– Договорились тогда, – успокаивается он и опустошает стакан.
Такое откровенное признание Уоррена помогает уловить в его характере ту же самую черту, какая свойственна и тебе. Это желание впечатлять, жажда признания или потребность преуспеть. Тебе хочется сохранить в нем эту особенность, оградить от посягательств, для чего требуется позаботиться о нем, так же, как в свое время поступили твои наставники.
– Так что же вынудило тебя переключиться на кулинарное дело? – интересуешься ты. – Почему ты оставил энтомологию?
– Почему я готовлю? – переспрашивает он. – Ох, ну это просто. На кухне нет политики, никаких подковерных интриг.
– Думаю, что этого как раз с лихвой, – возражаешь ему ты. – На кухне существует множество преград для желающих чего-то достичь.
– Это правда, но есть огромная разница между преодолением преград и получением чего-то незаслуженно. На кухне такой бредовой ерунды не встретишь. Я имею в виду, что тебе не стать су-шефом в хорошем ресторане без выслуги лет, так ведь? Ты в этой должности сколько? Два года?
– Ну да.
– А сколько лет перед этим ты просто готовил?
– Десять.
– Тогда ты должен понимать, что свое место надо заслужить. И происходит это благодаря тем умениям, которые ты развиваешь в течение многих и многих лет упорной работы, и определяют тебя, в конце концов, именно они. Кулинарное дело – последний оплот настоящей меритократии, где главную роль играет то, насколько хорошо ты выполняешь свою работу. Ну и, конечно, уровень мастерства.
– Бесспорно, – подтверждаешь ты его мысль. – Я просто считаю безоговорочную веру в упорный труд слегка опасной. Твоя уверенность в необходимости выслуги отодвигает на второй план наше предназначение.
– Я понимаю, что тяжелый труд сам по себе еще ничего не значит, – парирует Уоррен, – но ведь он действительно важен. Я хочу сказать, он хотя бы придает значимость всему, чем мы заняты. Облагораживает нас и сохраняет честность в работе.
– Не без этого, – соглашаешься на его слова, – но, как мне кажется, ты меня немного не понял. Скажу другими словами. Для чего мы существуем? Я имею в виду, что мы должны делать как повара?
– Мы должны кормить людей, – неуверенно отвечает Уоррен, – проявлять о них заботу.
– Совершенно верно! – восклицаешь ты. – Но не кажется ли тебе, что порой мы об этом забываем? Поясню. Когда все мы сбиваемся с ног, чтобы чего-то достичь, мы упускаем из виду простейшую вещь, что задача наша – кормить людей. А если мы забываем об этом, то для чего весь этот упорный труд? Чтобы шефа впечатлить? Или себя самих порадовать? А если так, не является ли тогда высокая кухня еще одной формой просвещенного самолюбования?
– Да нет же, послушай, вот здесь-то ты меня и не понял, дружище, – оспаривает он твое высказывание. – Наше эго даже не входит в это уравнение. Кулинария – чистый альтруизм, куда не входит понятие «Я». Говорю о том, что ты делаешь для остальных людей. Вот что поражает меня больше всего, так как в этом присутствует огромная доля благородства.
– Не могу не согласиться, – признаешься ты. – Именно по этой причине совсем неважно, что там шеф…
– Эй, чудилы, какого хрена вы тут обсуждаете? – шумно вмешивается в ваш разговор Стефан, залихватски подлетев к стойке за алкоголем.
– Кулинарию, – слегка раздраженно отвечаешь ему ты. – А тебе-то, парень, какое дело?
– Ты ведь не взялся снова забивать голову нашим поварам всей этой философской белибердой, правда? – строго вопрошает он, сложив руки на груди.
– Нет, шеф, – отрицаешь ты его предположение. – Просто беседуем о кулинарии. Почему мы делаем то, что мы делаем.
– Он пудрит тебе мозги, Дон Хуан?
– Не-не, ни в коем случае, – вступается за тебя Уоррен. – Работу обсуждаем, так что все нормально.
– Вот и ладно, – утихомиривается Стефан, подзывая Пита кивком головы. – Ненавижу, когда вы начинаете умничать и все такое. Это только всех смущает.
– Ну конечно, – зло соглашаешься ты.
Тем временем Виндог препроводил свою новую знакомую к музыкальному автомату. Кажется, что она действительно прониклась к нему симпатией, так как стоит почти вплотную к Винни, проводя длинными накладными ногтями по его упругому ирокезу, пока он выбирает песни. Его выбор – мелодии семидесятых и восьмидесятых годов – представляет собой тонкую грань между прото-панком и синти-балладами, сочетание которых приковывает к музыкальному автомату не один любопытствующий взгляд, и даже Уоррен здесь не исключение.
– Глянь-ка на эту цыпочку, с которой крутит Виндог, – предлагает Уоррен, наблюдая за ними. – О чем он только думает?
– Не имею ни малейшего представления, – отвечаешь ты, прикладываясь к виски. – Рыбак рыбака, я полагаю. Так вот, возвращаясь к тому, о чем мы только что говорили. Думаю, что в этом вся суть. И это важнее всего.
– Погоди, в чем там вся суть? – озадачивается он. – Я совсем запутался. Еще раз, о чем шла речь?
– Итак, – поясняешь ты, – что я хотел до тебя донести, заключается в следующем: перестань тревожиться о том, что может подумать шеф. Хотя, конечно же, ты стремишься выполнять все так, как желает он. В конце концов, это его ресторан, и его имя указано в меню. К тому же хочется верить, что ты не портишь постоянно все на корню, так что его одобрительные отзывы вполне уместны. Но под конец дня это перестает что-либо значить. Под конец дня единственно важным является гость. Человек по ту сторону кухонной двери. Тот, с кем ты никогда не встретишься. Тот, кто понятия не имеет, как ты выглядишь или как тебя зовут. Тот, кто вверяет тебе свою безопасность, собираясь проглотить тобой приготовленное. Тот, кого ты холишь и лелеешь, окружаешь заботой и ограждаешь от напасти – вот кто действительно важен. Шеф-повара приходят и уходят, так же, как и рестораны, и сослуживцы. Время твое в любом взятом месте с любым коллективом утекает сквозь пальцы. А что же гость? А гость всегда будет на своем месте, так как он – величина постоянная. Именно тот, для кого ты готовишь. И весь твой упорный труд, включая целенаправленность, дисциплину, усердие, тщательность, практикуемые тобой методы и оттачиваемые рецепты, предназначен для него. Ровно в ту минуту, когда ты об этом забываешь и начинаешь готовить ради похвалы своего шефа или ради одобрения критиков, ставя во главу угла свою гордость или чью-то лестную оценку, все упомянутые нами достоинства этого дела, честность, искренность и благородство, отправляются псу под хвост.
Как ни странно, кажется, что высказанная тобой мысль проходит мимо внимания Уоррена, не производя на него должного впечатления. Его взгляд блуждал, перебегая от тебя к Винни с его новой знакомой, а теперь застыл на роскошном заде Кандис, который он изучает безо всякого намека на учтивость. Его невнимательность по отношению к тебе, мягко говоря, раздражает. Едва ты нашел правильные слова, чтобы выразить свою мысль, как он потерял всякий интерес к этой теме. Такое чувство, словно разговариваешь сам с собой, что заставляет тебя задуматься, в назидание кому ты произносишь эти слова – то ли себе, то ли ему?
– Интересно, а в юбке Кандис столь же хороша? – задумчиво произносит он. – После такого все ваше обсуждение рассыпается в прах.
– А ладно, проехали, – машешь ты на него рукой, – пища для размышлений.
Ты отпиваешь виски и, посмотрев на часы, внезапно осознаешь, что пора закругляться.
– Уже довольно поздно, – заявляешь ты, – почти три часа. Пожалуй, пора и на боковую.
– Ага-а, – не отрывая взгляда от объекта вожделения, протягивает Уоррен с разинутым ртом. – Думаю, что я еще немного здесь побуду. Неплохая ночь.
– Так «немного», что тошнит по утрам в мусорный бак, м-м-м? – подкалываешь ты его.
– Ну да, может быть, есть некая доля истины в словах Винни о полноценной жизни. И в данный момент зад Кандис выглядит вполне себе полноценно.
– Ну ладно, – посмеиваешься ты, – я ухожу в ночь.
На улице прямо перед баром ты натыкаешься на слегка покачивающегося Стефана, очень сосредоточенно курящего сигарету. По его виду становится понятно, что его немного разобрало с выпитого. «Везет, как утопленнику», – возникает у тебя в голове мысль, ведь ты так надеялся улизнуть незаметно.
– О, привет, – притворно радуешься ты.
– Ты ведь не собираешься уходить, да? – интересуется он.
– О, нет-нет, – уверяешь ты его, – просто покурить.
– Отлично, – восклицает он, давая тебе прикурить. – Прекрасная сегодня ночка, да? Сумасшедшая, я бы сказал!
– Ну да, может, даже слегка чересчур.
– Нет никакого смысла жаловаться на обилие работы, да? – вдруг задает Стефан вопрос. – Ведь это наилучшая проблема в мире.
– Это так, – подтверждаешь ты его слова, – только я ненавижу, когда приходится вот так вкалывать за плитой.
– Когда-то мы сами на это подписались, – качает он головой.
– Предположим, что ты прав, – задумчиво произносишь ты.
– Не волнуйся, – успокаивает тебя Стефан. – Завтра все образумятся. Этот кретин Раффи проспится и вернется полным сил.
– Не знаю, не знаю, – сомневаешься ты. – Я начинаю терять веру в это дитя.
– Да ну? – удивляется он. – Мне он кажется вполне способным.
Стефан понятия не имеет, что совсем недавно Раффи был здесь, напиваясь, а завтра, вероятнее всего, будет в том же самом состоянии, что и сегодня. Тебя так и подмывает упомянуть об этом, но ты не хотел бы портить настроение Стефану.
– А вот я что-то не вполне в этом уверен, – признаешься ты. – Да и то, как сегодня все разворачивается…
Ты делаешь паузу, чтобы указать на весь остальной коллектив, пирующий внутри.
– Сдается мне, завтра будет ужасная смена.
– Оу-у-у, – протягивает он, теребя тебя за щеку. – Страшно, что ли, шеф?
– Мне никогда не страшно, шеф. Просто…
– Просто это ресторанный бизнес, детка, – резко перебивает он. – То, что мы делаем: упорно работаем и упорно отдыхаем. Мы разрушаем, чтобы созидать. И всегда на следующий день преподносим все в лучшем виде, независимо от обстоятельств. Я прав?