Заперев двери, она помогла Эйбу раздеться и сама скинула одежду.
О, спасительная фантастическая тьма! Она так обостряла все чувства — и нежные прикосновения, и неповторимый запах ее мягких волос. Саманта с трудом удержалась от вскрика, когда он вошел в нее.
А потом она плакала и говорила ему, что никогда еще не была так счастлива, а Эйб отвечал, что, в сущности, он может быть куда лучше, но в этих обстоятельствах он рад, что действует хоть какая-то часть его тела. Они стали болтать разные глупости, которые им подсказывала любовь, и в конце концов оба рассмеялись, ибо все это в самом деле стало смешно.
7
У постели Дэвида Шоукросса неожиданно зазвонил телефон. Он чуть не опрокинул лампу, принимая сидячее положение.
— Боже милостивый, — пробормотал он, — три часа ночи.
— Алло!
— Мистер Шоукросс?
— Да, это Шоукросс.
— Говорит сержант Ричардсон иэ отделения военной полиции на участке Мэрилибон-лейн, сэр.
— Ричардсон, сейчас три часа ночи. Перезвоните мне потом.
— Прошу прощения, что беспокою вас, сэр. Мы задержали офицера, парня из авиации, лейтенанта Абрахама... К... Э... Д... И, да, Кэди.
— Эйб в Лондоне?
— Да, сэр. Когда мы задержали его, он был просто не в себе. Вдребезги пьян, если позволите так выразиться,. сэр.
— С ним все в порядке, Ричардсон?
— Как сказать, сэр... У него на мундире прикреплена записка. Могу я прочитать ее?
— Да, конечно же!
— «Меня зовут Абрахам Кэди. Не смущайтесь, если найдете меня пьяным. Мне может угрожать кессонная болезнь, потому что я работал глубоко под землей над секретным проектом, и я должен постепенно проходить декомпрессию. Доставьте мое тело Дэвиду Шоукроссу на Кэмберленд-террас 77». Вы примете его, мистер Шоукросс? Не хотелось бы выдвигать обвинение против этого парня, он только что из госпиталя и все такое.
— Обвинение? За что?
— Видите ли, сэр, когда мы забрали его, он плавал в фонтане на Трафальгарской площади... голым.
— Тащите этого сукина сына ко мне, я приму его.
— Итак, теперь ты решил выступить в роли немецкой подводной лодки? — ехидно осведомился Шоукросс.
Эйб только застонал, одолев еще одну чашку черного, кофе. Наконец англичане научились его делать. Уф!
— И, подняв перископ, ты плавал в нашем величественном фонтане? Нет, в самом деле, Абрахам.
— Шоукросс, потушите вашу чертову сигару. Неужели вы не видите, что я умираю.
— Еще кофе, дорогой? — спросила Лоррейн.
— Господи, хватит. То есть я хочу сказать, спасибо, не надо.
По звонку колокольчика появилась служанка, и Лоррейн помогла ей убрать со стола.
— Ну, я побежала. Очереди просто ужасные, а мне надо накупить продуктов. Завтра из Манчестера возвращаются наши ребята. — Она поцеловала Эйба в щеку. — Буду надеяться, что ты окончательно поправился, дорогой.
Когда она вышла, Дэвид пробурчал:
— Наверно, я люблю своих внучат, как и любой дедушка, но, откровенно говоря, они сущие бесенята. Я написал Пэм и постарался объяснить ей, насколько сейчас опасен Лондон, но, черт меня побери, если она прислушается к моим словам. Но как бы там ни было, я серьезно подумываю, чтобы после войны втянуть Джоффа в дело. Ну-с, а теперь что это там за глупости относительно тебя и той девушки, как ее... Пинхед, Гринбед...
— Линстед. Саманта Линстед.
— Ты влюблен в нее... или что?
— Не знаю. Я никогда не видел ее. Мы занимались с ней любовью, но я никогда не видел — ее и не представляю, какова она.
— В этом нет ничего странного. Все влюбленные в той или иной, мере слепы. Я-то ее видел. Она достаточно привлекательна, особенно на фоне пейзажа. Крепкая девушка.
— Когда мне сняли бинты с глаз, она перестала показываться в госпитале. Она боится, что не понравится мне. Черт побери, в жизни не чувствовал себя в таком жалком положении. Мне захотелось отправиться в их поместье, колотиться в двери и звать ее, но потом я успокоился. А что, если она сущая стерва? А что, если она увидит меня во всей красе и впадет в уныние? Глупо, не правда ли?
— Весьма. Рано или поздно вам придется посмотреть друг на друга. А тем временем ты решил загулять в веселой компании, чтобы забыть Саманту?
— Нет, в Лондоне я ни с кем не встречался,— сказал Эйб. — После первых моих четырех звонков, которые я сделал прошлым вечером, выяснилось, что двое замужем, одна беременна, а на четвертый звонок ответил мужчина.
— Давай посмотрим, что у нас есть, — сказал Шоукросс, запуская пухлые пальцы в карман жилета и извлекая оттуда адресную книжку. Перелистывая ее, он несколько раз удовлетворенно хмыкнул. — Почему бы тебе не встретиться со мной за ленчем в «Мирабель» в два часа? И потом мы с тобой сможем кое-куда отправиться.
Абрахам Кэди, грустный и разочарованный, свернул на Курзон-стрит, тускло освещенную электричеством военного времени, и очутился в плюшевом великолепии «Мирабель». Метрдотель уже ждал его. Остановившись на пороге, Эйб обвел глазами помещение в поисках столика Шоукросса. Рядом с ним сидела какая-то рыжая. Чисто английский тип, Насколько он мог разобраться, с прекрасной фигурой. На вид вроде неглупа. Чувствуется, что нервничает. Как, впрочем, и он. Все несколько волнуются перед встречей с писателем, после чего их обычно постигает разочарование. Как правило, им не удается насладиться блистательной речью литератора.
— А, Абрахам. — Шоукросс с трудом выкарабкался из кресла. — Познакомься с Синтией Грин. Она секретарша одного из моих коллег-издателей, и ей ужасно нравится твоя книга.
Эйб пожал руку девушки с подчеркнутой теплотой, как он обычно делал по отношению к женщинам. Волнение ее сказалось в легкой влажности ладони, но рука у нее была сильной. Рукопожатие может поведать очень много. Он терпеть не мог то ощущение влажной снулой рыбы, которое вызывали руки многих женщин. Она улыбнулась. Игра началась. Он сел.
Прекрасный ход со стороны Шоукросса, подумал Эйб.
— Официант, порцию моему другу, чтобы прийти в себя.
— Виски со льдом, — заказал Эйб.
Шоукросс заметил, что лед в виски — это сущее варварство, а Эйб поведал об одной английской девушке, которая неизменно каждый день выпивала полторы пинты шотландского виски, но-никогда не употребляла лед, потому что опасалась, что он может плохо подействовать на печень.
Ваше здоровье! Они выпили и принялись изучать скудное военное меню. Эйб посматривал на мисс Грин.
Первое, что ему понравилось, если не считать ее внешнего вида и крепкого рукопожатия, была ее типичная для английских леди привычка не болтать попусту. В каждой женщине кроется вулкан. И порой он вырывается непрерывным потоком болтовни. Другие женщины держат его замкнутым и позволяют лаве излиться в соответствующее время и в соответствующей обстановке. Эйбу нравились спокойные женщины.
Официант принес Дэвиду Шоукроссу записку. Тот почесал нос и хмыкнул.
— Я понимаю, вы решите, что я все подстроил специально, дабы оставить вас вдвоем, но мне в самом деле звонят русские. Дикие люди! Без меня у них все идет кувырком. Итак, не пытайтесь украсть моего автора. Скоро он напишет еще одну хорошую книгу.
Они остались вдвоем.
— Как давно вы знакомы с Шоукроссом? — спросил Эйб.
— С тех пор, как он, стал посещать вас в госпитале.
Этот голос он не мог спутать ни с каким другим.
— Саманта?
— Да, Эйб.
— Саманта...
— Мистер Шоукросс любит тебя, как сына. Он позвонил мне утром и сказал, что ты плакал. полночи. Прости, что удрала от тебя. Ну вот я и здесь. Я понимаю, что ты ужасно разочарован.
— Нет... что ты... от тебя просто глаз нельзя оторвать.
4
Расположившись на лужайке в Миднип-Хиллс, Эйб с Самантой наблюдали, как над их головами волна за волной проходят эскадрильи, направляющиеся на континент. Небо было черно от них. Грузные бомбардировщики и тучи истребителей. Они ушли к горизонту, смолк рев двигателей, и небо снова стало безмятежно голубым. Эйб задумчиво смотрел на Линстед-холл у подножия холма.
Саманту внезапно охватила дрожь. Она накинула свитер на плечи. Порыв ветерка качнул цветы и спутал ее мягкие рыжие волосы. Она в самом деле великолепно смотрелась на фоне окружающего пейзажа. Саманта выглядела так, словно родилась для езды верхом.
Госпиталь согласился предоставить ему отпуск — с тем условием, чтобы он раз в две недели приезжал на осмотр. Доктор Финчли тоже настоятельно советовал Эйбу держаться подальше от Лондона. Ему нужно было такое место, как Линстед-холл. Чтобы вокруг был вереск и запах конского навоза. Но самолеты, которые каждый день проходили у него над головой, неизменно напоминали, что война продолжается.
— Ты так задумчив, — сказала Саманта.
— Война обходится без меня, — помолчав, бросил он.
— Я понимаю, что тебя беспокоит, но ты отдал все, что мог, и, может быть, тебе не остается ничего другого, как стать писателем. Я чувствую, как тебя жжет новая книга.
— Мои руки. Они начинают болеть уже через несколько минут. Может, мне придется перенести еще одну операцию.
— Эйб, тебе когда-нибудь приходило в голову, что я могу быть твоими руками?
— Сомневаюсь, чтобы таким образом можно было бы написать книгу... я просто не знаю.
— Почему бы нам не попробовать?
Эта мысль заставила Абрахама Кэди оживиться. Сначала он испытывал неловкость, ему было трудно делить с кем-то мысли, рождающиеся в голове романиста. Но он чувствовал, что с каждым днем мышление его обретает стройность. Он научился диктовать, пока у него не иссякал поток слов.
Отпуск закончился. Эйб был отчислен из авиации. Прощальная вечеринка в офицерском клубе со старыми друзьями — и обратно в Линстед-холл писать.
Саманта стала молчаливым напарником и доверенным лицом, которому довелось присутствовать при одном из самых загадочных явлений человеческой жизни — рождении книги. Она видела, как с первыми словами он отрывался от окружающей его реальности и в одиночестве погружался в мир собственных фантазий. В этом не было никакого чуда и волшебства. Не было и следа того возвышенного вдохновения, которое, как принято считать, свойственно процессу писательского творчества. Здесь шла непрестанная борьба с самим собой, обретение выносливости, запасы которой только и определяют границу успеха. Конечно, выпадали и такие моменты, когда текст внезапно обретал естественный ритм, и, что бывало еще реже, ми