– Разве же это много! – говорю им я, но они не верят.
Для них металл – магический материал, величайшая ценность из всех. Но чем ближе мы подплываем к портовой зоне, тем больше труб, подводных кабелей и каких-то неуклюжих агрегатов оказывается на нашем пути: измерительные станции, трансформаторы и тому подобное. В некоторых местах морское дно похоже на заводской цех, который почему-то оказался под водой.
Но вот мы и в порту. Вход в сиднейский порт ограничивается с двух сторон двумя мысами, один на севере, другой на юге. В качестве цели я выбрала правый мыс, потому что на его окончании я обнаружила отель, огромный, дорогой на вид комплекс высоко над обрывистым берегом, – здесь, как мне кажется, наши преследователи не отважатся кидать в нас бомбы. Если мы встанем лагерем под этим отелем, мы будем в безопасности.
Но когда мы добираемся до него, я обнаруживаю, что я ошиблась по поводу еды. Когда я рассказывала субмаринам о порте, я представляла себе гавань Сихэвэна, где полно рыбы, а водоросли растут так буйно, что каждые три месяца специальный корабль тратит целый день на то, чтобы почистить акваторию.
Но здесь, в Сиднее, в порту и окрестностях, дно совершенно голое. Пучки кабелей и труб, выходящие из порта и устремляющиеся во все стороны, похожи на толстых червей, но это единственное, что напоминает о животном мире. Нет ни рыб, ни водорослей. На дне пусто, только глина и камень. Нет даже пещер, где можно было бы спрятаться, в лучшем случае отвесные скалы, которые могут прикрыть спину. И вода мутная, с таким привкусом, словно в нее намешали мыла и цемента.
– Мы не можем остаться здесь, – констатирует Одна-Нога с такой кислой миной, словно во всём этом виновата я.
– Я не понимаю, – отвечаю я. – Там, откуда я пришла, в порту всё выглядит совсем иначе.
– Возможно, но нам это сейчас ничем не поможет, – возражает он, и, конечно же, он совершенно прав, но меня ужасно злит осуждение, которое сквозит в его жестах.
– Дайте мне день, – требую я. – Я выйду на берег и посмотрю, что я смогу сделать.
Он приподнимает узкие брови.
– И что бы это могло быть, хотел бы я знать?
– Может быть, мне удастся остановить преследования, – отвечаю я. – Убийства.
Его руки замирают в нерешительности.
– И как же ты предполагаешь этого добиться? Что ты сделаешь, оказавшись на суше? – Мне кажется, его ужасает сама мысль о том, что можно выйти из воды и отправиться на берег.
– Я выйду на берег и… – Я останавливаюсь, прикидывая, как бы ему объяснить, что я собираюсь сделать. Я же и сама этого точно не знаю. Я знаю только, что позвоню миссис Бреншоу. Ну а дальше как пойдет. Или не пойдет.
– Не знаю, как вам это объяснить, – в конце концов заявляю я. – Просто дайте мне день.
Лицо субмарина приобретает непроницаемое выражение.
– Нет. – Он кивает на голые скалы вокруг нас. – Здесь мы не сможем встать лагерем.
– Ну тогда хотя бы сегодняшний вечер, – прошу я.
– Даже столько мы не можем ждать. Мы же не сможем искать лагерь в темноте. – Он качает головой. – Я думаю, ты ошибаешься, Посредница. Люди воздуха не станут нам помогать. Должна же быть причина, почему Великий Отец наказал нам скрываться от них.
– Некоторые люди воздуха уже очень давно знают о существовании людей воды, – возражаю я, возможно, более резко, чем следовало бы. – Они постоянно давали вам лекарства, ножи…
– Мне пока что никто ножа не давал, – перебивает меня Одна-Нога.
Я делаю глубокий вдох, стараюсь не заводиться, но это мне не очень удается, мои жабры уже яростно трепещут.
– Сейчас я в любом случае отправляюсь на сушу, – заявляю я. – И в любом случае пройдет какое-то время, прежде чем я вернусь. Если, когда я вернусь, вас здесь не окажется, я уже не смогу вам помочь, вне зависимости от того, чего мне удастся добиться. – Я останавливаюсь. Не хочу, чтобы это выглядело как шантаж. Я просто хочу объяснить, что к чему, – ну, по крайней мере, настолько, насколько знаю сама.
Одна-Нога погружается в раздумья. Он против моей идеи, это очевидно. Скорее всего, лишь уважение к Белый-Глаз мешает ему прямо сейчас дать команду собираться и плыть дальше. В конце концов он недовольно кивает.
– Ну хорошо. Делай то, что считаешь нужным. А мы будем делать то, что считаем нужным мы. Всё остальное – в руках Великих Родителей.
Про Великих Родителей я уже слышать не могу! Но всё же киваю и говорю:
– Хорошо. Так и поступим.
На всяких случай я прощаюсь со всеми, кто мне дорог.
– Мы тебя дождемся, – обещает мне Плавает-Быстро.
Больше-не-Смеется обнимает и целует меня, а потом говорит:
– Больше всего я хотела бы пойти с тобой. – Ее жесты выглядят так, будто ей кажется, что на берегу она увидит своего малыша.
А Полоска-на-Животе с присущей ей беззаботностью желает мне удачи и приятного времяпрепровождения.
Потом я раздуваю грудную клетку, наполняю ее воздухом, который добываю из воды, и стремительно всплываю.
Испытываю ли я удовольствие? Передо мной Сидней. Это свободная зона. То, что ждет меня там, скорее всего, будет для меня таким же непривычным, как и для субмаринов.
35
Я выныриваю. Когда моя голова поднимается над поверхностью, я сливаю воду из легких и вдыхаю воздух. Разумеется, он пахнет морем. Но еще я чувствую в нем запахи кухни, аромат жаркого, долетающий до меня из гостиничного комплекса. От этого запаха у меня текут слюнки. Я вдруг осознаю, какая я голодная – как безумно мне хочется чего-то не сырого! Такие мысли кажутся мне предательством, но что я могу поделать? Мой живот урчит, хочу я этого или нет.
Я озираюсь, не вылезая из воды. Прежде я всё это видела лишь издали. Отель – это сияющий белизной комплекс зданий с сотнями балконов, выходящих на море, на каждом балконе стоит огненно-красный круглый зонтик от солнца. Это и правда последняя постройка на мысе, самый внешний корпус отеля почти до самого верха скрыт непролазными зелеными насаждениями: деревья, пальмы, кустарники, которые подходят прямо к воде. Другими словами, просто идеальное место, чтобы незаметно выйти на сушу. Что я и делаю. Я не торопясь подплываю к кустам, нижние ветки которых разъела соленая вода, накрывающая их во время приливов. Но есть пара мест, где ветки всё же переплетаются довольно плотно. Вот за одну из этих веток я и хватаюсь, чтобы вылезти из воды.
И снова мне приходится сначала привыкать к своему весу. Перемещаясь на трясущихся ногах, я нахожу, куда можно сесть, – на упавшее дерево. Никого не слышно. И не видно, это и так понятно. Меня окружают кусты с неприметными желтыми цветочками. Плющ обвивает всё вокруг, будто пытается придушить хилые деревца. На земле лежат гнилые плоды, распознать которые я не могу. Это, наверное, и есть те самые мини-джунгли, про которые я читала. Идея проста: взять кусок земли, посадить пару деревьев, пару кустов и оставить всё это расти само по себе, на годы, даже на десятки лет. Чем дольше мини-джунгли предоставлены сами себе, тем непролазнее они становятся и тем они ценнее.
Эти выглядят достаточно ценными. Тем лучше. Так я могу рассчитывать, что мне никто не помешает. Я снимаю рюкзак, достаю планшет и включаю его. Может быть, говорю я себе, пока он загружается, сейчас всё получится очень быстро: я расскажу о происходящем миссис Бреншоу, а она и «Гипъюн Чингу» обо всём позаботятся.
Экран планшета загорается. На нем появляется надпись, которую я раньше никогда не видела:
Область возникновения помех. Пожалуйста, поменяйте свое местоположение. Отойдите как минимум на 200 метров в указанном направлении.
Стрелочка под надписью указывает в сторону города. Над значком сети появился значок в виде молнии, символ помех.
Я пробую потрясти планшет, но это, конечно, ничего не меняет. Что это значит? Может, сиднейская сеть не признаёт мой планшет? Этого не может быть, Сеть по всему миру работает одинаково. Любой планшет должен работать в любом месте, таково правило.
Но тут я вспоминаю, что нахожусь на территории порта. Возможно, вблизи выхода из гавани стоит мощный передатчик, который создает помехи. А здесь, в мини-джунглях, до меня этого просто никто не замечал.
Чтобы пройти необходимые двести метров в заданном направлении, мне придется покинуть заросли. А я трушу. Сидней – свободная зона. А свободная зона – это тоже своего рода джунгли, просто очень большие. Когда я была совсем маленькой, мы с тетей Милдред какое-то время жили в Мельбурне. Это тоже свободная зона, и мои воспоминания о том времени омрачены ощущением постоянной угрозы. У меня всё еще стоят перед глазами машины и роботы, грузовые дроны, снующие высоко над улицами, попрошайки и сумасшедшие на каждом углу. Гигантские бронированные полицейские машины с громкими сиренами. Всюду безумно раскрашенные стены, экраны с рекламой, либо невыносимо мигающие, либо разбитые и темные. В доме, где мы жили, постоянно стоял ор, никто не соблюдал часы пользования стиральными и сушильными машинами в подвале. Мы ютились в крошечной, вонючей комнатушке. Соседи сверху держали за окнами кур в клетках, и весь куриный помет, конечно же, валился прямо нам на подоконник. В приоткрытую дверь квартиры напротив можно было увидеть мужчину, который постоянно сидел в майке и курил перед никогда не замолкающим теликом. День и ночь, словно он вообще не спал.
Но лучше всего был школьный автобус. Он был большой, современный, с кондиционером и автопилотом. На борту не было водителя, только учительница. В школу он никого не отвозил. Он сам и был школой. Я садилась в него – у нас он проезжал каждый день в 37 тиков, это было мое время, я его до сих пор помню, – получала планшет и начинала учиться. А автобус в это время медленно катил по городу, мило человеческих муравейников или роскошных вилл, по промзонам и стройкам. Дети постоянно входили и выходили, и так менялись группы, вместе с которыми я училась.