— Милорд, — сказал Оливер Лайтхолл, — я хотел бы возразить вам относительно действий врача, на которого оказывают давление. Нельзя отрицать, что Ядвига представляла собой предел падения, но врачам доводилось заниматься своим делом в аду всех видов и типов, им приходилось встречаться с бедствиями и нашествиями, они работали в условиях эпидемий, на поле боя и в тюрьмах — словом, в любых невообразимых ситуациях. Над нами по-прежнему довлеет клятва Гиппократа. Она сохраняет свою силу вот уже двадцать четыре века и обязывает нас прежде всего оказывать помощь пациенту и ни в коем случае не причинять ему вреда и страданий. Видите ли, милорд, даже заключенный может защитить себя, напомнив врачу слова клятвы, гласящей, что врач будет воздерживаться от любых недостойных действий, на которые его не сможет подвигнуть ни мужчина, ни женщина, ни свободный человек, ни раб.
25
После показаний сэра Оливера Лайтхолла комната от гула разговоров ходила ходуном. Тут были Эйб и Шоукросс, Бен, Ванесса, Джоффри с Пэм и Сесил Додды. Лайтхолл все еще не мог прийти в себя от гневного возбуждения и сетовал, что не сказал всего, что хотел. Репортеры вырывали друг у друга телефоны, спеша скорее донести новости до Флит-стрит.
«ИЗВЕСТНЫЙ ВРАЧ, ПРЕДСТАВШИЙ В РОЛИ СВИДЕТЕЛЯ, ЦИТИРУЕТ КЛЯТВУ ГИППОКРАТА»,— гласили заголовки газет.
— Прежде чем мы разойдемся на уик-энд, — сказал Энтони Гилрой, — я хотел бы знать и, не сомневаюсь, члены суда присяжных были бы весьма обязаны вам, если бы вы сообщили,, сколько еще свидетелей собираетесь вызвать, мистер Баннистер, и как долго будете их опрашивать.
— Трех, ваша честь, в крайнем случае четырех. И долго длиться будут показания только одного из них, доктора Тесслара.
— Следовательно, учитывая, что нам предстоит выслушать ваше заключительное выступление и мои инструкции присяжным, у нас есть возможность предоставить дело на рассмотрение суда присяжных к концу будущей недели.
— Я тоже так считаю, милорд.
— Благодарю вас. В таком случае я попрошу секретаря раздать членам суда экземпляры «Холокауста».
Я учитываю, что книга составляет примерно семьсот страниц, и трудно предположить, что за уик-энд ее удастся. полностью прочитать. Тем не менее я попросил бы внимательно просмотреть ее, чтобы иметь представление, о чем пишет ее автор. Я прошу вас об этом потому, что, когда я буду давать вам инструкции, вы должны будете помнить, что часть текста, которая, по мнению истца, оскорбительна для него, составляет всего лишь один абзац и вы должны оценить, насколько клеветнический характер он носит. Суд удаляется на перерыв до понедельника.
26
Советские двигатели, стоящие на самолете авиакомпании «ЛОТ», доставившем из Варшавы доктора Марию Вискову, смолкли. Она миновала таможню. На ней был строгий двубортный костюм, туфли на низком каблуке; косметика полностью отсутствовала. Даже при этом непритязательном виде были заметны следы ее былой красоты.
— Я Абрахам Кэди. А это моя дочь Ванесса и мой сын Бен.
— Бен? Я знала в Испании вашего дядю Бена. Он был прекрасный парень. Вы знаете, что очень похожи на него?
— Благодарю. Он в самом деле был великим человеком. Как прошел полет?
— Просто отлично.
— У нас есть для вас сюрприз, — сказал Эйб, беря ее под руку и сопровождая в зал ожидания, где Джейкоб Александер стоял рядом с Сюзанной Парментье.
Две женщины, которых разделяли двадцать лет разлуки, взявшись за руки, застыли на месте, вглядываясь друг в друга, а- потом нежно обнялись и двинулись по залу бок о бок.
Начиналась третья неделя процесса. Команда Шоукросса — Кэди выразила желание не прерываться на отдых, готовясь к заключительному рывку. Даже холодноватый. Томас Баннистер не смог скрыть охватившего его возбуждения.
Когда Мария Вискова вошла в зал суда, она на мгновение приостановилась, глядя на Адама Кельно. Тот отвернулся, сделав вид, что поглощен разговором с Ричардом Смидди. Эйб помог Сюзанне Парментье найти место рядом с собой. Джейкоб Александер послал им записку: «Сегодня утром я переговорил с Марком Тессларом. Он выражает глубочайшее сожаление, что не мог встретить доктора Вискову, но он слегка нездоров и хочет поберечь силы для дачи показаний. Попросите, пожалуйста, доктора Парментье передать эти сведения доктору Висковой».
Выражение глаз Марии Висковой и ее голос были полны решимости, когда с помощью польского переводчика ее приводили к присяге. Было решено, что ее английский недостаточно хорош, чтобы давать показания напрямую.
— Меня зовут Мария Вискова, — сказала она, отвечая на вопрос Баннистера. — Я живу и работаю в санатории для шахтеров. в Закопане, в Польше. Родилась я в Кракове в 1910 году.
— Что произошло после того, как вы получили среднее образование?
— Мне не удалось поступить на медицинский факультет в Польше. Я еврейка, и все квоты были заполнены. Я училась во Франции и, получив степень, перебралась в Чехословакию, где стала работать на горном курорте в Татрах, в туберкулезном санатории. Это было в 1936 году.
— Где вы и встретились с доктором Вискским и вышли за него замуж?
— Да, он тоже был родом из Польши. По-чешски моя фамилия звучит, как Вискова.
— Доктор Вискова. Вы член коммунистической партии?
— Да.
— Не можете ли вы рассказать нам, при каких обстоятельствах вы стали ее членом?
— Вместе с мужем я вступила в Интербригаду и защищала лоялистскую Испанию от Франко. Когда гражданская война завершилась, мы очутились во Франции, где стали работать в санатории по респираторным заболеваниям в городке Камбо, расположенном в Пиренеях у франко-испанской границы.
— И чем вы занимались во время второй мировой войны?
— Мы с мужем организовали в Камбо подпольный пункт, откуда переправляли французских солдат и офицеров, вступавших в силы «Свободной Франции» в Африке. Мы также доставали в Испании оружие, которым снабжали Сопротивление и силы франтиреров.
— После двух с половиной лет вы были пойманы и переданы в руки гестапо в оккупированной части Франции, не так ли?
— Да.
— Оценило ли после войны французское правительство ваши заслуги?
— Генерал де Голль наградил меня Военным Крестом со звездой. Мой муж был награжден посмертно. Он был казнен гестапо.
— В конце весны 1943 года вы были отправлены в Ядвигский концентрационный лагерь. Можете ли вы рассказать нам, что случилось с вами по прибытии туда?
— Когда в ходе селекции выяснили, что я врач, меня определили в медицинский сектор, в третий барак. Меня встретили полковник СС Восс и доктор Кельно, от которых я узнала, что польская женщина-врач только что покончила с собой и я должна занять ее место, чтобы ухаживать за женщинами на нижнем этаже барака. Скоро мне стало ясно, что представляет собой третий барак. В нем постоянно находились двести или триста женщин, которые или приходили в себя после экспериментов, или ждали своей очереди.
— Поддерживали ли вы контакты с другими врачами?
— Да. Вскоре после моего прибытия появился доктор Тесслар, который ухаживал за мужчинами на втором этаже. Я была еле жива после путешествия в вагоне для скота, и у меня начиналось воспаление легких. Доктор Тесслар буквально вынянчил меня, вернув мне здоровье.
— То есть вы видели его практически ежедневно?
— Да, мы были очень близки.
— Судя по показаниям доктора Кельно, было общеизвестно, что доктор Тесслар не только сотрудничал с Воссом в его экспериментах, но и делал аборты лагерным проституткам.
— Это утверждение настолько глупо и смешно, что его невозможно даже прокомментировать. В нем нет ни слова правды.
— Но мы все же хотели бы услышать вашу оценку доктора. Тесслара, мадам Вискова.
— Из месяца в месяц мы работали бок о бок круглые сутки. Он был гуманистом высшей пробы, каких только я встречала в жизни, — он просто органически, в силу моральных убеждений, не был способен на такие поступки. Доктор Кельно, который выдвинул против него подобные обвинения, старается прикрыть ими свои гнусные преступления.
— Боюсь, что ваши комментарии заходят слишком далеко, — сказал судья Гилрой.
— Да, я согласна. Но очень трудно, вспоминая то время, хранить ангельскую невозмутимость.
— Кроме того, утверждалось, что у доктора Тесслара была отдельная комната в бараке.
Улыбнувшись, Мария Вискова изумленно покачала головой.
— У врачей и капо были каморки размерами семь футов на четыре. Там хватало места лишь для кровати, стула и небольшой конторки.
— Но ни отдельных туалетов, душа или кухни? Это были все удобства?
— Она была меньше тюремной камеры. Нам их предоставляли, чтобы мы могли писать свои отчеты и истории болезни.
— Были ли в данном медицинском блоке и другие врачи?
— Была доктор Парментье, француженка. Она была единственной нееврейкой, посещавшей третий барак. В сущности, она жила за пределами медицинского центра, но была обязана посещать третий барак, где помогала выхаживать жертвы экспериментов доктора Фленсберга, от которых люди сходили с ума. Доктор Парментье была психиатром.
— Как вы могли бы описать ее?
— Она была святой.
— А другие врачи?
— Короткое время с нами был доктор Борис Дымшиц. Еврей из России, заключенный..
— Что вы о нем знаете?
— Он делал овариэктомии для Восса. Он сам мне рассказывал. Он плакал из-за того, что был вынужден так поступать по отношению к своим соплеменникам, но у него не было сил протестовать.
— Как вы можете описать его внешний вид и умственные способности?
— Он выглядел очень дряхлым. Ему уже трудно было сосредоточиться, и его руки были покрыты экземой. Его пациентки, за которыми я ухаживала, каждый раз возвращались из операционной все в более плохом состоянии. Он уже не мог справляться со своими обязанностями.
— Что вы можете сказать об операциях, которые он проводил раньше?
— Раньше его операции не вызывали никаких нареканий. Разрезы были не менее трех дюймов в длину, он заботливо относился к девушкам и давал им общий наркоз. Конечно, всегда были какие-то осложнения,— .но лишь из-за ужасных условий и нехватки лекарств и пищи.