Теперь бабули нет. Гроб с ее телом погребен под толстым слоем кладбищенской земли, а я в компании старших братьев моего отца (тоже, к слову, почившего) сижу в кабинете нотариуса и жду, когда Николай Аристархович, невысокий кругленький старичок в квадратных дорогих очках огласит нам бабулино завещание.
Честно говоря, мне очень хотелось уйти домой. Горечь потери была столь велика, что жгла меня изнутри, и я страстно желала вернуться в свою крошечную однокомнатную квартиру, чтобы уткнуться носом в подушку и выплеснуть горячую боль, накопившуюся за последние несколько дней.
Наследство меня интересовало меньше всего. Да и что в нем могло быть интересного? Имущества у бабули было немало, однако имелись четкие подозрения, что дорогие дядюшки заранее позаботились о том, чтобы мне из него ничего не досталось.
Сами дядюшки, наоборот, едва не подпрыгивали от нетерпения. Особенно дядя Тарас, ерзавший на стуле и то и дело бросавший взгляды на большие настенные часы.
Нотариус был нам знаком – бабушка водила с ним дружбу с незапамятных времен и частенько приглашала в гости на чашку кофе. С оглашением завещания Николай Аристархович почему-то не спешил. Он с сосредоточенным видом перебирал бумаги, сверял в пухлом старом журнале какие-то цифры, что-то искал в ящике своего рабочего стола. Мне казалось, что старику попросту не хочется выполнять свою работу, ибо он скорбит по ушедшей подруге так же, как и я.
Наконец нотариус успокоился, взял в руки один из лежавших перед ним листов бумаги и провозгласил:
– Ну что ж, пожалуй, начнем. Итак: «Я, Аделаида Сергеевна Митасова, находясь в здравом уме и твердой памяти, настоящим завещанием делаю следующее распоряжение: мою квартиру площадью 92 квадратных метра, расположенную по адресу Цветной переулок, 5 – 16, передать в собственность моему старшему сыну Тарасу Петровичу Митасову; автомобиль марки «Мерседес» 1990 года выпуска передать среднему сыну Андрею Петровичу Митасову; и, наконец, моего домашнего питомца – кота породы мейн-кун по кличке Василий и все его игрушки и аксессуары передать Дарье Витальевне Митасовой – единственной дочери моего младшего сына Виталия Петровича Митасова. Текст завещания записан с моих слов и до его подписания прочитан мною в присутствии нотариуса». Личность завещателя установлена, дееспособность проверена.
Николай Аристрахович поправил очки и обвел нас внимательным взглядом.
– А деньги? – подал голос дядя Тарас. – Кому она оставила свои сбережения? О них вы ничего не сказали.
– Про сбережения в завещании нет ни слова, – заметил нотариус. – Думаю, это связано с тем, что на момент кончины у Аделаиды Сергеевны их не было.
– Как это не было? – удивился дядя Андрей. – Куда же они делись? У матери деньги водились, причем очень хорошие. Мы все об этом знаем.
– Насколько мне известно, за пару недель до смерти Аделаида Митасова сняла со счетов все свои средства, оставив лишь некоторую сумму наличности для погребения, – ответил старик. – Сейчас ее счета закрыты.
– И куда, позвольте узнать, она дела все остальное? – возмутился Тарас.
– Не могу знать, – покачал головой Николай Аристархович. – Возможно, отдала на благотворительность. Или кому-нибудь подарила. Или закопала в лесу. Мне это не известно.
– Старая карга! – с раздражением выплюнул дядя Тарас. – Я так и знал, что напоследок она выбросит какой-нибудь фортель! Не удивлюсь, если старуха перечислила все свое состояние в фонд помощи горбатым китам. Куда угодно, лишь бы оно не досталось нам!
– Ты-то чем недоволен? – фыркнул дядя Андрей. – Уж тебя-то мать не обидела. Квартира у нее -ого-го! Если ее продать, можно получить отличный навар. Не то что за мою колымагу. Она последние десять лет ни разу из гаража не выезжала. Проржавела, небось, насквозь и годится только на запчасти. Или Дашку возьми – любимая внучка, круглая сирота, а в наследство одного кота получила, старого, как кости мамонта. Смех, да и только.
Мы с дядей Тарасом переглянулись, а потом дружно посмотрели на кресло, стоявшее у окна. Там, удобно свернувшись калачиком, спал Василий – огромное мохнатое чудовище, нежно пригретое бабулей немыслимое количество лет назад. Дядя Андрей прав, по кошачьим меркам этот зверь древний старик, ибо живет в нашем семействе столько, сколько кошки не живут в принципе.
– К старости мать совсем выжила из ума, – зло заметил старший дядюшка. – Нашла что девчонке завещать. Лучше бы колечко какое оставила или пару тысяч целковых. А она ей – эту подушку блохастую. Эх…
Тарас махнул рукой, а мне стало противно – до мерзости и тошноты. То, что отношения с сыновьями у бабули не ладились, секретом ни для кого не было. Характер у Аделаиды Сергеевны был не сахар и не мед, однако это вовсе не повод говорить про нее гадости, да еще через день после похорон. А уж приплетать к воле умершей меня и вовсе свинство. Если бабушка решила передать мне кота, значит, у нее имелись на это причины. У нас с Василием всегда было полное взаимопонимание, и Аделаида точно знала, что в случае чего я не дам ему умереть голодной смертью.
Конечно, было бы неплохо, если б в дополнение к мейн-куну мне оставили что-нибудь еще. Но я не в обиде. В конце концов, образование я получила за бабушкин счет, да и квартиру смогла купить исключительно с ее помощью.
Что до дядюшек, то им стоит вести себя скромнее и думать, прежде чем что-либо говорить. Если они считают, что их мать поступила со мной несправедливо, пусть бы выделили мне «колечко» или «пару тысяч целковых» из собственного наследства. Вот только этого не будет. Любезные родственники скорее удавятся, чем дадут племяннице хотя бы ломаный грош.
Я громко кашлянула, привлекая к себе внимание.
– Николай Аристархович, вы сообщили нам все, что хотели? – спросила у нотариуса.
– Да.
– В таком случае, позвольте откланяться, – я поднялась с места и придвинула свой стул ближе к столу. – У меня больше нет желания участвовать в этой сходке.
Нотариус усмехнулся и кивнул. Я подошла к креслу и легонько похлопала спящего кота по спине.
– Вставай, Васятка, нам пора идти.
Мейн-кун открыл один глаз, несколько секунд смотрел на меня, после чего лениво потянулся и грациозно спрыгнул на пол.
Николай Аристархович отдал мне мой экземпляр завещания, и мы с Василием вышли за дверь.
Всю дорогу до дома кот шел рядом со мной, не отставая ни на шаг. В квартире он с важным видом осмотрел все углы, а потом забрался на диван и вытянулся на нем во весь рост.
Я же притулилась с краю и, достав из сумки документы, принялась заново их изучать. Однако стоило увидеть на бумаге бабушкино имя, как из глаз сами собой полились слезы. Спустя несколько секунд мои плечи мелко задрожали, а из груди стали рваться рыдания.
Я положила завещание на пол, закрыла лицо руками и громко заплакала. Под боком тут же шевельнулось что-то теплое, а по моей спине скользнула мягкая мохнатая лапа.
«Чего ревешь, глупая? – раздался в голове тихий шуршащий голос. – Аделаиде сейчас хорошо: ноги не болят, голова не кружится, давление не скачет. За нее радоваться надо, а ты нюни распустила».
Я нервно хихикнула.
– О, ты снова со мной разговариваешь? – деланно удивилась в ответ. – С чего бы это?
«Раз мы теперь будем жить вместе, нужно как-то взаимодействовать».
Я повернулась к коту и, потянув его за лапы, перетащила с дивана к себе на колени. Василий уткнулся носом мне в шею и тихо замурчал.
– Осиротели мы с тобой, Васенька, – сказала я, чувствуя, как глаза снова начали наполняться слезами. – Одни на целом свете остались.
«Я бы на твоем месте не драматизировал. Мы с тобой осиротели давно. Ты – пять лет назад, а я и того раньше. Знаешь, Даша, людям свойственно умирать. Есть у них такая нехорошая привычка, и отучить их от нее никак нельзя. А потому, дорогая, вытирай сопли и бери себя в руки. Аделаиду рыданиями не вернуть. Ее, в общем-то, ничем уже не вернуть, а потому и убиваться нет никакого смысла. Поревела у гроба, и будет. Надо жить дальше».
– Неужели тебе не жаль, что бабушки с нами больше нет?
«Жаль, конечно. Она была хорошей хозяйкой, доброй и заботливой. Но ведь и ты будешь не хуже. Знаешь, я удивлен. Мне казалось, что, услышав мой голос, ты испугаешься. Закричишь, бросишься вызывать скорую помощь. А ты, гляди-ка, спокойна, как камень».
– А чего мне волноваться? – усмехнулась, потершись носом о кошачью голову. – Думаешь, я забыла, как ты мне в детстве волшебные истории перед сном нашептывал? Я ведь много лет была уверена, что ты и есть тот самый Кот Ученый, который песни заводит и сказки говорит. Мне только одно непонятно: почему ты со мной потом разговаривать перестал.
«Аделаида запретила. Она боялась, что ты начнешь обо мне рассказывать, и тебя сочтут сумасшедшей. Сама понимаешь, если человек разговаривает с котиком – это переизбыток нежности, а если котик разговаривает с человеком – это шизофрения. К тому же, из всех своих родных, ты единственная можешь меня слышать, поэтому ни родители, ни дядюшки тебя бы не поняли».
Кстати, насчет дядюшек.
– Это ты посоветовал бабушке оставить мне тебя в качестве наследства?
«Что ты, Аделаида все решила сама. Хотя здесь было без вариантов. Какой смысл передавать меня людям, которые уверены, что я – обычный кот? Я, Дашенька, фамильяр, а потому должен жить у того человека, который будет меня понимать и прислушиваться к моим советам».
– Ты хочешь сказать, что моя бабушка была ведьмой? – изумилась в ответ. – И я тоже?
«Уж точно не обычный человек, верно? Обычные люди мейн-кунов-телепатов дома не держат. Впрочем, Аделаида предпочитала называть себя видящей. Слово ведьма ей почему-то не нравилось».
– Значит, она умела колдовать?
«Конечно, нет. Как в наш век высоких технологий можно верить в колдовство, Дашенька? – мне показалось, что Василий усмехнулся. – Твоя бабушка была сильным интуитом. Настолько сильным, что могла чувствовать чужие мысли и угадывать будущее. В том числе свое собственное. Она знала, когда умрет, поэтому хорошо подготовилась к своей кончине. Ада понимала, что если завещает свое имущество тебе, ее сыновья костьми лягут, чтобы отсудить его большую часть. Поэтому поступила умнее. Видишь у меня на шее ошейник с кулоном?»