Расстояние между телеграфными столбами, как по задачке, пятьдесят метров, до первого бежим, к следующему идем. Тяжело и непривычно.
Нас послали бегать, чтобы сбрасывать вес. Но скорее, чтобы проверить серьезность намерений – тренер был удивлен, увидев нас в клубе, думал, не придем.
Секция гребли оказалась маленьким придатком спортклуба завода. Непонятно, как энтузиасты смогли уговорить профсоюз выделить средства, но им это удалось – на берегу Невки сколотили причал, построили ангар для хранения лодок и приволокли настоящий контейнер, в котором устроили штаб. В этом железном ящике проводились тренерские летучки, здесь пили чай после «воды» и отсиживались во время дождя. Я помню, почему я осталась, – после занудной школы, пропитанной пылью и консерватизмом, здесь пахло свободой и какой-то гигантской перспективой. Удивительные лодки, требующие ума и заботы; настоящие чемпионы мира, разговаривающие с тобой на равных; цели и задачи, кружащие голову, – это был другой мир, куда нам посчастливилось попасть.
Тем временем в школе произошел случай, решивший нашу дальнейшую судьбу. В седьмом классе я возглавляла пионерскую дружину и через вожатую, с которой мы были в приятельских отношениях, имела доступ к закрытой от школьников информации.
К празднику Седьмого ноября в актовом зале состоялся пионерский слет с выносом знамени под барабанный марш. Феля дудел в трубу сбор. Я, как председатель совета дружины, стояла на сцене с микрофоном и вела мероприятие согласно регламенту.
Неожиданно для всех (да я и сама очень сильно удивилась) в разгар линейки я вдруг «взяла слово»: в школе происходят непозволительные вещи! За макулатуру, которую собирают дети, школа получает талоны на дефицитные книги и распределяет среди учителей. Разве не следовало бы мотивировать пионеров и награждать отличившихся? На школу была выделена путевка в Артек[3], и завуч по внеклассной работе отправила на Черное море свою внучку, в то время как девочка только закончила второй класс и не успела даже отличиться. Давайте бороться за право совместно решать, кто из дружины заслужил такой награды! И прочие справедливые вещи.
Когда преподаватели оправились от шока, микрофон отключили.
Нас с сестрой вызвали на педсовет и песочили несколько часов подряд. Особенно они давили на необходимость обучения по месту прописки, а мы только что разменяли квартиру и переехали в другой район.
Я смотрела на эти заплесневелые лица и думала: какая тоска! Мы с Никой вышли на воздух и тут же договорились поменять школу.
12
Новая школа молча проглотила инициативу насчет макулатуры, не зная, чего еще ждать от новеньких, а когда выяснилось, что половину учебного года мы проведем на спортивных сборах, с облегчением отпустила. Я не помню имен ни одноклассников, ни учителей, настолько школа перестала быть интересной.
Единственной девочкой, с которой у нас завязалась дружба, была Оля. Ее семья приехала с Украины, мама (мы называли ее тетя Оксана) устроилась дворником и получила служебное жилье в здании школы. Оля была худенькой и ловкой, мы быстро уговорили ее заняться спортом – наш клуб как раз искал рулевую.
Как-то летом мы уехали на месячный сбор в Усть-Нарву.
Мама подарила нам настоящий зеркальный фотоаппарат «Зенит», это была дорогая вещь – сто рублей. Конечно, камеру мы взяли с собой, и в первый же день ее украли. Кто-то из местной шпаны залез в комнату через форточку и стащил самое ценное.
Мы приняли решение купить новый фотоаппарат – маме говорить было нельзя. Не так важно, чего мы боялись больше – расстроить ее или понести наказание, но точно хотели, чтобы она ни о чем не знала.
Начался долгий процесс накопления капитала. Во-первых, приносила хороший доход стеклотара, которую мы собирали на пляже. Во-вторых, мы экономили на еде – кассир в столовой, если сдача была небольшой, выдавала ее деньгами. Например, если на завтрак по талону на шестьдесят копеек брали еды на сорок четыре, то получали сдачу наличными шестнадцать копеек, а если на тридцать, то могли получить талон с запиской об остатке, и в кармане не прибавлялось. Походы в столовую превратились в увлекательную игру с подсчетами.
За два дня до конца смены приехали Олины родители. Они всей семьей отправлялись на отдых и заехали по дороге забрать дочку. У них была бежевая «Волга-21».
Пока мы носили и складывали вещи в багажник, тетя Оксана сидела с сигаретой на скамейке и наблюдала. Потом она отправила мужа в магазин и позвала нас сесть рядом.
– Ну-ка, девки, что бы страшного ни случилось – как на духу, рассказывайте! – сказала женщина, затушив окурок. Ей было около тридцати пяти, стройная, в модных джинсах – они с Олей не только выглядели, но и были подружками. Мы ее обожали за искрометный юмор и заразительную легкость.
Пришлось признаться про кражу и про собранные семьдесят шесть рублей. До новой камеры как до луны. Тетя Оксана перевела дух и достала фиолетовую купюру в двадцать пять рублей.
– Пусть это будет самая большая беда в вашей жизни. Уф, напугали! – сказала она.
Сестра раскрыла маме эту историю пять лет назад, а я до сих пор думала, что она ничего не знает. С Олей после окончания школы мы никогда больше не пересекались.
13
Академическая гребля – возрастной вид спорта. Если в плавании в четырнадцать-пятнадцать лет ты ветеран и путь к Олимпу заканчивается, то в гребле в этом возрасте режутся первые зубы.
Важны антропометрические данные – высокий рост, мужской тип телосложения (узкий таз, длинные рычаги – руки, ноги, крепкая спина). Девочек с такими данными зачисляли в спортивный интернат вне конкурса.
Необходимы технический склад ума: лодка и спортсмен – единый механизм, требующий точной настройки. Нужно понимать физику движения в воде, чувствовать ее, не бездарно барабанить веслами, а использовать силу и массу воды, брать ее в союзники. Недаром академическая гребля всегда считалась аристократическим видом спорта, требующим образования и денег.
Последнее ах как немаловажно – лодки стоят целое состояние! Как и кевларовые весла, и вырезанные вручную индивидуальные банки, и легчайшие подножки (бутсы, которые фиксируют ноги спортсмена). А еще катер тренера, бензин, специальные машины для перевозки лодок между городами и странами…
Очень дорогой вид спорта!
В Ленинграде насчитывалось шесть гребных клубов. «Динамо», «Спартак», «Знамя» – самые крупные и богатые. Детей в спортивные интернаты отыскивали по всей стране, забирали вышедших в тираж пловцов и ватерполистов.
Нищий заводской клуб «Приморец» не мог похвастать ни именитым тренерским составом, ни качественным инвентарем – из нескольких лодок имелась лишь пара приличных.
У нас с сестрой отсутствовали необходимые антропометрические данные. И роста не хватало, и широкие бедра по женскому типу стирались о болты в кровь – нам приходилось поднимать полозки выше борта, что нарушало устойчивость лодки. Чего мы вообще пошли в греблю? Откуда хватало смелости бросать вызов и заявляться на старт?
Поначалу тренеры делали ставку на то, что мы близнецы. Истории известны многочисленные случаи звездных пар братьев и сестер в двойках безрульных. В этом типе лодки два гребца, у каждого по одному веслу, и от слаженности действий спортсменов зависит все. Ну, а потом уже и на характер, неожиданно проявившийся у прежде неспортивных девочек. Воля к победе брала верх над всеми недостатками.
Возможно, нас могло бы ждать олимпийское будущее, если бы не случилась беда…
14
Шестнадцать лет, нежный возраст.
Я хотела, чтобы меня пожалели, хотела уткнуться кому-нибудь сопливым носом в жилетку и рассказать про свою несчастную любовь, а они все лупили меня по лицу, по щекам, по голове, пытаясь выбить из нее дурь, кричали и снова колотили. Впрочем, я уже плохо помню.
Сначала Коля с Ваганычем, они случайно попались на пути.
Я чего-то так испугалась, что решила с ними поделиться, хотя парни были мне совсем посторонние, старше на три года и занимались у другого тренера.
Они отхлестали меня по щекам и отвезли в эту ужасную разделочную.
Там кругом была белая кафельная плитка, квадратной формы, как в бане, металлическая мебель покрыта клеенками ржавого цвета. Меня приняли две здоровые тетки в черных резиновых перчатках и фартуках. Они быстренько засунули мне в горло шланг и пустили воду. Они ругались и без всякого сочувствия нарочно делали больнее.
Затем палата, полная дурдома. Сначала все было тихо, каждая больная лежала со своим горем молча. Но потом пришла врач и по очереди принялась всех допрашивать: что случилось, как докатились до жизни такой.
Одна хлебнула уксуса, думала отравиться насмерть, но не ожидала, что получит мгновенный ожог гортани. Сипела про соседку по коммунальной квартире, которая ее довела.
Другая говорила быстро, отрывисто, торопясь и будто заискивая (я вспомнила Любку – она так боялась отцовской порки, что ее просьбы всегда походили на мольбу, она и на колени могла рухнуть, лишь бы ее не били). У этой было что-то похожее, то ли с коллегой, то ли с начальником, какая-то проблема. Противно слушать.
Еще одна с балкона третьего этажа кинулась, чтобы что-то доказать родственникам. Она говорила, комкая слова и захлебываясь: ничего такого делать не хотела, жизнь прекрасна, и не время с ней заканчивать. Словно боялась, что ее теперь не отпустят.
И все остальные со своими смешными историями. Я отвернулась к стенке и накрылась одеялом. Меня знобило. Не хочу ничего рассказывать. Никого мое горе не касается. Через день меня усадили в машину и увезли. Я не знала куда. Оказалось, в ад.
15
В приемном отделении я познакомилась с Ингой. Мы сидели на деревянной лавке и тихонько разговаривали. Ей было четырнадцать, родители работали в Чехословакии, поэтому они жили вдвоем с бабушкой. Мне понравилась девочка, интеллигентная, утонченная. Она рассказала, что попала сюда, потому что летом ее укусил энцефалитный клещ.