ут быть также с успехом использованы названия стиральных порошков)». Никита Богословский с издевкой писал об «абсолютной точной, проверенной рецептуре» имен. «На Марсе, например, имя и фамилия мужчины состоит из трех букв: двух согласных по краям и одной гласной в середине. Простор для фантазии (…) тут невероятный. Например: Дал Руп, Вон Там, Мох Сух, Сап Гир, Бар Бос и так до бесконечности… Чем планета отдаленнее от матушки-Земли, тем имена становятся длиннее и труднее для произношения». Пародисты, как видим, почти ничего не придумывали – чуть-чуть гиперболизировали. Беда многих фантастов была не в экзотичности выбранных имен, а в школярской прямолинейности либо в совершенной произвольности такого выбора, либо в случайности и немотивированности ассоциаций.
Были в фантастике иные примеры? Да, были, скажем, в повестях братьев Стругацких, у которых антропонимы тщательно продуманы. Однако случай Стругацких был тут скорее исключением, чем правилом. Чаще всего у их коллег-фантастов произведения, даже не лишенные сюжетной оригинальности, оказывались подпорчены неловкими именными конструкциями. Невольно вспоминается юмористический рассказ Эдмонда Гамильтона «Невероятный мир» (Wacky World, 1942): земляне, прилетевшие на Марс, обнаруживают там самых разнообразных монстров и чудовищ, ужасных гибридов. Выясняется, что на Марсе материализуются все выдумки земных писателей-фантастов об этой планете. Несчастные марсианские уродцы воспламенены ненавистью к своим безответственным создателям и решают мстить… Шутки шутками, но фантастам все же следует быть настороже: мало ли что?
Интерпресскон
Международный фестиваль (конвент) писателей и любителей фантастики с таким названием проводится в Санкт-Петербурге и окрестностях с 1990 года. Международный – не только потому, что после 1991 года бывшие республики СССР стали самостоятельными государствами, но и потому, что сюда приезжают также фэны и профи из стран дальнего зарубежья, включая мэтров (в 1998 году фестиваль посетил, например, сам Гарри Гаррисон – и оказался уютным розоволицым дедушкой).
Идея конвента возникла еще в конце 80-х, когда в перестроечном СССР активизировались клубы любителей фантастики (см. КЛФ), а фантастические публикации стали появляться в СМИ – в областных, городских или многотиражных газетах (например, в саратовской «Заре молодежи» уже в середине 80-х регулярно выходила полоса «Теория невероятности» – я ею, кстати, и занимался). Параллельно с этим увеличилось число самиздатовских журналов, посвященных фантастике (см. Фэнзины). Фэны из разных краев поначалу общались заочно, по переписке, пока в 1990 году председатель ленинградского КЛФ «МИФ-ХХ» Александр Сидорович и редактор фэнзина «Сизиф» Андрей Николаев не решили организовать встречу этих энтузиастов – чтобы они сумели наконец познакомиться лично и обменяться опытом.
Собственно говоря, Интерпрессконом конвент стал лишь во второй год существования, а в первый год он назывался Всесоюзным семинаром фэн-прессы (он же Фэнзинкон), но сразу же перерос заявленный формат. Число гостей оказалось больше предполагаемого, тематика обсуждений вышла за рамки проблем фэнзинеров, а профессиональные писатели, критики и литературоведы от фантастики, примкнувшие к фэн-журналистам, повысили статус мероприятия и, главное, его возможности. Конвент только возник, а на нем уже работали секции фантастиковедения, критики и прозы; читались и обсуждались доклады на разные темы.
Все эти перечисления на бумаге выглядят скучными, хотя в действительности конвент мог порой быть суматошным, бурным, иногда скандальным (особенно когда градус полемики между фантастами и их интерпретаторами опасно повышался, а споры выплескивались из аудиторий и гостиничных номеров в коридоры), но скучным – никогда. С самого начала здесь царила стихия, которая уравнивала самых юных фэнов с маститыми писателями. Причем с каждым годом фэны чувствовали себя все увереннее, а писатели – даже из числа почетных гостей – не были застрахованы от неудобных вопросов поклонников, нынешних и бывших, и от того, что публика прокатит их книги, выдвинутые на читательскую премию.
Важнейшая часть конвента – премиальная. На Интерпрессконе 1991 года вручалась премия от Бориса Стругацкого, упомянутого выше журнала «Сизиф» и ТПО «Измерение». Премия, правда, еще не имела названия, да и тексты претендентов в двух номинациях (проза и критика) выбирали пока еще из числа тех, что публиковались в фэнзинах. Годом позже, когда на постсоветском пространстве уже выходили во множестве журналы фантастики (см.), место публикации произведения номинанта перестало иметь значение.
В том же 1992 году премия Бориса Стругацкого в номинации «Проза» разделилась надвое («Крупная форма» и «Малая форма»), а сама премия наконец обрела название – «Бронзовая улитка», в соответствии с эпиграфом к повести Стругацких «Улитка на склоне», – и выглядела она надлежащим образом: склон и раковина ползущей по нему улитки были выполнены из разноцветного гранита, а сама улитка – из бронзы. Годом позже к награде Бориса Стругацкого прибавилась еще премия «Интерпресскон», которая внешне выглядела почти так же, но тело улитки было сделано полностью из гранита. Если Борис Натанович определял лауреатов лично, то победители Интерпресскона получали свои награды по итогам голосования всех участников конвента. Наконец, в 1994 году внешний вид обеих премий был унифицирован: «склон» стал намного компактнее, а вся статуэтка – целиком из бронзы (за исключением небольшой гранитной подставки).
Могу описать премии во всех подробностях, поскольку мне повезло дважды стать лауреатом Интерпресскона по разделу критики (1993–1994), и в те же годы я дважды получал от Стругацкого «Улитку»; позднее в этой же номинации лауреатами становились Анатолий Бритиков, Вадим Казаков, Святослав Логинов, Светлана Бондаренко, Сергей Соболев и др. Что касается прозы, то на протяжении двух десятилетий премии Стругацкого и читательская премия присуждались произведениям многих известных писателей-фантастов (в том числе Кира Булычева, Евгения Лукина, Александра Житинского, Виктора Пелевина, Бориса Штерна, Марии Галиной, Марины и Сергея Дяченко и др.).
После смерти Бориса Натановича в 2012 году прекратила существование «Бронзовая улитка», а Интерпресскон и поныне вручается на конвенте, все так же руководимом Александром Сидоровичем. За годы существования конвента сложилось множество традиций (в том числе песенный концерт Евгения Лукина и коллективный пикник на берегу Финского залива), которые я вынужден оставить за рамками Словаря, иначе мой текст сочтут рекламой.
История советской фантастики
В этой статье речь пойдет о книге, написанной мною самим в жанре «альтернативного литературоведения» и опубликованной в 1993 году под псевдонимом Рустам Святославович Кац. История ее создания такова: в 1992 году Борис Стругацкий, вручив мне «Бронзовую улитку» (см. Интерпресскон) за книгу статей «Живем только дважды», посетовал, что я не написал чего-то монументального – например, историю фантастики. Я воспользовался советом мэтра лишь отчасти, задавшись вопросом: что было бы, если бы в 1917 году большевики объявили «главной» литературой именно фантастику и всячески поощряли именно этот жанр? Поскольку дальнейшие исторические события тоже претерпели изменения, у меня в итоге получилось нечто вроде альтернативной истории (см.) СССР – фантастический роман, притворяющийся ученой монографией. «Синтетическое» имя автора должно было заранее намекнуть читателю, что он имеет дело с мистификацией.
Первое издание вышло в Саратове, в издательстве СГУ, а годом позже в столичном журнале «Знание – сила» появился сокращенный вариант книги (немыслимое дело, когда журнальная версия выходит значительно позже книжной, но в случае с Кацем все было странно). Борис Стругацкий не обиделся на то, что я своеобразно воспользовался его советом, и даже вручил мне за книгу еще одну «Бронзовую улитку»; в том же году книгу наградили и фант-премией «Странник» (см.). «Рассказывая нам “альтернативную историю советской литературы”, доктор Кац сообщает безумно много интересного о реальной советской литературе и реальной советской фантастике, – с чувством приятной неловкости цитирую интервью Бориса Стругацкого в “Книжном обозрении”. – Да, фантастики доктора Каца не существовало, но большевики-то существовали. Каинова печать, которую они накладывали на все, что связано с культурой, существовала. Так что книга Каца – не просто великолепная мистификация, но притча, очень глубокая и многомерная притча, и это не может не подкупать».
Малотиражное саратовское издание заметили рецензенты «Нового мира», «Литгазеты», «Сегодня», «Независимой», «Столицы», «Московских новостей» и других СМИ. Однако до поры книга была, что называется, широко известна в узких кругах, и читатели понимали специфику жанра. Лишь изредка игровой текст воспринимался некритически. Например, в ливерпульском журнале «Foundation: International Review of Science Fiction» предлагалось скорректировать историю журналов фантастики (см.), поскольку-де советский альманах «Селена» по тиражам опережал знаменитый журнал Хьюго Гернсбека «Amazing Stories». И пришлось мне объяснять британцу, что никакого альманаха «Селена» в природе не существовало…
В 2004 году труд Р. С. Каца вышел снова – теперь в издательстве Санкт-Петербургского университета. Текст попал в интернет, стал доступен многотысячной аудитории – и начались приключения. В одной из глав рассказывалось, как на Потсдамской конференции в 1945 году Сталин предложил американцам поделить Луну. Эпизод был связан с сюжетом: фантасты так много писали о покорении Луны, что Сталин начал путать фантазии с действительностью. После того как книга Каца попала в Сеть, фейковую цитату «из Сталина» начали выдавать за настоящую. Вышли несколько «документальных» фильмов, десятки статей и книг, где придуманный эпизод объявили подлинным и восхитились «провидческой мудростью» вождя.