Звонила Алевтина: отца забрали в СИЗО, девочки, срочно приезжайте! Я посмотрела на часы. Почти девять, для процедур самое удобное время – вечернее, чтобы не гоняться потом с красной спиной целый день.
Мы с Никой быстро собрались, ночным поездом добрались до Москвы и в полдень вылетели в Симферополь. Там взяли такси и уже вечером были в Алуште, слушали печальный рассказ.
Алевтина нам нравилась, но мы решительно не понимали, зачем ей сдался наш отец. Создавать семью он не собирался («Я был дураком один раз в жизни – когда женился на вашей матери»), в быту был невыносим и сердцем ни к кому не привязан, кроме Гуржика. Рыжий отвечал ему взаимностью. Вечерами, когда спадала жара, они сиживали вдвоем на балконе, глядя на черное крымское небо: одной рукой отец держал сигарету, другой гладил свернувшегося на коленях кота. В какофонии из трелей сверчков и урчания Гуржика он находил особенную музыку.
Он переехал в Гаспру, небольшую деревню под Ялтой. Новая квартира, новая работа, новая жизнь, в которой для Алевтины не осталось места. Есть там какая-то женщина, но она уехала в санаторий и отозвалась холодно: «А я при чем? У него есть дочери, вот пусть и вытаскивают».
С утра мы сварили картошки, начинили ее тушеным мясом, завернули кастрюлю в мой пуховик, чтобы не остыло, и поехали в Ялту.
У ворот изолятора мы окликнули женщину, было похоже, что она знает порядки: где принимают передачи?
– Так сегодня пятница, не примут! После выходных, девчата, приходите, по понедельникам и четвергам прием передач. У вас кто сидит? Сами откуда?
71
Кастрюля в моем пуховике была еще теплая. Светило солнце, у лужи подпрыгивали воробьи, высматривая съедобные крохи. Мы сидели на каменном приступке мрачного здания, когда-то давно крашенного желтой краской, и думали, что делать.
У отца диабет. У него обязательно должна быть еда. Мы привезли сигареты, чай. И ему нужно знать, что мы приехали, мы тут, будем помогать выкарабкиваться. Главное, чтобы он выдержал.
Отец переехал в Гаспру несколько лет назад, так как получил место главного бухгалтера санатория «Марат» – знаменитой еще с советских времен здравницы, занимающей пятнадцать гектаров парка Мурад-Авур. Огромная инфраструктура – центральная вилла, два десятиэтажных корпуса, бассейны, ресторан и столовые, лечебный корпус с процедурными кабинетами, спортивные корты, детские площадки и киноконцертный комплекс. Собственная канатная дорога над парком Чаир к пляжам.
Если в России лихие времена датированы девяностыми, на Украине они настали чуть позже, в нулевые. Захватывались дворцы и парки, объекты национального достояния переводились в частную собственность.
Санаторий «Марат», как лакомый кусок Южного берега Крыма, не стал исключением. Отец пытался воевать, писал письма Кучме, потом письма на Кучму.
Ему два раза сказали, предупредили. А потом пришла милиция в десять вечера, постучались. Отец уже принял рюмочку и находился с Гуржиком на балконе. Милиция выломала дверь, отец оказал сопротивление. Его забрали в изолятор, предъявив обвинение в хищении компьютера. В квартире санаторного компьютера не оказалось, но это было не важно.
Завтра у нас встреча с адвокатшей Ходыревой. Сашка в Питере поднимает всех знакомых, вдруг у кого есть какие-нибудь ниточки. Будем вытаскивать.
Мы сходили в соседний магазин, купили бутылку водки. Дежурные смеялись: девчонки из Ленинграда приехали, надо же! Да, сегодня 23 февраля, праздник, чем не повод отметить? Ладно, давайте вашу кастрюлю, как его фамилия?
Мурад-Авур с крымскотатарского переводится как «исполнение желаний».
В 1909 году генерал-майор свиты Его Величества Николай Николаевич Комстадиус, влюбившийся в красоты полуострова Крым, купил под строительство усадьбы участок земли в Мисхоре. Это был сплошной лес со скалой посередине. В этом же году великая княгиня Анастасия Николаевна подарила ему соседний участок на берегу моря. Скалу снесли, лес расчистили и к 1911 году возвели трехэтажный дворец. Вокруг разбили парк – самые красивые деревья старого леса оставили, высадили 300 пирамидальных кипарисов и почти столько же деревьев разных пород, включая фруктовые – яблони, груши, персики.
Для строительства усадебного дома был приглашен известный архитектор Николай Петрович Краснов, который в это время занимался возведением дворца для императора Николая II в Ливадии. За строгим монументальным фасадом, украшенным лишь внешней лестницей, ведущей к террасе с балюстрадой и балконами, скрывались парадные залы с резной мебелью и оригинальная «арабская комната» с при-стенным мраморным «фонтаном слез» и камином в восточном стиле. В парке был разбит большой розарий, построены оранжереи, застекленные теплицы, проложены аллеи и даже обустроен теннисный корт.
В 1913 году Комстадиус купил соседние земли и высадил виноградники, благоустраивая свое имение. Первый урожай ожидался через восемь лет, кто бы мог подумать, что в 1921 году образцовое процветающее имение Комстадиусов будет национализировано. Территорию парка Мурад-Авур занял санаторий, получивший, вероятно по созвучию, имя французского революционера «Марат».
Во времена правления Кучмы санаторий «Марат» перешел под управление учредителей, которые разорвали территорию на куски, а дворец перешел в частную собственность. Сегодня Мурад-Авур выставлен на продажу, стоимость участка вместе с дворцом 1,1 млрд рублей, собственник утверждает, что земля принадлежит ему с 2017 года.
По данным государственного комитета по охране памятников Крыма, «Мурад-Авур» на учете не состоит, то есть не является объектом культурного наследия.
Мы вывалились на улицу счастливые, кинули воробьям крошки хлеба – прорвемся! Мы и подумать не могли, что в этот момент стали невольными участниками трагических событий.
72
На следующий день на посту в изоляторе сменились дежурные. Воздух был такой же хмурый и тяжелый, как лица озабоченных сотрудников. – Никаких передач, у нас ЧП. В понедельник приходите, всё, на выход! Мы сели на желтую приступку. Ни солнца, ни воробьев. Вчерашний сверкающий садок, в котором купались пташки, как Золушка после двенадцати, превратился в склизкую лужу. Милиционеры сновали мимо быстрым сосредоточенным шагом. Открылась дверь, на крыльцо выглянули двое: – Вы чего тут сидите? – Мы папе передачу принесли, каша с тушенкой, еще теплая. У него диабет, ему каждый день нужна еда, – затянули мы челобитную. – Понятыми будете? Паспорта с собой? – Было видно, что у ребят мало времени. – А передачу возьмете? В шестую камеру. Конопатый забрал пакет и понес дежурному, второй повел нас в комнату допросов. Интерьер внутренних помещений внушал мысль о лучших наслаждениях жизни, которые вдруг перестали быть доступными. Мы были рады, что свезло с передачей папе, но держались тихо: до нас уже долетела весть о том, что вчерашние дежурные, добыв откуда-то водки, нарушили должностные обязанности. В результате отсутствия контроля над арестованными в одной из камер произошло убийство. Мы заняли стулья, которые стояли в ряд у каменной стенки (не удивлюсь, если в царские времена в этом здании размещались конюшни), и старались не дышать. В скудной обстановке помещения доминировал сводчатый потолок – он как бы охватывал все рвущееся наружу и возвращал обратно, навевая тоскливые мысли.
Привели первого арестованного, он был в пляжных шортах, похоже, задержанный с лета. Оперативник начал задавать вопросы, в это время вошла тетка в погонах. Кинув на нас короткий взгляд, строго спросила: «Паспорта проверили?» Подошла к столу, взяла документы. На странице с пропиской начальница взорвалась:
– Из Санкт-Петербурга?! А поближе вы не могли найти?! Мы их в суд повесткой вызывать будем? Остолопы, марш на улицу, через пять минут чтобы были нормальные понятые!
Мы схватили паспорта и с радостью покинули помещение. Понурые оперативники двинулись вслед за нами. Похоже, найти понятых – непростая задача. Мы вышли на улицу. Грязная лужа смотрелась уже намного лучше. Даже совсем хорошо.
Мы отправились на встречу с адвокатом. В субботний день она согласилась принять нас дома.
73
Наталья Александровна даже не стала украшать свой интерес к делу – каждый день кто-то ворует компьютеры, будем разбираться. К сожалению, в четверг у нее не получилось попасть на суд, вчера у нее тоже было много дел. Да, в понедельник она сможет подать ходатайство об освобождении под залог. Рассматривают три дня. Она говорила ровно, как разговаривают пассажиры, прибывшие в аэропорт за пять часов до отправления рейса.
В понедельник мы поехали пораньше, чтобы занять очередь, – законный день приема передач. Ворота во двор оказались закрытыми. Охранник разворачивал подходящих женщин: сегодня приема не будет! За все дни, что мы провели у изолятора, я не видела ни одного мужика с пакетами. Жены, матери, сестры (все печального образа) покорно вздыхали и убирались восвояси.
Мы остались ждать. Во-первых, день свободный, во‐вторых, а вдруг?
Из-за угла появился давешний конопатый оперативник. Мы кинулись к нему: пронесите передачу папе!
– Нет, девочки, никак. Сегодня не получится, комиссия из Симферополя будет работать по поводу ЧП. Нет, целый день, да, до вечера, никак не получится. – Парень вырвался из нашего окружения и исчез за проходной.
Мы сели на каменный подоконник цоколя и принялись ждать.
Отец сидит в переполненной камере, на двенадцать человек в день выдают буханку хлеба и баланду. Кроватей нет, камера находится в подвале, земляной пол наполовину укрыт досками – на них спят по очереди. Лежать и сидеть на земле нельзя, можно только стоять и ждать, когда освободятся доски.
В изоляторе должны держать не более десяти суток. Здесь задержанные дожидаются решения суда. Ялтинский ИВС на заре двадцать первого века представлял собой адище из преисподней. Люди сидят месяцами (парень в пляжных шортах), а ведь это не тюрьма, тут нет бани, столовой и дворика для прогулок. Арестованные живут за счет передач.