38
– Ты, наверное, сильно удивлена, – он растерянно теребит свою косу Серого Всадника.
Я ловлю ртом воздух. Первым моим желанием было броситься ему на шею, но… почему-то не вышло.
– Сильно удивлена — это не совсем удачная формулировка, – наконец выдавливаю я из себя. – Я думала, ты погиб!
– Давайте-ка, – вмешивается мистер Фарнсворт, прежде чем Шесть-Пальцев успевает что-либо ответить, – мы для начала сядем в машину и поедем к отелю «Саут Хэд». По дороге мы расскажем тебе всю историю.
Так мы и поступаем.
Если коротко, история оказывается совершенно невероятной: Шесть-Пальцев полукровка, в точности как и я, а мистер Фарнсворт – его отец. Однако разница между Шесть-Пальцев и мною в том, что для него переход из одной среды в другую чрезвычайно мучителен и потом должно пройти очень много времени, прежде чем он снова сможет повторить его. То есть, если он вышел из воды на сушу, ему требуется остаться там на какое-то время.
Именно это с ним и произошло. Во время сумасшедшей гонки, когда он уводил от нас подводные лодки, прогремевший совсем рядом взрыв привел кита в такую панику, что он помчался, не разбирая дороги, и выбросился на пустынный пляж аграрной зоны к северу от Сиднея.
По счастью, в этот момент начинался прилив, вода поднималась и Шесть-Пальцев удалось затащить Маленькое-Пятнышко обратно в море и таким образом спасти его от смерти. Но сам он вернуться в воду теперь не мог. Поэтому решил пробираться к своему отцу в Сидней.
– Пришлось украсть сушившуюся на веревке одежду, – признаётся он.
Между тем мы уже стоим на парковке отеля «Саут Хэд», и я борюсь с то и дело накатывающим страхом, что всё это мне только снится.
– Потом я начал спрашивать у людей, как попасть в Сидней. Рассказал, что был на экскурсии и потерялся, в конце концов одна женщина привезла меня сюда.
– Вот это был сюрприз, когда он вдруг оказался перед моей дверью, – с улыбкой говорит мистер Фарнсворт.
Я всё еще не могу поверить: Шесть-Пальцев такой же, как я, – гибрид. А я об этом совершенно не подозревала!
– Почему ты ничего мне не рассказал? – вопрошаю я.
Он морщится.
– Это длинная история.
– Сегодня я уже потратила впустую столько времени, что вряд ли теперь стоит его экономить, – отвечаю я. Мне ясно одно: именно это – то, что он такой же полукровка, как и я, – и стояло между нами с самого начала. Поэтому я не согласна ничего откладывать на потом, я хочу знать всё сейчас. И знать наверняка.
И вот я узнаю всю историю целиком: Джеймс Фарнсворт около двадцати лет назад приехал на биостанцию, расположенную на одном из островов Филиппинского архипелага.
– Тамошние ученые были редкостными лоботрясами, – рассказывает он. – Больше всего нас интересовало, как получше провести время. Если между вечеринками оставалась пара часов на науку – отлично! Ну а если нет, то и ладно. Никаких последствий для нас это не имело, потому что наша работа мало кого интересовала.
Джеймс Фарнсворт был тогда хорошим ныряльщиком, и дело не в глубине погружения, а в его продолжительности. Он использовал этот талант для изучения поведения дельфинов, к которым таким образом можно было подобраться ближе, чем с аквалангом. Так как он был единственным в группе, кто занимался свободным погружением, нырять приходилось в одиночестве. («Чего, вообще-то, ни в коем случае нельзя делать», – признаётся мистер Фарнсворт.)
И вот в одно из таких погружений он встретил девушку-субмарину. Ее звали Смелое-Сердце, и, видимо, он ей понравился, потому что она возвращалась снова и снова, и они сближались всё больше и больше. На языке жестов он тогда не говорил, но быстро сообразил, что означают ее жестикуляция, разыскал в Сети экспресс-курс, а остальному она научила его сама. По счастью, она была очень неплохой вдыхательницей воздуха и могла оставаться на суше около двух часов. Так что она могла навещать его в уединенной бамбуковой хижине на берегу, которая была в полном его распоряжении. В конце концов он влюбился в нее, а она в него. Ну и в результате они совместно совершили представляющее научный интерес открытие: субмарина может забеременеть от человека воздуха. К тому моменту научный интерес давно превратился в личные отношения, и Джеймс Фарнсворт отказался от идеи опубликовать сенсационную статью о людях воды. Скорее наоборот, он был совершенно убежден, что должен сделать всё от него зависящее, чтобы и дальше держать существование субмаринов в секрете от всего остального мира.
У ребенка было по шесть пальцев на каждой руке, в остальном же он был совершенно здоров. Первые три года он прожил с мамой, племя которой регулярно кочевало в этих водах, так что ученый довольно часто виделся с сыном.
Однажды, когда племя в очередной раз стояло лагерем неподалеку от хижины Фарнсворта, Смелое-Сердце решила проверить, унаследовал ли ребенок ее талант и может ли дышать воздухом так же долго, как она. В три года, объяснила она Фарнсворту, это уже можно определить и обычно родители ребенка проводят этот эксперимент вместе.
И вот они вытащили маленького Шесть-Пальцев на воздух, несмотря на его протесты. Сначала он кричал, задыхался и паниковал, но через пару минут и правда начал дышать воздухом и совершенно успокоился.
Но, к ужасу обоих родителей, вернуться в воду ему не удалось. Сколько они ни пробовали, Шесть-Пальцев, проживший в воде три года, больше не мог дышать водой. В конце концов они оставили свои попытки из страха, что он утонет. Было решено, что теперь ребенок будет жить с отцом.
Так у холостого морского биолога Джеймса Фарнсворта появился сын, которого ему теперь нужно было воспитывать. Коллеги не сильно этому удивились. Они решили, что речь идет о ребенке от какой-нибудь жизнерадостной островитянки. Случай отнюдь не редкий.
И Шесть-Пальцев рос у отца. Тот говорил с сыном и на английском, и на языке жестов, потом мальчик пошел в начальную школу вместе с филиппинскими детьми из окрестных деревень, с которыми играл. Ни его шесть пальцев, ни жабры, ни перепонки не вызывали вопросов, если что и обсуждалось, так это то, какой Шесть-Пальцев прекрасный пловец. Ах, да: отец назвал сына Леоном.
– Леон Фарнсворт, – повторяю я, чтобы почувствовать вкус имени на языке. – Хм, Шесть-Пальцев мне нравится больше.
А настоящее имя нужно держать при себе, наставлял его отец с первого же дня на суше. И нельзя никому рассказывать, кто твоя мама. Это тайна, которую непременно надо было сохранить.
– Забавно, что в школе ребята постарше в какой-то момент сами начали называть меня Шесть-Пальцев, – со смехом рассказывает он. – Пока учительница им строго-настрого не запретила.
Время от времени Фарнсворт брал сына с собой в Сидней, где, как он понимал, ребенок с шестью пальцами никого не удивит.
Шли годы. Шесть-Пальцев рос и стал бы совершенно нормальным человеком воздуха, если бы однажды его мама в одну из их редких встреч не уговорила его нырнуть вместе с ней. Она нашла на дне какой-то очень красивый переливающийся камень, который хотела показать ему. Чего она ему не сказала, так это что нырнуть предстояло на глубину, слишком большую для человека воздуха. Слишком большой она оказалась и для ее восьмилетнего сына.
Но он старался не подать виду и, когда внизу у него в легких закончился воздух, непроизвольно начал дышать водой. Но после этого не смог выйти обратно на сушу.
Вот так внезапно закончилась его жизнь с отцом, и Шесть-Пальцев не оставалось ничего другого, кроме как остаться с мамой. Ей эта перемена далась непросто. А вот Шесть-Пальцев, напротив, быстро приспособился к жизни в воде, и, когда вскоре после этого его мама примкнула к Серым Всадникам и стала спутницей Высокого-Лба, он уже стал таким же субмарином, как и все остальные. Он был на седьмом небе, когда киты приняли его как всадника, и это превратилось для него в смысл жизни.
Мама тоже строго-настрого запретила ему рассказывать кому-либо о своем происхождении – но совсем по другой причине, нежели отец: она шпионила для Высокого-Лба на суше и боялась, что тот отправит на берег и ее сына, если узнает его тайну.
– Она всегда говорила: никто не знает, сколько раз в жизни ты можешь менять воду на воздух, – рассказывает Шесть-Пальцев. И кстати, мне нравится, как звучит его голос.
– Я бы точно ничего ему не разболтала, – говорю я.
Он поднимает брови.
– Ты уверена?
Нет. Не уверена. Он прав. Я на своей шкуре испытала, каким опасным искусителем может быть Высокий-Лоб.
Припарковавшись у отеля, отец Шесть-Пальцев говорит:
– Мне кажется, вам обоим есть что сказать друг другу наедине. Ну а я пока упакую продукты.
Отличная мысль, говорю я себе, но, когда мы выходим из машины и идем в сторону берега, меня накрывает ощущением подавленности. Мы оба молчим. Ага, как же, «есть что сказать друг другу».
Потом, когда мы доходим до парапета, не дающего постояльцам отеля падать в океан, я еще раз спрашиваю Шесть-Пальцев:
– Почему ты ничего не рассказал мне? Мы столько дней были совершенно одни, у нас было так много времени…
Шесть-Пальцев пристыженно кивает.
– Да, всё так. В тот миг, когда мы поцеловались, я хотел тебе все рассказать, всё-всё. Я хотел, чтобы ты знала обо мне всё. Но потом я испугался, вдруг ты подумаешь, что я просто завидую тебе, хочу присвоить себе твой статус Посредницы и всё такое…
– Что? – не выдерживаю я. Это просто не укладывается у меня в голове. – Из-за того дурацкого пророчества?
Он грустно пожимает плечами.
– Ну а что бы я делал, если бы ты потребовала от меня доказательств? Я бы не смог ничего доказать. И подтвердить мои слова некому – где моя мама, я понятия не имею, а больше никто об этом не знает. – Он вздыхает. – Ну, вот я и решил, что лучше вообще ничего тебе не рассказывать. Да и зачем? Я же не планировал когда-либо возвращаться на сушу. Ну а потом… я говорил себе, что ты всё равно не останешься под водой. В конце концов ты всё равно вернешься на берег.