Мозг косаток – огромный и удивительно сложный, и поэтому человеку не так-то легко охватить его своим сравнительно ограниченным серым веществом. Мозг косатки самый тяжелый на планете (около 7 килограммов) и самый большой. Вы могли бы с комфортом разместить пять человеческих мозгов внутри мозга косатки, то есть это в 2,6 раза больше объема, который можно было бы ожидать от млекопитающего их размера – больше, чем у человекообразных обезьян. Размер мозга по отношению к телу – метко названный коэффициентом энцефализации, или EQ [47], – считается приблизительным показателем интеллекта. У людей EQ составляет около 7,4–7,8, а у шимпанзе – около 2,2–2,5. У самок косаток этот коэффициент составляет около 2,7, что выше, чем у шимпанзе, а также чем у самцов их собственного вида. У самцов косаток с их более крупными телами EQ составляет всего 2,3. Это неравенство между полами противоречит провозглашенному Дарвином интеллектуальному превосходству самцов и, как полагают, связано с повышенными социальными и лидерскими качествами самки косатки, которые требуют большей когнитивной силы, чем необходимо самцу.[48]
Конечно, размер – это еще не все, но у косаток пропорционально развилась бóльшая, чем у людей, мыслящая часть мозга. Их головной мозг составляет 81,5 % объема мозга по сравнению с нашими 72,6 %. Вычислительная мощность измеряется размером и площадью поверхности неокортекса (центра сложного мышления), а мозг косатки является самым сложным на планете. Если этого недостаточно, чтобы заставить вас чувствовать себя умственно неполноценным, то добавлю, что у косаток также имеется загадочная дополнительная доля мозга, которая находится между их чрезвычайно сложным неокортексом и лимбической системой (где обрабатываются эмоции).
Чтобы понять, что на самом деле означают все эти ошеломляющие данные, я поговорила с доктором Лори Марино, которая тридцать лет посвятила изучению нейроанатомии китообразных и проводила МРТ-сканирование мозга выброшенных на берег косаток. Она рассказала мне, что эта так называемая паралимбическая доля встречается только у дельфинов и китов. Она обеспечивает плотные связи между двумя соседними областями мозга, и, благодаря ей, косатки, по-видимому, способны обрабатывать эмоции таким образом, который мы не можем понять.
«Думаю, косатки испытывают целый спектр эмоций – от радости, которую вы видели [в Сиэтле], до отчаяния, – сказала мне Лори Марино. – Вероятно, у этой эмоциональной радуги есть измерения, которых у нас нет и которые нам трудно понять».
По словам Марино, у косаток есть и другие части мозга, участвующие в социальном осознании и общении, которые также необычайно сложны. «Самое интересное, что у них существует так много частей головного мозга, который более сложен, чем мозг приматов, и именно эти части выполняют очень интересные функции – социальное познание, осознание, решение проблем, поэтому возникает вопрос: какова их психология?» Марино считает, что косатки – эмоционально утонченные, молниеносно мыслящие существа, у которых «гораздо больше возможностей для общения», чем у нас. Это одни из немногих животных, которые прошли знаменитый тест на зеркальность и обратили внимание на собственное отражение таким образом, что можно было предположить, что у них есть чувство собственного достоинства. Однако при этом они далеки от эгоизма. Марино предположила, что эти «социально сложные умники» могут обладать распределенным самоощущением, которое привязано как к группе, так и к отдельной особи. Это могло бы объяснить необычайный уровень социальной сплоченности, который наносит даже ущерб им самим. Причина, по которой южные жители были так массово разграблены морскими парками, заключается в том, что, когда одно животное было поймано, его семья оставалась рядом с ним и могла быть с трагической легкостью добавлена к улову. «Они вполне способны сбежать оттуда, – сказала мне Марино, – но для них немыслимо покинуть группу».
Работа беспилотников Центра исследований китов с воздуха позволяет по-новому взглянуть на близость этих социальных связей. За последние сорок лет все, что удалось изучить исследователям косаток, – это парад плавников и непонятное мелькание тел, теперь же можно видеть, что происходит под поверхностью воды. «Это все равно что поднять крышку аквариума и впервые заглянуть внутрь, – сказал мне Даррен Крофт. – У них есть целый океан, в котором можно плавать, и все же они плавают не просто вместе, но еще и касаясь друг друга».
Если вы живете в огромном, невыразительном трехмерном пространстве, подобном океану, ежедневно путешествуя на большие глубины и расстояния, у вас нет такого понятия, как дом, где вы могли бы уединяться каждый день, чтобы общаться с близкими и чувствовать себя в безопасности. Ваша семейная группа – вот ваш дом, безопасное пространство и ключ к выживанию. Так что косаткам выгодно оставаться близкими и связанными друг с другом такими способами, которые мы, вероятно, не можем понять.
Они, безусловно, демонстрируют исключительный уровень социальной поддержки, в том числе присматривают за детенышами друг друга и ухаживают за инвалидами. Джайлс рассказала мне о самце косатки из временной стаи млекопитающих, не относящегося к южным жителям. У него сколиоз, но при этом он является благополучным членом своей семьи. «Они приносят ему еду, – рассказала она. – Ему трудно угнаться за группой, поэтому они возвращаются и приносят ему куски тюленя или другой добычи, которую удалось поймать. Многие человеческие культуры бросили бы неполноценную особь».
Я не могу не думать о том, сколько наших человеческих лидеров выиграли бы от пересадки им паралимбической доли, чтобы они стали похожими на этих мудрых и сострадательных матриархов с их непостижимыми эмоциями и поддерживающим инклюзивным обществом.
Однако не все самки косаток становятся сильными лидерами. Джайлс сказала мне, что, как и у нас, у косаток разные характеры, причем некоторые из особей упрямее других. «У нас есть “матриархи семейных групп”, но хороших лидеров из них не получается. Они плывут туда же, куда и остальные члены их группы. Есть другие, способные мыслить самостоятельно: они ведут за собой остальных особей в стае».
Взаимосвязь между личностью и лидерством была более убедительно исследована на слонах Амбосели, поведение которых наблюдать легче, чем у быстро движущихся подводных млекопитающих. Доктор Вики Фишлок, постоянный научный сотрудник Амбосели, сказала мне, что личностные различия играют важную роль у матриархов-слонов. Это трудно определить количественно, поскольку семьи, как правило, сохраняют определенные черты по линии своих предков, будь то уверенность и любопытство или нервозность и неофобия. Недавнее исследование матриархов, проведенное начальниками Фишлок – Синтией Мосс, основавшей проект Амбосели, и Филлис Ли, профессором психологии в Университете Стирлинга, Шотландия, показало, что руководство кланом в меньшей степени связано с доминированием и проявлением власти – не так сильно, как, скажем, у альфа-самца шимпанзе, а больше с повышенным уровнем влияния, знаний и восприятия, которые обеспечивают лидерам уважение других слонов и уверенность в том, что остальные члены группы последуют за ними.
Слоны, как и косатки (и человекообразные обезьяны, и мы), имеют так называемое общество деления-синтеза, что означает, что их социальная жизнь изменчива. Размер группы не фиксирован, он динамичен и может меняться с каждым часом по мере того, как участники отделяются, а затем воссоединяются друг с другом. «Им не говорят, куда идти, но это руководство – удобный социальный центр, – сказала мне Фишлок. – Матриарх – социальный клей, который держит всех вместе».
Потеря мудрой старой самки-координатора разрушает этот социальный мир, как обнаружили Фишлок и ее команда после того, как Амбосели пострадал от ужасной засухи в 2009 году. Это была самая тяжелая засуха за несколько десятилетий: реки испарились, а луга превратились в пыль. Проект Амбосели потерял 20 % своих слонов. Старые слоны особенно чувствительны к засухе, так как их зубы изнашиваются и не могут справиться с поеданием жесткой растительности, способной выживать без воды. В результате засуха 2009 года унесла жизни 80 % матриархов Амбосели старше пятидесяти лет. Среди погибших была Эхо, легендарная шестидесятичетырехлетняя самка, которая возглавляла свой клан почти четыре десятилетия. Ее кончина для группы была так же болезненна, как потеря Бабули для южных жителей.
«Потеря матриарха влияет на всех», – сказала мне Фишлок. У клана отнимают библиотеку экологических и социальных знаний – именно то, что им нужно, чтобы пережить трудные времена. Они больше не знают, к кому обращаться за быстрыми уверенными решениями, и это вызывает общее замешательство. Однако не менее разрушительными являются социальные и эмоциональные последствия тяжелой утраты.
«Я рассматриваю это как эффект постепенного стимулирования, – продолжала Фишлок. – Скорбящие животные не так отзывчивы. Так что это оказывает влияние на то, насколько тесно они связаны; они подавлены и не тратят столько же времени на кормление и не склонны решать проблемы группой». Исследование последствий браконьерства для слонов в Мизуми, Танзания, показало, что уровень гормонов стресса был самым высоким в группах, потерявших старого матриарха.
Фишлок считает, что для таких общительных существ потеря матриарха с большой долей вероятности приводит к распаду группы, что команда Амбосели наблюдала после смерти Эхо.
Сестра Эхо, Элла, сорокачетырехлетняя самка, была следующей по старшинству и могла бы взять на себя ответственность, но «она не могла возиться со всеми остальными и продолжила жить со своей семьей», – сказала Фишлок. Таким образом, потенциальными матриархами оставались две самки: тридцатисемилетняя Юдора и двадцатисемилетняя Инид. Возраст и прозорливость, приходящая с ним, – обычно наиболее важные факторы при выборе слона-матриарха. Но темперамент Юдоры – она немного взбалмошная и слишком себе на уме – помешал ей получить главную должность. Поэтому старшая дочь Эхо, Инид, стала матриархом, хотя она была на десять лет моложе Юдоры: «Это редкость».