дни я осторожно расспрашивал его про старую жизнь, правда, не упоминая про яйцо и про то, как он себя стёр. Однажды зимой мы сидели у камина в гостиной, и Рэг сказал:
– Сегодня мне снился любопытный сон, Максвелл. О молодом человеке, который потерял ту, кого любил больше жизни.
Я стиснул кружку горячего шоколада, а Рэг продолжил:
– Так вот, он не мог без неё жить, всё казалось бессмысленным, и наконец он исчез…
Рэг взмахнул рукой. Я молчал.
– …но исчез не полностью. Он остался в своём городе, но никто его не узнавал. Только очутившись в этом странном мире, в котором он никогда не рождался, он осознал, какое влияние оказывал на жизни своих друзей: без него они сильно изменились, и не в лучшую сторону. Тогда он кое-что понял.
Его голос дрожал.
– Что, Рэг? – прошептал я. – Что он понял?
Старик повернулся ко мне и нахмурился:
– Он понял, что хочет вернуться домой.
Рэг тяжело вздохнул и поставил кружку на стол.
– Ты хочешь домой, Рэг? – спросил я, накрывая его руку своей.
Он посмотрел на меня, и его нижняя губа задрожала.
– Н-не знаю… Мне страшно.
Если Рэг вернётся в свой мир, он попадёт в худший день в своей жизни. Эмили с ним не будет, но останутся его друзья: Элис, сестра Эмили, и её муж Джек. Рэг говорил, что они дружили вчетвером. С ними ему не будет одиноко. Я отставил горячий шоколад и посмотрел Рэгу в глаза.
– Знаешь, Рэг, однажды мне кое-что сказали, и тогда я ничего не понял, но сейчас, кажется, понимаю – про кирпич в кармане.
Рэг вопросительно на меня посмотрел. Я постарался упорядочить в голове всё, что хочу сказать. Нельзя было ошибиться. Я перевёл дыхание и заговорил: