Отца задержали во вторник. Адвокат позвонила Алевтине в среду, в четверг мы уже были в Алуште. В пятницу водка, в субботу понятые, сегодня понедельник. Мы привезли еды на всю «хату».
Уже темнело, когда на проходной показался конопатый. Увидев нас, взглянул на часы.
– Вы что, весь день тут сидите?! Давайте уже ваш пакет… черт бы вас побрал, – сказал милиционер. Когда он скрылся за дверью, Ника подняла раскрытую ладонь, а я с удовольствием по ней хлопнула.
74
Отец вылез из автозака четвертым. Светло-серый костюм с голубой сорочкой переживали не лучшие свои дни, но сохраняли достоинство, выделяя хозяина из шеренги арестованных. Одной рукой отец поддерживал сваливающиеся без ремня брюки, другой поправлял очки в роговой оправе. Он хромал на правую ногу и шаркал хлюпающими без шнурков туфлями. Я расплакалась, поэтому не расслышала, что он нам кричал, когда его проводили мимо.
Мы поднялись в зал суда, заняли места на скамейке в последнем ряду. Других слушателей не было, поэтому нас сразу заметили:
– А это кто еще? Что вы тут делаете? – нахмурилась тетка-администратор. Мне показалось, что следующим будет «Давайте на выход!».
– Заседание открытое, пусть остаются. – Судья взглянула на нас поверх очков и уткнулась в бумаги.
Я так нервничала, что пропустила ряд захватывающих историй остальных арестантов. На каждого отводилось не более двух минут, так же стремительно было рассмотрено и дело отца: отправить на доследование, меру пресечения не изменять, следующее слушание назначить на 13 марта.
Кажется, бабахнула пушка. Сегодня неделя, как его забрали, еще четырнадцать дней?! Адвокат развела руками: страница из санаторной книги учета инвентаря вырвана. Там имелась запись о том, что компьютер, взятый главным бухгалтером на дом для составления отчетного баланса, через три дня был сдан обратно. Кто-то удалил алиби, надо собирать другие доказательства. Попробуйте найти справки, что отцу по состоянию здоровья нельзя находиться под стражей, как вариант.
Наталья Александровна недоумевала, зачем мы вообще приехали. Никакого кошмара, рядовой случай. Судебная система в лице ялтинских председателя, администратора и адвоката выглядела суровее лавки мясника – они имели дело не с людьми, а с материалом. Как рубщик мяса не видит перед собой ласковую буренку Катьку, так эти люди не вникают в человеческие судьбы. И рубят.
Питерская записная книжка, простреливающая все связи подряд, дала результат – Вася, приятель Жанны, с которой Сашка когда-то работал на «Полюстрово», организовал нам встречу с офицерами СБУ. Он детдомовский, у них по всей стране свои, братство и взаимовыручка пожизненные.
Нужно быть на набережной Ленина в 15:00, в открытом кафе отеля «Ореанда». К нам подойдут.
75
– Мы проверили обстоятельства дела. Ваш отец влез в чужую игру, в драку не по силам. Ему два раза сказали, предупредили. Там такие интересы и фамилии, что он должен был бы понимать. Мы пас, это чужая поляна.
Мы сидели за столиком у самой кромки моря. Волны с жадностью заглатывали серую гальку и тут же отступали, выплевывая ее с пеной. Гвалт чаек, надрывный, истошный, пронзал уши – бесстрашные свободные птицы галдят к ненастью. Холодный ветер срывал бумажную скатерть со стола.
– Единственное, чем можем помочь, – уберите адвоката Ходыреву. Бюро Мельникова работает на Петренко, вы не знали? Муж Натальи Александровны – сотрудник ОБХСС, он и собирал компромат на вашего отца, тут даже никакой конспирации не делалось. Вытаскивайте папаню, ему же достаточно?
Мужчины ушли, не притронувшись к чашкам с кофе. Мы сидели, оглушенные криком чаек и силой, которая только что была рядом.
Алевтина нашла независимого адвоката в Симферополе, с Николаем Ивановичем мы передали письмо отцу: нужно менять защиту, доверься, будем вносить залог. В Питере друзья собрали необходимую сумму, выслали перевод.
В пятницу каждая минута была на счету, если на каком-то звене мы потеряем время, выход на свободу отложится на понедельник. Суд, бухгалтерия, ИВС, банк, сберкасса, секретарь, опять бухгалтерия и, наконец, ИВС – мы даже успели заехать в магазин и купить печенья для шестой камеры (чтобы не терять времени, взяли большую картонную коробку в заводской упаковке).
Накануне мы вычистили всю квартиру, вымыли окна и перестирали шторы. Вечером допоздна лепили вареники с кислой капустой и вареной картошкой, которые отец очень любил. Купили немировской горилки.
Папаша был мрачен и груб. Отругал нас за печенье для сокамерников, и денег, которые мы заплатили Николаю Ивановичу, сказал, не отдаст.
– Не долларов им, подлым барыгам, а ножичков стальных! – Отец еще даже не пил. Я подумала, что он помешался.
Семь тысяч долларов, из них четыре на залог и три на то, чтобы он состоялся, наши в Питере занимали у всех, кто мог дать. Ника ночью плакала. В понедельник мы заставили отца пойти с нами в банк и снять деньги. В тот же день мы собрались и уехали домой. За эти тринадцать дней в зимней Ялте мой белый пуховик стал безнадежно серым.
76
Мне предложили садиться. В кабинете директора школы стоял старый диван с низким продавленным сиденьем, и там уже сидела мама Пашки Шишкина, поэтому мне пришлось сесть рядом. То ли от времени, то ли от тяжести родителей провинившихся учеников некогда пухлая спинка дивана откинулась к подпирающей стенке, заставляя попавших в свои объятья сидеть неловким образом: либо ты разваливаешься как барин, что неуместно в текущей обстановке, либо сцепляешь кисти на высоко задранных коленях, подавшись вперед, – так сидят парализованные волнением просители. Мама Шишкина теребила в руках платок и кидала красноречивые взгляды на сына: придем домой, я тебе задам!
Я была в прекрасном настроении и длинном норковом пальто с модным рваным подолом, поэтому расположилась на диване с предлагаемым комфортом. С Никитой всё всегда было непросто, поэтому я не имела особенных причин волноваться. Директор школы, старая Светлана Федоровна, восседала за большим столом у окна, несколько приглашенных учителей заняли стулья вдоль стен. Посередине стояли два понурых ученика: мой старший сын Никита и его друг Шишкин.
В кабинет влетела учительница русского языка Елена Юрьевна, и тихое унылое ожидание взорвалось искрами визжащего железа под пилой. Когда-то в четвертом классе Никита написал сочинение на конкурс к 9 мая (про бабушку и деда, которые встретились на фронте). Посыл «война – это тоже жизнь» так понравился жюри, что его наградили ценным подарком, директриса Светлана Федоровна ездила с Никитой в районный комитет по образованию получать в торжественной обстановке наручные часы. Что случилось с ребенком, который сначала учился на отлично, а теперь ненавидит школу и прогуливает уроки? Когда-то он считал оценки самым важным в жизни – я помню, как он проснулся утром: «Мама, мне приснился страшный сон, я получил четверку за диктант!», а теперь он понимает, что школа – это полный идиотизм от начала и до конца. Кто в этом виноват? И что случилось с учительницей, которой я шила юбку (естественно, я не стала брать денег), а теперь она тычет пальцем мне в лицо, как тычут в морду собаке, наделавшей на ковре лужу? В пятом классе она заставила сына стоя слушать урок и пригрозила двойками всем, кто будет с ним дружить, – парень рыдал, когда об этом рассказывал, и обещал повеситься. Теперь учительница визжит «Или я, или он!», предполагая, что правда на ее стороне.
Шишкин помог другу сделать пакость (они залили клей в замочную скважину, Елене Юрьевне пришлось вызвать службу быстрого реагирования, чтобы запереть квартиру и попасть на урок). Юные хулиганы еще не знали, что язык надо держать за зубами, и бахвалились содеянным перед одноклассниками – это они сорвали контрольную! Наверное, в каждом классе найдется такой тихоня, которому дети по заслугам навешивают прозвище «стукач». В нашем тоже не обошлось. Пацаны лопухнулись и влипли в серьезную неприятность – Елена Юрьевна вызвала милицию. Следователь собирал документы для передачи в «малолетний отдел», о чистой характеристике можно было забыть. Этого учительнице показалось мало, она настаивала на отчислении Никиты из школы.
Школа № 328 «на Куракиной Даче», ул. Бабушкина, 56
Первым владельцем имения на левом берегу Невы был князь Борис Куракин, сподвижник Петра I. Его правнук Александр Куракин, рано осиротев, воспитывался в Зимнем дворце, куда был приглашен для совместных игр и учебных занятий с наследником престола, будущим императором Павлом I. Впоследствии Александр Куракин сделал головокружительную карьеру и стал владельцем огромного состояния, за что был прозван «брильянтовым князем». Именно он своевременно предупредил русское правительство о готовящемся нашествии Наполеона I, первым у себя в имении отменил крепостное право и издал об этом научный труд. В Павловске сохранился памятник Александру Куракину, установленный в 1819 году по указу вдовствующей императрицы Марии Федоровны со словами: «Другу супруга моего».
Угодья Куракиных отличались не только красотой природы, но и выгодным расположением на берегу Невы вблизи Шлиссельбургского тракта.
В 1801 году император Павел I приобрел у Куракиных дачу для размещения сирот-подростков Воспитательного дома, попечением которого занималась императрица Мария Федоровна. При Николае I здесь воспитывались девочки-сироты дворянского происхождения в возрасте 5–11 лет.
После революции Куракину Дачу занял интернат для беспризорных, а позже – школа с приусадебным хозяйством, которое переросло в агробиологическую станцию.
Во время ВОВ в здании школы располагался госпиталь. Станция юных натуралистов продолжила селекционную работу, обеспечивая семенами и овощной рассадой жителей блокадного Ленинграда.
С 1974 года в здании Куракиной Дачи разместилась школа № 328 с преподаванием ряда предметов на английском языке. От огромного хозяйства, где во время блокады был выведен новый сорт холодостойких скороспелых помидоров «юннат», остался лишь заброшенный яблоневый сад. Парк, в котором во времена Пушкина запускали воздушные шары, превратился в болотистый пустырь с гибнущими деревьями, где было страшно оказаться в темное время суток.