«Окситоцин влияет на поведение, но он также влияет и на другие физиологические действия, и без обеих половин этого уравнения нельзя стать матерью, – объяснила Робинсон. – И эта ключевая связь так меня интересует, потому что она подчеркивает, что ничего не развивается по отдельности».
Поток окситоцина перестраивает мозг матери, настраивая его на крики, запахи и вид ее потомства. Это, по-видимому, делает социальную информацию более заметной, связывая области мозга, участвующие в ее обработке, будь то внешний вид, звуки или запахи, с системой вознаграждения дофамином. Поэтому когда малыш в сотый раз заплачет, мать будет мотивирована отреагировать введением еще большего количества натуральных опиатов.
«Мы думаем, что окситоцин матери – один из немногих гормонов позитивного подкрепления. Чем больше окситоцина у нее появляется, скажем, при выделении молока, тем больший выброс окситоцина это вызывает», – сказала мне Робинсон.
Кормящие матери, безусловно, опьянены окситоцином, что может объяснить их героический уровень самопожертвования. Матери могут быть бесстрашными, когда дело доходит до защиты потомства: как гласит старая пословица – «Никогда не становись между матерью-медведицей и ее детенышами». Эта повышенная свирепость присуща только кормящим матерям, и так называемый «гормон объятий» вовлечен в их превращение из Джекила в Хайда. Считается, что окситоцин уменьшает беспокойство и страх, помогая матери справиться с родительским стрессом и побуждая ее доблестно защищать свое потомство от любой потенциальной угрозы.
Сильная материнская связь необходима длинномордым тюленям, поскольку их детеныши полностью зависят от своей матери в плане питания. У обыкновенных тюленей самая короткая лактация и самое жирное молоко из всех млекопитающих. Детенышей длинномордого тюленя отнимают от груди всего через восемнадцать дней на молоке жирностью в 60 %. В течение этого времени мать не может вернуться в море, чтобы поесть, поэтому она теряет до 40 % веса своего тела. Бельки тем временем увеличиваются в размерах втрое.
«Они превращаются из этих суперкрошечных худых комочков в огромные круглые жировые шарики, – сказала мне Робинсон. – Я видела, как отлученные от груди бельки катятся с холмов и не могут остановиться, потому что их ласты не достают до земли».
«Отлученные от груди» ждут до месяца, прежде чем покинуть остров, чтобы встретиться лицом к лицу с жизнью в море. И это неудивительно. Это самая опасная фаза их жизни, когда большинство из них погибнет. Молодые тюлени должны научиться охотиться и добывать себе пропитание. Это непростая задача, сопровождаемая большим количеством проб и ошибок. Самые толстые бельки имеют наибольшие шансы на выживание, поэтому очень важно, чтобы их матери оставались рядом и хорошо ухаживали за ними в течение короткого периода лактации.
Не все бельки становятся катающимися шариками жира. Во время моего визита я видела по крайней мере одного мертвого белька – несчастный, скомканный белый носок, – скорее всего, его бросила мать. На острове Мэй более чем достаточно беспечных мам. Пятьдесят процентов случаев смертности бельков на острове вызвано голодом, который является следствием длительной разлуки с матерью.
«Я видела матерей, которые рожают белька и буквально бросают его в ту же секунду, как он появляется на свет. Детеныши пытаются взаимодействовать с матерями, но те просто игнорируют это и переворачиваются, – рассказала мне Робинсон. – Все, что мать серого тюленя должна сделать для своего отпрыска, втиснуто в этот короткий восемнадцатидневный период, поэтому для наилучшего материнского ухода на них должен оказывать влияние отбор. Так что же происходит?»
Робинсон обнаружила, что уровень окситоцина является надежным показателем для прогнозирования материнского поведения у диких длинномордых тюленей: матери с высоким уровнем проводят больше времени, прижимаясь к своим детенышам и развивая сильную привязанность. Низкий уровень окситоцина предполагает менее надежную связь, и самка с его самым низким уровнем в исследовании Робинсон бросила своего детеныша на четвертый день. Уровень ее окситоцина был настолько низок, что фактически был сравним с уровнем самки без детеныша. В другие годы та же самая мать успешно отлучала своих бельков от груди по прошествии полного срока, так что же произошло в этом году, из-за чего изменилась модель ее материнского поведения?
Похоже, что для млекопитающих, которые распознают своих детенышей по запаху, существует критический период – несколько часов сразу после рождения, когда обонятельная луковица в мозгу обладает повышенной чувствительностью и связь между матерью и детенышем укрепляется. Если мать в этот период отвлекается, скажем, прогоняя чайку, которая копается в ее только что появившейся плаценте, то уровень окситоцина может остаться на том же уровне, что и у неразмножающейся самки.
«Если по какой-либо причине они пропустят этот критический период, повторно его не пережить, разве что снова родив или получив огромную искусственную дозу окситоцина, введенную в мозг. И вот тогда вы начинаете понимать, почему матери отказываются от своих детенышей», – сказала мне Робинсон.
Ее исследование является первым, в котором изучаются уровни окситоцина у бельков и их матерей и обнаруживаются доказательства двойной обратной связи у этих связанных друг с другом особей. Точно так же, как уровень окситоцина у матери положительно повышается благодаря ее заботливому поведению, уровень окситоцина у ее отпрыска аналогичным образом повышается благодаря получению заботы. Их тесная связь взаимно увеличивает уровень окситоцина друг у друга, и в результате у матерей тюленей с высоким уровнем окситоцина рождаются детеныши с высоким уровнем окситоцина. Это существенно влияет на здоровье и выживание бельков. Робинсон обнаружила, что партнерские отношения между матерью и детенышем с высоким содержанием окситоцина привели к появлению самых толстых бельков без дополнительных затрат калорий для матери (так что это не может быть просто потому, что они пили больше молока).
«Если у белька высокий уровень окситоцина, то у него должна быть мотивация искать свою мать и оставаться с ней, что означает меньшие затраты энергии на беготню по колонии и попадание в неприятности.
Белек также может получать какую-то пользу от микроклимата, укрываясь рядом с матерью в холодных колониях».
Робинсон считает, что окситоцин не только управляет поведением белька, но и вполне может влиять на развитие его жировой ткани, а также участвует в регулировании его аппетита и энергетического баланса. Какими бы ни были методы увеличения веса, ясно, что бельки с высоким содержанием окситоцина имеют больше шансов на выживание.
Подросшие самки могут даже стать лучшими матерями. Исследования показывают, что таким же образом, как окситоцин помогает перенастроить мозг матери, чтобы он стал более восприимчив к потомству, он влияет на экспрессию генов и развитие нервной системы потомства. Доказательства того, что уровень окситоцина у получающего пищу потомства влияет на материнский стиль во взрослом возрасте, есть у крыс – те, у кого матери были внимательными, будут и сами внимательными матерями. Различия в стиле воспитания потомства могут также повлиять на другие социальные связи в дальнейшей жизни. Отсутствие ухода за потомством у желтобрюхих полевок влияет на плотность и экспрессию рецепторов окситоцина в их мозге, что приводит к нарушению социального поведения во взрослом возрасте. Желтобрюхие полевки обычно моногамны, но те, кем пренебрегали в детстве, не смогли наладить пожизненные половые связи во взрослом возрасте, а также демонстрировали нарушенные родительские навыки, вероятно, из-за повышенной тревожности.
В работе Робинсон подчеркиваются долгосрочные последствия сильной связи между матерью и детенышем для наилучшего выживания и физической формы. Но также и ее ненадежный характер. Это то, с чем Робинсон оказалась хорошо знакома, поскольку сама недавно впервые прошла через этот процесс.
«Мой ребенок родился рано, у меня была индукция родов – мне дали окситоцин, что очень развеселило моего мужа и всех моих друзей, которые были в восторге от того, что теперь я сама подверглась действию окситоцина», – сказала она.
Робинсон уверена, что двойная обратная окситоциновая связь, которую она обнаружила у матерей и детенышей серых тюленей, должна существовать и у людей. Есть свидетельства того, что после рождения человеческие матери демонстрируют уникальную способность распознавать различные сенсорные сигналы – визуальный, звуковой и обонятельный – от своих детей. В одном эксперименте было показано, что у матерей с несильной привязанностью к своему ребенку низкий уровень окситоцина. Когда им показывали фотографии плачущих младенцев, их дофаминовые системы вознаграждения срабатывали не так, как у женщин с надежной связью с детьми. Вместо этого их мозг показывал повышенную активацию в области, связанной с несправедливостью, болью и отвращением.
«Люди знают, что должны заботиться о своих детях. Но с гормональной точки зрения, если вы не находитесь в том месте, где подобное поведение проявляется, все усложняется, – признала Робинсон. – Мой ребенок изо всех сил пытался набрать вес, и, несмотря на давление, расстройство и напряжение, понимание лежащего в основе процесса оказалось действительно полезным для меня. Существует много неправильных представлений о материнстве. Например, что есть один оптимальный путь и если вы по нему не идете, значит, делаете все неправильно. Дело в том, что жизнь хаотична и идеальные сценарии в голове могут мешать вам делать все, что в ваших силах в реальной жизни, потому что не все всегда идеально».
В последние годы окситоцин приобрел большую славу, но Робинсон стремится не преувеличивать его роль в качестве основы и конечной цели социальной привязанности. Опасно приписывать всемогущество одной молекуле, особенно у таких сложных когнитивных существ, как люди. К счастью, биология материнской связи зависит не только от неустойчивого выброса окситоцина после родов и лактации. Эволюция обеспечила существование других, более длинных и безопасных путей, ведущих к привязанности, которые делают уход за младенцами более понятным и последовательным.