чтобы «доказать Сталину», что северные конвои с ленд-лизом проводить «невозможно»! Очень уж не хотелось господину Черчиллю помогать Советам… А значительно позднее, уже после войны, сэр Уинстон с помощью обычного вранья скрыл подробности этой подлости такой дымовой завесой, что и историки, и даже уцелевшие очевидцы трагедии только руками развели…
– Где? – приподнял бровь премьер-министр и пренебрежительно фыркнул. – В японских территориальных водах? Там нас давно заждались гостеприимные хозяева с бутылкой сакэ в одной руке и самурайским мечом в другой… Да там японских крейсеров больше, чем селедки в норвежских водах! Не смешите меня, Дадли…
«Мне без малого семьдесят лет, я давно уже усталый старик… мне бы сейчас сидеть у жаркого уютного камина в нашем семейном гнездышке, сладко подремывать под теплым пледом и потягивать виски… или тот замечательный армянский коньяк, что присылает мне дядюшка Джо… – на минуту-другую для сэра Уинстона исчезли все звуки вокруг и перед глазами мелькнула зеленая лужайка перед дворцом герцогов Мальборо, залитая июльским солнцем, и маленький мальчик в белом костюмчике, степенно прогуливающийся по дорожкам огромного парка под присмотром няни. – Какой очаровательный бутуз… Сколько же мне тогда было? Года четыре, может пять… Моя милая, добрая няня! Моя миссис Элизабет. Как же ее полностью-то звали… Да, Элизабет Энн Эверест – единственная женщина на свете, которая любила меня по-настоящему… Отец пропадал в своем поганом парламенте, мать была слишком увлечена светской жизнью, а до меня никому и никогда не было никакого дела! Впрочем, для английских семей это вполне обычное явление – там никогда не баловали детей излишней заботой и любовью, всякое сюсюканье считалось неприличным! Бедные ребятишки: чуть подрос – сразу в закрытую школу, для девочек – пансион. Воспитание и порядки похлеще, чем в армейской казарме! “Настоящий джентльмен – это жесткость, ум, сдержанность и спортивный характер!” Папенька отдал меня в Сент-Джордж, где меня пороли чуть ли не каждый божий день! Моя милая миссис Энн пришла в ужас, когда навестила меня в том гадюшнике – черт возьми, я был весь синий от побоев! Тогда она настояла, чтобы меня перевели в школу сестер Томсон, в которой я был самым неуспешным учеником, ха-ха… Зато потом, через несколько лет, в Хэрроу, я здорово “поумнел” и даже стал… кажется, в 92-м году, чемпионом заведения по фехтованию… Да, я был строен, силен и ловок! М-да, давненько это все… Солнце, лужайка, милая миссис Элизабет, которую я иногда дразнил “тетка Килиманджаро”… Дурак, я тогда и выговорить все это толком еще не мог… Черт побери, надо бы выпить за здоровье моей милой, доброй нянюшки! Хотя, какое “здоровье” – за упокой, конечно… Господи, упокой ее святую душу! Какое сердце!.. Да что там все бормочет этот дурак Дадли?! Как же вы мне все надоели, безмозглые бездари и тупицы… Мне семьдесят, а все держится только на моих плечах! Что вы все без меня?! Ничто! Плюнуть бы на все да к камину под плед… Не могу. Как же я страну оставлю в такое время? На кого?! Нет, мы еще покурим, мы еще хлебнем шотландского с дымком… Боже, храни меня, короля и мою милую Британию… Британия превыше всего!..»
– Достаточно, Дадли, – я понял вас… – Черчилль шумно выдохнул и, сосредоточенно посапывая, принялся колдовать над новой сигарой. – А теперь я хочу услышать соображения нашей разведки… Что, кроме пустой болтовни, мы можем сделать?
– Сэр, не все так плохо и безнадежно, – несколько загадочно начал разведчик. – У нас есть реальный шанс заполучить в свои руки и субмарину, и груз…
14
Штурмбаннфюрер Кремер раздраженно захлопнул уже порядком осточертевшую книгу о похождениях «славных викингов», бросил томик на маленький столик рядом с койкой, покосился на соседний пустой «матросский гамак» – Хейтц в последнее время предпочитал околачиваться в капитанской рубке «Сен-Току», привычно забросил руки за голову и невидящим взглядом уставился в низкий потолок…
Валька Седых отчетливо помнил, как однажды в мрачноватом коридоре их детского дома для детей-сирот комсостава РККА его окликнула директриса, затем взяла сухими жесткими пальцами за подбородок, повернула Валькину голову вправо-влево и с усмешкой покачала головой: «Ну надо же, как похож…» Пальцы директрисы, неизменно облаченной в заношенную гимнастерку с чуть потускневшим орденом Красного Знамени, остро пахли табаком, и Валька так и не смог понять, на кого же он так «похож», пока не встретился в ее кабинете с немногословным седоватым мужчиной в подобной же гимнастерке с накладными карманами – разве что «рубаха-френч» незнакомца была поновее, да в петлицах рубиново поблескивали две «шпалы»…
– Та-ак… Валентин Седых, четырнадцатого года рождения… мать умерла при родах, отец… отец погиб в Туркестане в двадцать пятом, на границе, в стычке с прорвавшейся из-за кордона бандой басмачей… С двадцать пятого и по сей день – спец. детдом… Отличник… почти, комсомолец, характеризуется положительно… Ну что, Валентин Матвеевич, все верно? Я нигде не наврал? – Мужчина смотрел вполне доброжелательно, но была в его взгляде какая-то не очень приятная… цепкость. – Валентином-то в честь мамы отец назвал?
– Так… точно, товарищ…
– Можешь называть меня Петром Сергеевичем. Кем стать-то собираешься, боец? Небось летчиком? Я тут смотрю, с вышки прыгаешь, кроссы бегаешь! «Ворошиловский стрелок» опять же…
– Я на границу пойду служить.
– Как отец, значит… Понимаю, это ты молодец! Только ведь на границу ты можешь и не попасть – это уж куда военкомат, куда Родина пошлет… Да и с врагами нашими можно ведь не только на границе драться… Вот тут написано, что ты немецким владеешь – и не просто «гутен морген, Карл Иванович!», а отлично «шпрехаешь»! Так, нет?
– На «отлично», может быть, и не потяну, но говорю вроде бы прилично…
– Так ты у нас еще и скромный… – хмыкнул мужчина и подвел итог: – Значит так, Валентин Матвеевич! Я думаю, мы с тобой еще встретимся. Когда и где – тебе скажет ваша директриса. Да, товарищ Седых, а девушка-то у тебя есть?
– Ну… есть тут одна девчонка…
– Все-таки есть, значит… Это плохо…
– Что «плохо»? – слегка опешил Валька.
– Да нет, это я про свои дела – не обращай внимания. Ну что, товарищ Седых, до встречи?…
– Разрешите вопрос, Петр Сергеевич? – Валентин дождался разрешающего кивка седого и продолжил: – Тут директриса сказала… А на кого я похож-то?
– Сказала, говоришь? – военный едва заметно нахмурился и тут же обаятельно, как-то очень хорошо улыбнулся. – Да так, на мальчишку одного… Все – потом. Ну, беги, беги, боец…
Выходя из директорского кабинета, Валька невольно оглянулся и натолкнулся на внимательный и задумчивый, приценивающийся взгляд «Петра Сергеевича»…
В разведке случайных людей не бывает. Нельзя взять первого попавшегося человека с улицы и «сделать» из него квалифицированного «диверсанта или шпиона»… Во-первых, люди из спецслужб, как правило, точно знают, каким приблизительно требованиям должен соответствовать нужный им человек, поскольку для диверсионно-разведывательной работы необходимы одни качества, для аналитической – другие, для внедрения «во вражескую среду» – третьи, для «чего-то еще» – четвертые, пятые и шестые… Во-вторых, серьезные и немногословные ребята всегда точно знают, где можно найти подходящего кандидата. Для войскового спецназа, где жилистые парни шастают по тылам противника и собирают разведданные, режут «кого положено» или взрывают «важные объекты», можно подобрать спортивных мальчишек покрепче из нового призыва и за полгода-год подготовить из них более-менее приличных «головорезов». Командира подобной группы нетрудно отыскать среди выпускников соответствующего военного училища… С подготовкой «нашего человека для работы в самом логове врага» дело обстоит гораздо сложнее… Какими качествами, например, должен обладать разведчик, внедренный в святая святых гитлеровских спецслужб – в РСХА, Главное управление имперской безопасности? Приличное образование, ум, крепкие нервы, безукоризненное владение языком и соответствующая легенда без сучка и задоринки – само собой, это даже не обсуждается. Найти подходящего кандидата, отлично знающего язык, «поставить» ему «берлинское произношение», обучить тонкостям разведки и конспирации, сочинить правдоподобную легенду – все это вполне возможно. Нетрудно также объяснить, что «немцы не пьют водку стаканами, не разминают сигареты перед прикуриванием и даже считают иначе, чем русские: не загибают пальцы, начиная с мизинца, а отгибают, начиная с большого…» Все это требует немалого времени, но и оно будет потрачено впустую и «шпион засыплется», если человек не поменяет менталитет, образ жизни и мышления целиком – тут уж не система Станиславского, а кое-что посерьезнее…
Скверного актера могут выгнать из театра за «профнепригодность», могут освистать и забросать гнилыми помидорами, а неудачливого разведчика в случае провала ждут вещи пострашнее несвежих овощей – в подвалах гестапо его попросту порежут на кусочки, но предварительно выбьют и с истинно немецкой деловитостью запишут все, что он знает, знал и даже то, о чем просто слегка догадывался… И еще одна и, пожалуй, главная вещь: нельзя этак запросто зайти в здание СД, предъявить чистенькие документы «настоящего штандартенфюрера» и попросить «приличную должность» – не дадут ведь, сразу в подвал отправят… До приличной должности в любом ведомстве нужно, господа… дослужиться! А значит, разведчик просто обречен начинать с самых что ни на есть низов: например, после всех тщательнейших проверок «на чистоту крови и помыслов» поступить в офицерское училище войск СС, закончить его, некоторое время «потянуть лямку в войсках», а уж затем, ступенька за ступенькой, «делать карьеру», поскольку «послужной список офицера» – вещь, легко проверяемая, и тут уж не может быть никакой «липы»…
Таким образом, для того чтобы «наш человек» слал в центр толковые шифровки с серьезной информацией, нужно потратить годы, и все эти годы он будет обречен на жутковатое одиночество и ежеминутный риск, подобно канатоходцу, вышагивающему под куполом цирка по тоненькому канату. Только вот канатоходец пользуется страховочной лонжей и в любую секунду может закончить свое выступление и отправиться за кулисы пить чай с друзьями… У разведчика нет лонжи, а страшный канат, кажется, не имеет конца и с него нельзя спрыгнуть посередине пути и очень часто нет рядом друга, которому можно пожаловаться, что ты устал, что нервы уже ни к черту, что, как оказалось, труднее всего напрочь забыть самый обычный русский мат и не выдать тираду этажей в пять, когда преследуют неудачи и колючей петлей захлестывают отчаяние и страстное желание послать все и вся к чертям, и оказаться дома, на берегу тихой речки, затянутой розоватым утренним туманом, среди нежно-зеленых веселых березок… Костер, птички, удочка, солнышко вот-вот встанет… Так вот, если ты не можешь запросто «кинуть в костер» или «упрятать в крепкий сундук» и контролировать свои переживания, сомнения, страхи и прочую ностальгию «по березкам», – в разведке тебе делать нечего.