е с вином утопил – наверное, хорошее вино испортил, сволочь… Наш князек Святополк после смерти папаши сразу же братьев начал резать, но что-то там у него не сложилось и пришлось дураку бежать… к венграм, что ли, – там где-то и сгинул, а в народной памяти так и остался Окаянным… А этот – мудрец, Макиавелли обзавидовался бы! Хотя… С маршалами он все же маху дал – не стоило их к стенке ставить. Да и остальные сорок тысяч уничтоженных красных командиров нам в сорок первом ох как пригодились бы! Так опять же – вывернулся! Кого-то вовремя из лагерей выдернул, кого-то вознес из ванек взводных и вот вам, пожалуйста, Жуков, Василевский, Рокоссовский – полячок наш дорогой… Молодец Коба… Сам пашет по двадцать часов в сутки и всю страну так работать заставил! Да и страну ведь он создал! Через кровь, через народное “не могу-не хочу” создал державу именно такую, какая виделась и была нужна именно Ему… Сталинский СССР… Нет, все-таки он гений…»
– На мой взгляд, товарищ Сталин, в таких ситуациях трудно говорить о полном доверии… Как говорят в народе: «Доверяй, но проверяй!» Это человек из ведомства Ильичева – полагаю, генерал все-таки лучше знает свою резидентуру… Он заверяет, что источник надежный, но я лично считаю, что любую информацию следует проверять и перепроверять, от кого бы она ни исходила… – осторожно «перевел стрелки» на начальника разведуправления Берия.
– Проверяйте, перепроверяйте, подключайте все службы, но информация в ближайшие дни должна лежать у меня на столе!.. – внушительным тоном подытожил Сталин и, в очередной раз начиная «священнодействие» со своей трубкой, негромко сказал: – Вы свободны, товарищи. Работайте…
5
Светло-коричневый «BMW» мягко притормозил перед полосатым шлагбаумом контрольно-пропускного пункта военно-морской базы, стекло водительской двери медленно поползло вниз, и шофер протянул бумаги дежурному унтер-офицеру береговой охраны в обычной форме вермахта, но с якорем на рукаве шинели. Тот внимательно просмотрел пропуск, предписание, наклонился и заглянул в салон «BMW», профессионально-цепким взглядом «ощупал» сидевших сзади двух офицеров в военно-морской и эсэсовской форме, терпеливо ожидавших конца проверки, удовлетворенно кивнул, вернул шоферу бумаги, затем небрежно козырнул и махнул ладонью солдату – шлагбаум тут же взметнулся в положение «подвысь», и машина медленно двинулась на территорию базы…
Склады, мастерские, казармы, каналы, пирсы и доки – все здесь строилось по принципу необходимого минимума плюс наивозможной незаметности и неуязвимости с воздуха. Отсюда лодки прославленных подводников «папаши Карла» уходили на боевое дежурство в Атлантику, на Балтику, добирались до союзных конвоев в холодном Баренцевом море и сюда же возвращались, израсходовав запас торпед – с пустыми емкостями для горючего и порой весьма и весьма потрепанные авиацией и всякого рода морскими охотниками русских и союзников. К началу сорок четвертого немецкие подводные лодки уже никак не могли похвастаться тем, что они безраздельно господствуют «на морях-океанах» – эпоха безнаказанной охоты за транспортами практически по всей Атлантике и европейским морям закончилась… Это в первой половине сорок второго бравые ребята Деница довольно лихо обстреливали побережье Америки и топили все подряд корабли, не особенно всматриваясь через перископы в цвета флагов и не делая различия между военными судами и всякими там «торгашами-сухогрузами и пассажирскими корытами». Взметая в ярко-голубое небо густые облака черного вонючего дыма, горели нефтеперерабатывающие заводы и танкеры, и пронзительно-страшно кричали прощальные сиплые гудки расстрелянных торпедами транспортов, уходивших в стыло-мрачную глубину океана. Тогда слова президента Рузвельта, сказанные еще задолго до бойни в Перл-Харборе, еще до вступления США в войну, о том, что «пусть никто из американцев не думает, что Америка избежит войны, что она найдет пощаду, что на западное побережье не нападут…», полностью оправдались… Безнаказанность для «стай морских волков» была вещью весьма приятной, но на этом свете все когда-нибудь кончается: если в сорок втором подводники Деница могли утопить пару сотен кораблей, потеряв всего лишь десяток лодок, то к началу сорок четвертого картина здорово изменилась – союзники подводные лодки немцев научились топить и теперь счет шел почти один к одному! Судоверфи рейха клепали лодку за лодкой, а их топили одну за другой. К концу войны из 820 немецких подлодок, участвовавших в «битве за Атлантику», 781 погибла. Из 39 тысяч немецких подводников уцелело к маю сорок пятого только семь тысяч: при всей своей заботе о «морских героях рейха», гроссадмирал Дениц не очень-то их жалел: «На войне как на войне», «Deutschland uber alles!» – Германия превыше всего!..
– М-да, дружище Хейтц, веселенькое местечко… – Кремер выбрался из машины, устало потянулся и скептически окинул взглядом серые постройки, стылую грязно-серую воду, неприветливо шумевшую в акватории бухты, продуваемой промозглым сырым балтийским ветром, и мглистые рваные облака, сквозь которые тщетно пытались пробиться бледно-желтые лучи вечернего усталого солнца. – Вообще-то по мне лучше уж сгореть в танке во время веселой заварушки на суше, чем утонуть как крысе в запаянной жестяной банке в этой грязной луже, которую вы, моряки, гордо именуете «морем»!
– С вашего позволения – корветенкапитан Хейтц, штурмбаннфюрер… – суховато поправил товарища Хейтц, судя по всему, почувствовавший себя дома – корветенкапитан с удовольствием вдохнул полной грудью свежего соленого ветра и привычно поднял воротник шинели. – Кажется, мы с вами на брудершафт еще не пили…
– Так в чем проблема! – штурмбаннфюрер многозначительно покачнул объемистым портфелем и язвительно поинтересовался: – А скажите, уважаемый корветенкапитан, вы испытываете такую неприкрытую неприязнь лично ко мне, или вам малосимпатично само учреждение, которое я в данный момент представляю? А вообще-то напрасно вы все это – так или иначе, мы будем какое-то время работать вместе и будем неразлучны, как пара рельсов, у которых одна лишь задача – довести состав до пункта назначения…
– Насколько я знаю, рельсы так никогда и не пересекаются, несмотря на свою задачу. А если я вам скажу, что недолюбливаю ребят с «мертвой головой» на фуражках, тогда что? – Взгляд Хейтца выражал едкую иронию и любопытство одновременно. – Заломаете мне руки и сдадите гестапо?
– Да нет, не сдам. Пока… А что скажу… Скажу, что вы или, извиняюсь, не очень умный человек, или довольно рискованный и отважный. Время покажет – посмотрим… Кажется, нас наконец-то встречают… Не пойму только, кто он по званию – совершенно не разбираюсь в ваших морских штучках?
– Это оберфенрих цур зее – выпускник военно-морского училища, уже исполняющий обязанности офицера, но звание ему еще не присвоили. Нечто вроде «почти лейтенанта». Со временем разберетесь, штурмбаннфюрер! – Хейтц козырнул в ответ на приветствие «почти лейтенанта», бодро отрапортовавшего, что он «уполномочен встретить и проводить уважаемых гостей на японскую субмарину». – Ну что ж, провожайте…
Кремер, не преминув с дружелюбной усмешкой поправить корветенкапитана, что к нему вообще-то следует обращаться «господин штурмбаннфюрер», молча двинулся за моряками куда-то в глубь базы, где, по-видимому, и пряталась от любопытствующих глаз вражеских летчиков могучая океаническая посудина «союзников по оси – тройственному союзу Германии, Италии и Японии»…
Японская субмарина, укрытая невероятных размеров маскировочной сетью, лениво шевелившей под ветерком нашитыми на ней лоскутками, действительно впечатляла своими размерами – чуть более ста двадцати метров, почти вдвое длиннее обычной лодки германского флота серии «U». Офицеры в сопровождении немецкого оберфенриха цур зее поднялись по шатким мосткам на борт лодки, где «почти лейтенант» и сдал гостей на руки хозяев субмарины в лице, естественно, узкоглазого и невысокого лейтенанта японского. Тот четко отдал офицерам дружественного рейха честь, скороговоркой пробормотал что-то вроде «мы рады приветствовать на суверенной японской территории доблестных офицеров германского фюрера» и широким жестом указал на высокую рубку, где виднелась откинутая большая крышка люка, ведущего в объемистые недра лодки. Кремер обреченно вздохнул, подобрал длинные полы черного кожаного плаща и шагнул вслед за корветенкапитаном и «поводырем» на ступени лесенки, поднимавшейся наверх, не преминув по пути отметить большую группу японцев, суетившихся вокруг открытого грузового люка и загружавших на борт с помощью крана-лебедки какие-то странные ящики, обшитые серыми свинцовыми листами, – погрузка как погрузка, разве что обращались потомки самураев с ящиками с осторожностью невероятной, словно под тонким слоем свинца таились изящные изделия из тончайшего стекла или прозрачно-нежного фарфора…
Капитан лодки полковник Накамура – странно, но у японцев на флоте звания оказались, как пояснил Хейтц, такими же, как и в сухопутных силах, и на петлицах капитана поблескивали три звезды при трех красных просветах – ничуть не напоминал растиражированный карикатуристами образ японца: ни очков, ни громадного размера выступающих зубов, ни маленьких кривых ножек. Накамура был строен, сухощав, лицом тверд и хмур, властный взгляд прикрытых тяжелыми веками глаз был умен и жесток – штурмбаннфюрер сразу же про себя окрестил его «настоящим Самураем». Капитан выслушал рапорт прибывших офицеров, деловито кивнул и пригласил «чувствовать себя как дома», а на дежурный вопрос: «Как господину Накамура понравилась наша Балтика?», чуть скривив губы в улыбке, ответил: «Очень красивые, суровые края! Здесь хорошо воевать и умирать, но жить – плохо! Жить нужно в Японии, где красивые сосновые леса, голубое небо, теплое море и великая священная гора Фудзи…» На этом «высочайшая аудиенция» закончилась, и лейтенант повел гостей обустраиваться в отведенной им каморке с гордым наименованием «гостевая каюта», причем на всем протяжении долгого пути по узким коридорам и закоулкам лодки Кремер все никак не мог решить для себя: капитан шутил, или просто издевался над европейцами? Один дьявол знает, когда и что эти азиаты имеют в виду… Вроде бы улыбается, собака, а на самом деле собирается пырнуть тебя… мечом самурайским…