Ника как-то заметила, что ее впечатлил факт, который Филипенко упомянул на лекции: «В Амстердаме я бывал раз шестьдесят-семьдесят, поэтому, как выдался свободный день, отправился на побережье в маленький порт, где…» в какие-то времена что-то случилось. Впечатлил и опыт, и не угаснувший при таком опыте интерес. Я же обратила на него внимание, когда он рассказывал байку, почему мама купила ему аккордеон, а не скрипку. Потом я много раз слышала этот анекдот, и манера выдавать заезженные заготовки за искрометный экспромт меня раздражала, но тогда, услышав впервые, я смеялась от души.
Тем летом две тысячи четвертого мы с Сашкой отправились в наш первый совместный круиз, маршрут включал двухдневный заход в Гавр. Я мечтала на электричке добраться до вокзала Сен-Лазар, гулять по Парижу до глубокой ночи и ночевать в отеле. То есть повторить опыт девяносто девятого: нас тогда было четверо – я, Ника и две женщины, мы зашли в бюро информации на Елисейских полях и нас направили в гостиницу (тогда системы бронирований через интернет еще не знали). Утром мы успели подняться на Монмартр и на поезде вернулись на судно. Ника, уже в то время продвинутая даже в дальних поездках, дала мне понять: заграница – это не страшно.
В этот раз я снова оказалась в круизе и другие варианты поездки в Париж не рассматривала. Теперь мы с мужем делили четырехместную темную каюту с ребятами, с которыми познакомились в Таиланде. Лежа на полках перед сном, мы мечтали о лодочной прогулке по Сене, эклерах с буше и кабаре «Мулен Руж». Единственное, в чем мы не могли сойтись, – Маша закатывала глаза в тоске по устрицам и ночевке в САМОМ шикарном отеле Парижа. Вова согласно сопел, а мы молча думали, что, может, обойдется без этих склизких соплей и баснословных трат.
До Парижа оставалось два дня, судно встало в английском порту Тилбери. Говорили, что до железнодорожной станции рукой подать, но никто не знал, в какую сторону. Мы пошли за семейной парой в надежде, что они знают дорогу, за нами тут же потянулись другие пассажиры. В итоге большая группа русских оказалась на путях – сначала мы шли по дорожке, потом свернули по полю наперерез, наконец, нашли калитку в сетке, огораживающей рельсы. Мы решили, что найти станцию будет проще, если мы пойдем по шпалам. Неожиданно показался поезд. Машинист, увидев на путях растянувшуюся процессию, притормозил и принялся куда-то звонить. Народ не на шутку перепугался, ведь нас могли принять за вредителей!
Кое-как добрались до полустанка. Так как дело было в воскресенье, окошко кассы оказалось закрытым, из двух билетных автоматов работал один. Толпа встала в очередь, но обилетиться удалось только самым первым – в машинке почти сразу кончились монеты на сдачу. Банковские карточки среди нашего населения тогда еще были в диковинку. Процесс приобретения билетов оказался долгим и нервным.
Когда мы наконец сели в электричку, она тут же сломалась. Мы надеялись, что это случилось не по вине тетки из нашей группы, которая не смогла справиться с автоматизированной туалетной кабиной и нажимала на все подряд кнопки. Нас высадили на следующей станции, настолько маленькой, что мимо нее поезда проносились без остановки.
В Лондоне мы оказались только к вечеру. У нас были планы осмотреть город с автобуса hop-on hop-off (вошел-вышел), но около станции метро «Тауэр», куда мы направились после вокзала, неожиданно движение транспорта отсутствовало. На столбе болталась бумажка, на которой было написано: «Первого августа 2004 года проходит веломарафон».
От нервов мы начали ругаться, и я предложила разделиться на две группы. Мы с Сашкой на речном трамвайчике добрались до Биг-Бена, сели на автобус и даже успели еще что-то посмотреть. Маша с Вовой остались в крепости.
Когда мы вернулись на судно, было уже поздно, ужин закончился. Голодные и вымотанные, пошли в бар – ни души. Заказали бутылку шампанского (все-таки первого августа у нас годовщина свадьбы), бармен порылся в ящике, нашел плитку поседевшего шоколада: извините, кухня закрыта. Заглянул Филипенко, опрокинуть перед сном стаканчик.
– Что видели в Лондоне, молодежь?
Покивав головой на грустный рассказ (так вам и надо), предложил назавтра показать город в индивидуальном порядке за триста шестьдесят долларов. Мы переглянулись: сделаем друг другу подарок? И согласились.
Через день за завтраком в Гавре Маша неожиданно заявила, что после бездарно проведенных дней в Лондоне они решили взять автобусную экскурсию в Париж.
– Так хоть что-нибудь увидим, и гид будет рассказывать. – Она еще дулась.
Вова согласно кивнул. Я перевела взгляд на Сашу – а как же кабаре, отель, ночной Париж? Столица романтики, город любви и поцелуев? Я не верила своим ушам. Променять мечту на групповой автобус?
Решили голосовать. Когда Саша поднял руку («Элик, ну правда, с экскурсией надежнее, привезут, увезут, напрягаться не надо»), я признала поражение:
– Хорошо. Мне придется подчиниться большинству. Но в следующий раз, Саша, в Париж я поеду не с тобой.
82
Филипенко замахнулся на Шекспира. Летом он занимался приземленным делом – запасался долларами от люксовиков. Каюты высокой категории занимали пассажиры, предпочитающие индивидуальное обслуживание, как правило, всякого рода начальники. Беспомощность и следом раздражение, которые охватывали авторитетных дядек в самых банальных местах за границей, в ресторанах и транспорте, обеспечивали гиду хороший приработок. Отложив средства на безбедную зиму, в холодное время года Филипенко воспарял к творчеству, штурмуя поэтический олимп. Однажды его старый киевский приятель заметил: «Создать новое имя почти невозможно, удается единицам. Поэтов много, да и стихов нынче не читают. А что, если „переводчик Шекспира“? Звучит мощно, по крайней мере одно слово уже великое».
Идея была настолько проста, что, наверное, гениальна.
Филипенко с жаром кинулся распутывать сети шекспировских сонетов и заразил меня – с того периода бесконечных правок и переписываний я ценю отточенность строки, испытываю удовольствие от письма без лишних украшательств, где краткость и ритм бьют точно в цель. Отбираешь буквы, взвешиваешь слоги, переставляешь по порядку, и получается музыка – разве это не волшебство?
За все это я у него навечно в долгу.
Впервые он обратил на меня внимание в две тысячи четвертом, когда я выиграла конкурс «Мисс Круиз» (он председательствовал в жюри и надевал корону). Через два года он заметил, что у меня есть способности, которые могут быть полезны для редактирования сонетов. Через пять лет (ему уже было семьдесят) он подумал, что я могла бы стать его женой. Сейчас ему за восемьдесят, и он на лекциях в круизах вспоминает, как я подарила ему футболку за один доллар. Среди круизного мира ходят байки про мои сто круизов и французское наследство, а Филипенко хорошо знает, как превратить скучное в пикантное. Приправленный суп – уже блюдо, а не баланда.
Я же получила от нашего общения куда более значительные дивиденды. Когда мы встретились, я была всего лишь одаренной, трудолюбивой и выносливой. Когда мы разошлись, я стала уверенной, решительной и независимой. Для того чтобы поехать в Париж или куда бы то ни было, мне уже не нужна чья-либо поддержка, я перестала робеть в присутствии великих и научилась говорить нет. За это Филипенко большое спасибо. И за стихи и море.
83
Про борьбу с робостью я вспомнила недаром – крайне полезный навык для человека, который хочет стать успешным дизайнером. Про великих, конечно, громко сказано, но сюда входят богатые, всесильные и знаменитые, все те, рядом с которыми ведешь себя как олух. Чтобы осваивать чужие миллионы, нужно по крайней мере быть уверенным и держаться в своей тарелке.
В две тысячи пятом я все еще робела от громких имен, поэтому позвала Филипенко сопроводить меня в гости – нужно было снова познакомиться с двоюродным братом, слава которого бежала впереди нас с самого детства. Мы внуки одного деда. Когда Сереже было три года, генерал подарил ему живого коня и ружье «Монтекристо». Меня с Никой дед не дождался, умер за два года до нашего рождения. В целом мы знали о существовании друг друга, Сергей бывал на Лесном в начале семидесятых, когда учился в Москве. Я этой встречи не помню, но кукла в украинском венке, которую он подарил, была точно.
В восемьдесят шестом мы с курсом ездили в Москву, двадцать девочек – будущих модельеров и преподаватель рисунка Илья Борисович. Мы называли его Тюбиком за невероятное сходство с художником из Цветочного города, он носил точно такой же берет, да и прически у них были на один фасон. В Манеже проходила какая-то крупная выставка. Мы ходили от стенда к стенду, рассматривали картины, как вдруг я увидела работу Сергея (встречала ее прежде в альбоме у отца среди работ Якутовичей).
– А это мой брат, – показала я на огромное полотно. Черно-белое месиво из людей в лодке, водоворот борьбы.
Тюбик схватился за волосы:
– Потрясающе! Ты должна меня с ним познакомить! Он великий художник, он гений. Обещай!
– Он в Киеве живет, – пыталась я отвертеться. Как после этого говорить, что сама не слишком-то знакома с Сергеем? И потом еще много раз пожалела, что хвасталась знаменитым братом. Все-таки, когда сдаешь рисунок на оценку, лучше обойтись без удручающего сравнения.
Так вот, я ерзала: ну что я приеду как бедный родственник, здравствуйте, Сергей, я ваша сестра. Зачем? Долго откладывала, но как-то в порыве решимости попросила отца договориться и прилетела в Киев.
Они приняли нас у тети Аси[9], но встреча, поначалу настороженная, так быстро переросла в радостную семейную попойку, что на следующий день Сергей пригласил в свое отечество – так он называл мастерскую на Горького, 106. Большое помещение с огромными окнами на последнем этаже дома напоминало музей, я сразу «пошла на экскурсию» – офортный станок, награды, архив, множество работ и… старинная деревянная статуя Иисуса Христа. Я остановилась перед ней, открыв рот. Сергей рассказал, что нашел ее на Гуцульщине. Дядя Жора тогда работал над фильмом «Тени забытых предков» и взял его, одиннадцатилетнего, с собой на съемки. Они провели там несколько месяцев. Однажды от скуки Сергей бродил по стежкам в лесу и вдруг заметил в зарослях травы деревянный крест с распятым богом. Несмотря на то что штуковина была почти в человеческий рост, притащил ее домой. Параджанов