— Вам нужен канал мимо таможни? — откашлявшись, спросил Сашка.
— Вы все понимаете правильно, — кивнул собеседник. — Иногда необходимо срочно переправить кое-что незадекларированное. Но нечасто, — тут же успокоил он. — Крупные суммы перечисляются на счета, крупные партии идут по официальным документам, так что мы с вами говорим исключительно о мелких услугах.
Он как бы специально подчеркивал незначительность просьбы, давая понять, что никаких особых заслуг в выполнении таких разовых заданий не видит.
— Вы знаете, я хотел бы, чтобы мое прошлое… Понимаете… — замялся Сашка.
Собеседник понимающе кивнул:
— Конечно. Кто старое помянет — тому глаз вон. Знаете такую народную мудрость? Ну и мы, конечно, в долгу не останемся. Мы в курсе ваших проблем и окажем вашей супруге всестороннюю поддержку. Она ведь идет по одномандатному округу?
— Да. По сто первому, — ответил Сашка.
Собеседник пометил что-то в бумагах и выжидательно посмотрел на Сашку. Тот понял, что пора откланяться, и поднялся.
— Скажите, а Антон Васильевич тоже с вами был связан? — решился он спросить, уже взявшись за ручку двери.
— Кто?
— Командир экипажа. Потемкин… — Сашка помялся. — Говорят, его убили.
— Нет, не знаю такого, — секунду подумав, ответил мужчина. — Не знаю.
Нет, не сходятся концы с концами. Он в сотый раз пересматривал материалы дела, но не мог понять, что не так. Чувствовал, что не все так просто с этим экипажем, а доказательств не было. Одни домыслы и догадки.
Истомин выкурил с утра уже две пачки, полез за очередной сигаретой и увидел, что и третья подходит к концу. Когда он нервничал, то переставал контролировать себя. Да как тут не нервничать, если начальство в упор не видит явной связи между убийствами членов экипажа и обнаружением на его борту рублевской иконы!
Конечно, как они позволят объединить эти три, казалось бы, совсем не связанных между собой дела в одно, если хищение иконы проходило по другому ведомству и уже давно закрыто в связи с неожиданной находкой? У них теперь в отчетах все тип-топ! Они теперь развешивают лапшу, что планировали операцию захвата, что вели слежку и отрабатывали версии.
А Истомин чувствовал, что это ложь. И не просто так оказалась икона именно на этом борту. Возможно, она и есть причина совершенных преступлений.
И уж совсем незамеченным для всех, кроме Истомина, прошел факт обнаружения убитым в Риме курьера коптевских Павла Кондакова. А ведь именно на Рим до недавнего времени летал борт сто двенадцать — шесть — два. Но это было уже из области фантастики. Притянуть убитого за кордоном курьера, хоть и летевшего этим же рейсом, можно было только за уши.
Истина где-то рядом… — вспомнил Истомин слоган из «Секретных материалов», замененный впоследствии на более подходящий к его случаю: истина где-то там… При этом он невольно поднял палец вверх, указал им в потолок и в сердцах ткнул в пепельницу докуренный до фильтра бычок.
По его агентурным данным коптевские были на ножах с Папиными. Хотя сам Папа уже давно нигде не светился, и Истомин даже думал, что тот отбыл на покой куда-нибудь на Мальорку, а «детки» числят его по привычке. Но стоит за ними Папа или нет, а «детки» вполне могли посчитаться с коптевским курьером. А курьер мог обнаружить слежку и скинуть икону прямо на борту. Вот и вся взаимосвязь. Просто как пять копеек, но поди докажи…
Как доказать связь между курьером и экипажем? Кто мочит летунов: коптевские или Папины? И за что? Одни догадки да загадки…
Надо еще раз опросить весь экипаж. Хотя они молчат, как партизаны. Никто ничего не видел, ничего не слышал, и ему ничего не говорят. А у него нормальный «висяк» намечается. И кстати, уже третий за квартал…
Динка старалась не обращать внимания на Костю. Ну идет он следом, ну садится в тот же вагон метро, в тот же автобус. Его проблемы. Мало ли куда он направляется! Он послушно тащился за ней до «Бабушкинской», потом ждал автобус, потом топал по улице вдоль решетчатой ограды и, лишь когда Динка свернула во двор больницы, догадался спросить:
— Ты к кому?
— К Наталье. — Динка соизволила оглянуться. — Тебя это удивляет?
— Нет, — пробормотал Костя. — Я тоже хотел навестить…
Чуть поодаль стояло низенькое приземистое здание морга, и оба они старались не смотреть в ту сторону. Трудно представить себе Антона… там.
— Очнулась ваша Симакова! — сообщила старушка в справочном. — Но состояние все еще критическое.
— А повидать… — заикнулась Динка.
— Даже не просите! Вот с врачом можете поговорить, если она еще не ушла. Я узнаю.
Старушка отправилась на поиски, а Динка с Костей уселись в пустом холле на жесткую скамью. Через несколько минут к ним вышла пожилая женщина в накинутом поверх белого халата старом пальто.
— Это вы к Симаковой?
— Да. — Динка с Костей поднялись ей навстречу.
Врач закурила «Яву», выбив ее из пачки ловким щелчком. Она жадно затянулась и пристально посмотрела на обоих:
— Вы ей кто?
— Я командир… — почему-то начал Костя.
— Командир, — перебила врачиха. — Тебе скажу. Не будет ваша Наталья ни летать, ни ходить. А может, и говорить не будет. От удара у нее произошло кровоизлияние в мозг. Чтобы вам было понятно, зона семь на шесть на четыре практически выжжена. Это необратимо.
— И ничего нельзя сделать? — в ужасе переспросила Динка.
— Медицина бессильна, — нахмурилась врач.
— Скажите, а она… что чувствует?
— Ничего, деточка. Совсем ничего. — Врач сделала резкую затяжку. — Да оно и лучше. У нее перелом позвоночника, шейки бедра, голеностопа со смещением, разрыв селезенки. Мы ее по кусочкам собрали. А ведь красавица была?
— Красавица, — кивнул Костя.
— У нее родные есть?
— Я не знаю, — растерялась Динка.
— Нет, — ответил Костя. — В прошлом году она одна осталась.
— Да, — вздохнула врач. — И муж умер, и ребенка потеряла. Хотя какому мужу такая нужна? Им здоровых, да красивых подавай.
— И что же теперь будет? — растерянно спросила Динка.
У нее в голове не укладывалось, что может быть такая болезнь, которую нельзя вылечить. Разве возможно такое, чтобы Наташка никогда больше не смогла ни пошевельнуться, ни заговорить?
— Немного подлечим и передадим в интернат, — нахмурилась врач. — Там таких доглядывают.
— А навешать там можно? Адрес дадите? — спросил Костя.
— Дам. — Она усмехнулась. — Только ведь вы разок съездите и сами больше не захотите. Тяжело это.
— Ничего подобного! — взвилась Динка. — Зачем вы так? Нам всем Наташу жалко. Мы всем экипажем…
— Ну-ну. — Врач выкинула сигарету в урну и отвернулась, чтобы уйти.
— Подождите, а что вы сказали о ребенке? — остановил ее Костя.
— Шесть недель у нее было, — обернулась в дверях врачиха.
Динка опустила голову и залилась жгучей волной краски.
Теперь она уже не гнала Костю. Очень паршиво остаться одной в таком состоянии, когда в один клубок сплелись в душе и боль, и стыд, и чувство вины, и острая жалость. Динке казалось, что теперь Костя должен ее презирать, она ждала упреков. И была благодарна даже за простое молчание.
— Прекрати, — сказал Костя, когда Динка, наглотавшись сигаретного дыма, очередной раз хлюпнула носом. — Сколько можно винить себя во всех грехах? Ты здесь ни при чем.
— Но ведь я…
— И он тоже, — отрезал Костя. — В первую очередь, виновен он. И мы уже никогда не узнаем, что у них там произошло.
Он остановил такси и выжидательно посмотрел на Динку. Она назвала свой адрес и уютно устроилась на заднем сиденье рядом с Костей. Он обнял ее за плечи, притянул к себе, и ей стало вдруг так спокойно, тепло, как уже давно не было. От Кости ей передавалась какая-то уверенность. Пока они мчались через всю Москву, с одной окраины на другую, Динка даже незаметно для себя задремала.
Так бывает, когда боль превышает порог чувствительности и организм, защищаясь, отключается от реальности.
Она открыла глаза уже около собственного подъезда и тут же принялась корить себя за бесчувственность. Но за время сна боль и стыд прошли и исчезло чувство страха. Чего ей бояться? Кого? Страшнее, чем случилось с Натальей, с ней случиться уже не может. И в конце концов, ведь кто-то должен ответить за все?!
Несправедливо, если Наталья будет лежать бесчувственным бревном, а кто-то всесильный, стряхнув ее с доски, как ненужную пешку, будет продолжать свою игру!
Они вошли в подъезд, и Динка машинально открыла почтовый ящик. За время ее отсутствия там уже скопилось несколько газет, рекламных листочков и каких-то бумажек. Газеты скомкались, порвались на сгибах. Динка расправила их и стряхнула на пол желтый бланк повестки.
— Так и есть, — Костя наклонился и поднял его. — В прокуратуру. На завтра.
Из освобожденного от газет ящика выпали объявления о ремонте холодильников, автошколе, ускоренном курсе английского, последней выскользнула предвыборная листовка с цветным портретом.
Динка схватила ее, не дав упасть, и уставилась на портрет, не веря своим глазам.
«Ваш кандидат на выборах — Ларионов Борис Федорович», — крупно было набрано вверху красочного открыточного листа. А ниже на фото красовался представительный седой мужчина.
Глава 31
— Интересная биография! — усмехнулся Костя, разглядывая листовку. — Когда он успел два высших образования получить?
— А что? — Динка усиленно делала вид, что ее не интересует этот кандидат в депутаты, а сама поневоле все поглядывала на портрет.
От этого взгляда даже на фото не по себе.
— Так по датам не совпадает.
— Ну мало ли… может, опечатка? — Она пожала плечами, думая о другом.
Слепая тетка Фемида, кажется, по калечности своей перепутала правых с виноватыми. Лупит по невиновным чем ни попадя, а преступников заслоняет своей широкой грудью.
Через каких-то пару недель господин Ларионов станет народным избранником, приобретет депутатскую неприкосновенность, и тогда никакая прокуратура до него не доберется.