Эта длина носит чисто функциональный характер. Она позволяет ракушке путешествовать по окрестностям в поисках партнера, оставаясь при этом прикованной к одному месту головой. Что-то вроде мистера Щекотки [56] для взрослых. Большинство моллюсков одновременно являются гермафродитами, что значительно упрощает задачу. У каждой особи есть как мужские, так и женские репродуктивные органы, поэтому они могут оплодотворять и быть оплодотворенными любыми соседями. И если в пределах досягаемости никого нет, усоногое может вернуть свой бродячий осеменитель и оплодотворить само себя.
В 1848 году Дарвин наткнулся на образец без пениса. Мало того, оказалось, что образец этот кишит крошечными паразитами. Дарвин собирал их и выбрасывал, пока не понял свою ошибку. Усоногое, о котором идет речь, было самкой, а микроскопические «паразиты» – самцами этого же вида, хотя и несколько упрощенными: без рта, желудка и с небольшой продолжительностью жизни.
В 1848 году Дарвин с явным сочувствием описал жалкую замкнутую жизнь этих так называемых «дополняющих самцов» в своем личном письме Дж. Х. Хенслоу. На данном этапе жизни Дарвин страдал от хронических заболеваний. Дни его кругосветных путешествий стали далекими воспоминаниями, и он засел в Кенте, будучи полуинвалидом. Ограниченное существование этих мелких самцов усохвостов, которые были не более чем взятые в плен осеменители, вероятно, сильно напоминало Дарвину его собственное: прикованный к дому отец десятерых детей. Эти «простые мешочки со сперматозоидами», по его мнению, «наполовину погружены в плоть своих жен», в результате чего обречены «провести с ними всю жизнь и… никогда не расстаться».
Спустя месяц Дарвин обнаружил нечто еще более любопытное: близкородственный моллюскам вид был гермафродитом, при этом найденные крошечные «дополнительные самцы» ему и принадлежали. Дарвин предположил, что эти особи представляли собой переход в эволюции от гермафродита к раздельнополым моллюскам – своего рода недостающее звено для половой дифференциации.
В письме к своему другу и интеллектуальному советнику, уважаемому ботанику Джозефу Хукеру Дарвин описывает, как «гермафродитный вид должен незаметно переходить в двуполый [т. е. раздельный по полу]: поскольку мужские органы у гермафродита начинают отказывать, появляются отдельные существа, у которых они работают».
Дарвин рассматривал этого любопытного усоногого как очередное доказательство своей большой «теории видов», которую он разрабатывал (в конечном итоге известной как теория эволюции путем естественного отбора). Идея Дарвина о том, что вся живность не создана Богом, а произошла от общего предка, была достаточно еретической. Предположение о том, что пол может меняться с течением времени, было бы поистине возмутительным даже на примере низших ракообразных. Дарвин признался в этом в письме Хукеру, но тем не менее не сумел сдержать волнения по поводу своего открытия: «Я с трудом могу объяснить, что имею в виду, и вы, вероятно, пожелаете послать моих усоногих и всю теорию al Diabolo [к дьяволу]. Но мне все равно, что вы скажете, моя теория видов – непреложная истина».
Несмотря на кощунственную половую жизнь этих крошечных ракообразных, Дарвин был явно преисполнен удивления. Что меня поражает, так это то, как эти частные письма и малоизвестные ранние монографии контрастируют с более поздней нашумевшей опубликованной работой Дарвина под редакцией его дочери-пуританки. Усоногие и их блудные пенисы отсутствуют в «Происхождении человека и половом отборе». Но в своих конфиденциальных письмах Дарвин мог свободно восхищаться новым половым устройством любимых Cirripedia, усоногих, не опасаясь публичных споров, коих упорно старался избежать. Нет никаких признаков жестких бинарных викторианских стереотипов, запечатленных в его теории полового отбора. Вместо этого мы видим, как гений любопытства Дарвина исследует спектр полового самовыражения, не боясь Церкви, научного сообщества или своей дочери, правящей красной ручкой его тексты.
Другое из своих личных писем об усоногих (на этот раз Чарльзу Лайеллу в 1849 году) Дарвин заканчивает восхвалением: «Поистине, замыслы и чудеса Природы безграничны».
Действительно, так оно и есть. Полтора столетия спустя современные исследования с использованием ДНК-маркеров подтвердили, что Дарвин был прав. Усоногие демонстрируют богатое разнообразие половых систем – от гермафродитных до раздельных полов и смеси того и другого, что дает ученым исключительную возможность изучать эволюцию в движении.
Усоногие – мастера застраховывать половые ставки. Их способность адаптировать свою половую систему в соответствии с окружающей средой или социальной ситуацией, в которую они попадают, создает широкий спектр возможностей для продолжения рода во взрослом возрасте. Например, у карликовых самцов яичники могут развиваться или не развиваться в зависимости от того, усаживаются ли они на самку или рядом с ней. Поэтому классифицировать их как строго мужских особей довольно сложно. Вместо этого многие считаются представителями неопредленного пола, которых современная наука предпочитает описывать как «потенциальных гермафродитов», у которых «больше выражена мужская функция». В некоторых случаях граница между особью-гермафродитом и самкой или карликовым самцом настолько размыта, что их половое выражение рассматривается скорее как континуум, чем четкая классификация пола.
Быстрая эволюция моллюска от одной репродуктивной системы к другой показывает удивительную гибкость пола и его проявлений в природе. Дарвин ясно это осознавал – он намного опередил свое время. Посему жаль, что он решил исключить своих любимых усоногих из размышлений о процессе спаривания. Они могли бы помешать ему представить спаривания в столь дихотомической и детерминированной манере. Сегодня усоногие и подобные им существа учат нас тому, что совокупление – не статичная бинарная система, а текучее явление с размытыми границами, которое может изменяться по прихоти эволюции с поразительной скоростью.
Животный мир – это целая палитра разных половых предпочтений со всеми вариациями, которые вы только можете себе вообразить, а многие из них вы, вероятно, не смогли бы представить даже в самых смелых фантазиях. Одним из выдающихся ученых, доказавших ценность изучения всего этого великолепия, является эколог-теоретик доктор Джоан Раффгарден. В ее книге «Разноцветная эволюция», опубликованной в 2004 году, впервые была задокументирована и расшифрована бóльшая часть подобного разнообразия.
За обедом из сэндвичей с тунцом и домашним маринадом, приготовленных ее мужем Риком в их доме на Гавайях, Раффгарден потчевала меня рассказами о гермафродитных червях-нематодах, которые размножаются путем «самооплодотворения» (да, именно так), обществах мачо-гомосексуалистов снежных баранов и медведей-интерсексов, которые рожают через кончик их «пениса».
Раффгарден семьдесят, и она на пенсии, но продолжает проявлять интерес к недвоичным существам. Она начала свою академическую карьеру как Джонатан Раффгарден и в конце 1990-х годов перешла в Стэнфорд.[57] Джоан Раффгарден очень громко критиковала теорию полового отбора Дарвина. Она считает, что наследие Дарвина заставило поколения биологов пытаться втиснуть огромные половые различия в природе – радуги, как она их называет, – в чрезмерно ортодоксальные бинарные рамки.
«Самая большая ошибка современной биологии заключается в некритическом предположении, что бинарный размер гамет подразумевает соответствующий бинарный тип телосложения, поведения и стиля жизни», – заявляет она в начале своей книги. Это имеет опасные последствия для науки и общества. «Замалчивание полной истории гендера и половой жизни лишает разных людей их права чувствовать себя единым целым с природой, – утверждает она. – Правдивая история природы глубоко вдохновляет людей, принадлежащих к сексуальным меньшинствам, влияет на гендерное самовыражение и сексуальность».
Книга Раффгарден была одной из первых, в которой указывалось, что половая дифференциация – сложный процесс, включающий взаимодействие многих генов и гормонов. Тонкие изменения в их работе, на которые может влиять окружающая среда, а также другие гены, влияют на половую траекторию животного и ведут к многочисленным одинаково жизнеспособным и стабильным результатам. Как мы выяснили в первой главе, эта врожденная пластичность допускает гораздо больше вариаций в выражении черт, связанных с полом, и больше совпадений между полами, чем принято считать; это и подпитывает эволюцию. Спаривания нельзя разделить на черное и белое, а серые зоны называть аномалиями или, что еще хуже, патологиями, ведь это означает, что мы не в состоянии оценить естественную функцию разнообразия.
Мышление Раффгарден, направленное против традиционных верований, бросило вызов гетеронормативной теории полового отбора Дарвина, в которой сказано, что единственной ролью совокуплений является продолжение рода. Из-за этого убеждения гомосексуалисты приравниваются к неудобной «ошибке» и игнорируются. Опираясь на работу канадского биолога Брюса Бейджмила, в чьем выдающемся современном бестиарии каталогизированы гомосексуальные пары более чем у трехсот видов позвоночных, Раффгарден превозносила роль однополых отношений в развитии сотрудничества между сообществами животных. Мы видели, как этот социальный клей действует у бонобо, где половое удовольствие регулирует социальную напряженность и способствует союзу между самками. Раффгарден перечислила множество других видов из широкого спектра таксонов, где гомосексуалисты, по ее мнению, эволюционировали как «социально инклюзивная черта».[58] В долгосрочном исследовании в Нидерландах задокументировано, что европейские ловцы устриц, монохромные морские птицы, распространенные на многих побережьях, гнездятся втроем с участием двух самок и самца. Эти семейные единицы могут быть либо агрессивными, либо дружными в зависимости от того, занимаются ли самки в группе совокуплениями друг с другом или нет.