Реальная рукопашная схватка очень мало напоминает молодецкие забавы в спортзалах. Среди многих километров пленки, запечатлевшей хронику Второй мировой, можно найти очень много страшных кадров: эсэсовские айнзатцгруппы, сжигающие из огнеметов целые деревни вместе с жителями; воздушные бои и бомбежки, снятые с борта самолета; атаки, где бегут и падают среди разрывов солдаты; несущиеся по пыльным дорогам танки и летящие в штормовых волнах торпедные катера; черно-дымный ад уличных боев и даже мрачные трубы крематориев за колючей проволокой и бульдозеры, деловито сталкивающие в огромные рвы горы податливо-костлявых останков тех, кто еще вчера были живыми узниками концлагерей… Но вы вряд ли найдете съемку реального рукопашного боя. Операторы не могли это снимать, это невозможно снять… И рассказать об этом невозможно. Правду могли бы поведать те, кто участвовал хотя бы в одной схватке и выжил, но они никогда и никому не расскажут. Они знают, что об этом нельзя рассказывать, нельзя вспоминать… и, к несчастью, забыть не получается…
– А ты джигит… не ожидал, – Джафар в изнеможении присел на корточки, привалился спиной к переборке рубки и, глубоко затягиваясь, курил уже вторую папиросу. – Как ты этого узкоглазого… лихо. Вижу, вас не только красиво маршировать учат… Ладно, покурили, отдохнули – пора и за дело! Эй, джигиты, давайте все сюда! Эти сволочи четверых моих прирезали как худых баранов… Ну и мы с тобой троих, да еще на лодках мои ребята одного очень удачно по башке веслом приласкали – так что, по-европейски если, получается ничья…
Трупы японцев без особых почестей вернули обратно в море, из которого «боевые пловцы» четверть часа назад вынырнули как чертенята из табакерки – как выяснилось, на свою славную погибель. Еще полтора часа напряженной работы потребовалось на то, чтобы перевезти все ящики на берег и надежно укрыть в одной из пещер. Нукеры привели баркас в порядок, начисто отмыв палубу, своих же погибших товарищей после недолгих размышлений отправили вслед за японцами, по поводу чего Джафар пошутил прямо-таки по-европейски, обнаруживая некоторое знакомство с историей давней резни во время Варфоломеевской ночи, когда французы безжалостно истребляли французов из-за легких разногласий в вопросах «правильной» веры:
– Кидай всех за борт! Акулам все равно, а на небесах Аллах разберется, где свои, а где чужие… Кстати, о чужих… – Джафар как-то нехорошо потемнел лицом и в упор посмотрел на Кремера, причем во взгляде иранца явно читались сомнения и подозрительность. – До сих пор я был уверен, что Япония и Германия – союзники… Или я что-то упустил? Как-то непривычно видеть, что друзья так увлеченно режут друг друга…
– Уважаемый Джафар, – с некоторой досадой начал Кремер, словно ему было неловко и стыдно то ли за коварных союзников-японцев, то ли за непонятливость и излишнюю подозрительность иранца, – думаю, вы прекрасно понимаете, что в нашей жизни частенько бывает так, что шкурные интересы побеждают и честь, и верность, и долг… Капитан подлодки перевозил невероятно важный для рейха груз и… решил подзаработать на всю оставшуюся жизнь, поскольку счел, видимо, что война проиграна и пора подумать и о себе. Этот Накамура посчитал, что фунты стерлингов ему нравятся больше японских иен, и хотел просто продать англичанам груз… гадина узкоглазая! А у меня было строжайшее предписание от рейхсфюрера СС: ни в коем случае не допустить, чтобы ящики попали в руки врагов! И мне пришлось выполнить приказ – я лично бросил подлодку на рифы! Теперь вы знаете все… И если вы мне не верите, – голос немца чуть дрогнул, – если между нами проползла черная змея недоверия… Что мешает вам прямо сейчас перерезать мне горло, отправить вслед за японцами и выгодно загнать товар англичанам? Ну, давайте!
– Извини, брат, – Джафар мягко положил руку на плечо эсэсовца. – Я был неправ. Умный, настоящий мужчина не стыдится признать свою ошибку! Извини… Но и ты сейчас был несправедлив ко мне: Джафар никогда не был и не будет жалким торгашом и предателем, забывающем обо всем на свете при виде лишней золотой монеты! Ни о какой «торговле» с англичанами не может быть и речи! Пока я жив и еще что-то могу сделать, я помогу тебе вернуть груз законному владельцу – великой Германии!
– Как говорят у нас: выпили – и забыли… Теперь, друг мой, нам предстоит решить самую важную задачу: каким образом доставить ящики домой… – Кремер вдруг почувствовал невероятную усталость и какую-то безучастную пустоту в душе. «Черт меня возьми, как же мне надоело выплясывать лезгинку перед этим басмачом! Как “трогательно” я его поддел насчет “змеи недоверия” – прямо-таки восточная мудрость и хитрость поперла… Откуда что и берется… О великий Аллах, когда же это все закончится, а?…»
29
Проклятая дорога, когда же она приведет куда-нибудь?! Райли-Хейтц устало выдохнул, утер мокрый лоб грязным рукавом и брезгливо поморщился: м-да, хорошая ванна сейчас бы не помешала… Оп-па, а что это там впереди… ну точно… мутновато-желтое облако света от автомобильных фар… вот и гул моторов слышен! Колонна? И конечно же британская – здесь, среди этих проклятых иранских камней, пыли и песка, просто не бывает сейчас других! Уже недалеко, сейчас из-за вон той скалы покажутся, подумал Райли и заторопился – надо выскочить на середину дороги, а то, не дай бог, еще мимо проскочат!
Сзади послышался едва уловимый шорох, но оглянуться Райли так и не успел: чья-то жесткая рука локтем мгновенно перехватила его шею, резко сдавила, а свободной рукой неизвестный нападавший отработанным движением коротко ткнул собранными в «птичий клюв» пальцами в сонную артерию, и уже близкий свет фар померк, и англичанин провалился в мутную, черную пустоту…
Темнота вдруг рассеялась – Райли очнулся оттого, что кто-то больно и унизительно хлестнул его ладонью по щеке, и, видимо, не в первый раз. Сэм осторожно приоткрыл глаза, и в первое мгновение ему показалось, что над ним нависает лицо одного из японцев, от которых он так старательно пытался отделаться. Но еще секунду спустя понял, что немного ошибся… Да, кругловатое скуластое лицо, узкие азиатские глаза, но… но это не человек Накамуры! Это… ну да – «Чингизхан»! Райли едва не застонал от досады: о святой Патрик, что же это творится, а?! Что же за невезение такое… И этот гад, получается, уцелел! В горячке англичанин даже не обратил внимания, что машинально упомянул святого Патрика – традиционного покровителя этих чертовых рыжих еретиков-ирландцев… Райли скосил глаза и увидел, что лежит в придорожной канаве, а колонна, судя по всему, давно проехала мимо и даже гула моторов уже не слышно.
– Ты только кричать не вздумай, – негромко посоветовал-предупредил Сэма азиат, красноречиво покачивая перед его глазами узким лезвием ножа, зажатого в смуглом кулаке. Говорил «Чингизхан» по-немецки. – К англичанам торопился? «Торописса не надо есть, капитана»… Я еще на подлодке чуял, что ты гнилой паренек! Ящики где? Только врать мне не надо – глаза вырежу… У меня есть немного времени. Или ты все быстро рассказываешь, или будешь умирать медленно, очень больно и страшно… А ведь дома, наверное, мама старенькая ждет, нет? Ну, начинай…
Запираться и отрицать очевидное – ведь только что бежал навстречу англичанам! – было, конечно, глупо… Как хорошо рассуждать о героизме, сидя с бокалом виски у приятно греющего уютного камина где-нибудь в Ноттингеме. Об опасностях благородной и романтической профессии разведчика, о «хождении по лезвию бритвы», о плащах-кинжалах и высоком служении Родине… Но когда перед глазами поблескивает хищное лезвие ножа дикого азиата и ты понимаешь, что жизнь твоя стоит дешевле пригоршни дорожной пыли, то… многое видится в несколько ином свете. «Дикая скотина! Сначала он одним движением лезвия сделает из меня одноглазого адмирала Нельсона, а потом и слепого Гомера… Не хочу. Да пропади оно все пропадом! Все эти поганые ящики не стоят и капли моей крови! А это животное точно уж никого не пожалеет… Попробовать поговорить с ним?»
– Да, вы правы – я работаю… на британскую разведку. И вот что я хочу вам сказать… Вы же здравомыслящий человек, неужели вы не понимаете, что для Германии все кончено? Еще несколько месяцев – и все, конец! Неужели вы так стремитесь погибнуть вместе с кучкой этих фанатиков-безумцев? А если бы вы помогли мне и нашим, то они могли бы хорошо заплатить, очень хорошо! Эти ящики, они…
«Чингизхан» точно выверенным ударом хлестнул Райли кончиками пальцев по носу, и сразу же обильно потекла темная кровь.
– Никто не знает своей судьбы. Возможно, я и погибну через «несколько месяцев», но ты, если сейчас же не поумнеешь, сдохнешь уже сегодня! Ты говоришь неправильные вещи, англичанин. Мне не нужны ваши деньги, мне нужно совсем другое! Я, по-моему, на хорошем немецком языке спросил тебя про ящики. Ты забыл немецкий? Или ты хочешь умереть героем? Герои не сдыхают в грязной канаве с перерезанным горлом… Где ящики?
– Здесь, неподалеку. Думаю, они спрятали их в бухте…
Генрих Гиммлер, создавая «черную гвардию фюрера», изначально задумывал превратить СС в закрытый орден – наподобие мрачного и таинственного ордена иезуитов. Человек вполне здравомыслящий, Гиммлер, тем не менее, обожал красивые «таинственности, обряды» и прочие забавы для узкого круга «избранных и посвященных». Одним из увлечений рейхсфюрера СС были «научные исследования наследия предков и тайных знаний народов мира», проводимые закрытыми эсэсовскими институтами, объединенными программой «Аненербе». Интересовал «вождя СС» и оккультизм. На деньги Рейха были снаряжены экспедиции на далекий Тибет, для исследований «корней арийской истории» и поисков легендарной Шамбалы. Нашли ли эсэсовцы Шамбалу, неизвестно, но то, что в Германию приехало немало тибетских крепких мужичков, верой и правдой служивших лично «милому Хайни», – это известно доподлинно. Как и то, что на ставку Гитлера «Вольфшанце» в Восточной Пруссии, построенную по архитектурным принципам «невидимых» тибетских монастырей, за все время войны не упало ни одной бомбы…