— Да.
— Не сообщите ли нам, при каких обстоятельствах? — Во время войны я носил имя Эгона Соботника. Я полу-еврей по отцу. После освобождения я сменил имя, так как боялся, что меня найдут.
— В связи с чем?
— Из-за некоторых действий, которые мне пришлось совершать в Ядвигском концентрационном лагере.
— Теперь расскажите нам, если можете, как вы оказались в Ядвигском концлагере.
— Когда немцы оккупировали Братиславу, мне удалось добраться до Будапешта, где я жил по фальшивым документам. Меня схватила венгерская полиция и отправила в Братиславу. После гестапо я попал в Ядвигу, где меня определили на работу в медицинский сектор лагеря, Это было в конце 1942 года.
— Кому вы были вынуждены там подчиняться?
— Доктору Адаму Кельно.
— Присутствует ли он в данном суде?
Соботник указал на него дрожащим пальцем. Судья повторил, что стенографист не может записывать жесты.
— Вот он.
— Какого рода работу вам пришлось выполнять?
— Канцелярскую. Главным образом, вести записи. В конце я вел записи по клинике и по операционной.
Поддерживали ли вы в то время контакты с подпольем? Говоря о нем, я имею в виду интернациональное подпольное движение. Вы понимаете мой вопрос?
— Ваша честь, — сказал переводчик, — могу ли я, с вашего разрешения, растолковать мистеру Тукле смысл вопроса?
— Да, прошу вас.
Они переговорили между собой, после чего Тукла кивнул.
— Мистер Тукла все понял. Он говорит, что была небольшая подпольная группа польских офицеров и большое подпольное движение, которое включало в себя практически всех остальных. Летом сорок третьего года он связался с ним, и ему было сказано, что медицинские эксперименты вызывают большую тревогу. По ночам он с евреем из Голландии Менно Донкером копировал все записи о хирургических операциях, которые проводились в пятом бараке, и передавал их связному подполья.
— Куда их переправлял связной?
— Я не знаю. Но планировалось выносить эту информацию за пределы лагеря.
— Рискованное дело.
— Да, Менно Донкер был пойман за ним.
— Вы знаете, что случилось с Донкером?
— Он был кастрирован.
— Понимаю. Вам не кажется странным, что немцы настаивали на ведении записей такого рода?
— У немцев была прямо мания все записывать. Сначала я думал, они не сомневаются н своей победе. Позже они стали просматривать записи и фальсифицировать их с целью скрыть подлинные причины смерти.
— Как долго вы вели записи об операциях?
— Я начал вести их в сорок втором году и продолжал до освобождения в сорок пятом. Они составляли шесть томов.
— Теперь вернемся назад, сэр. Вы сказали, что сменили имя, чтобы вас не могли опознать после войны в силу того, что вам приходилось делать в Ядвиге. Не можете ли подробнее рассказать нам об этом?
— Сначала я занимался только канцелярской работой. Затем Кельно узнал, что я был членом подполья. К счастью, ему не было известно, что я выкрадывал и выносил записи об операциях. Я был испуган, что он передаст меня СС. И он заставил меня помогать ему.
— Каким образом?
— Держать пациентов, когда им делали пункцию. Порой делать пункцию приходилось и мне самому.
— Были ли вы подготовлены для такой процедуры?
— Однажды я несколько минут наблюдал, как она проводится.
— Что еще приходилось вам делать?
— Также держать пациентов, у которых брали образцы спермы.
— Вы имеете в виду, когда им вводили деревянный стержень в задний проход, чтобы вызвать семявыделение?
— Да.
— Кто этим занимался?
— Доктор Кельно и доктор Лотаки.
— Сколько раз вам доводилось видеть доктора Кельно за этой процедурой?
— Самое малое раз сорок или пятьдесят. Каждый раз он обрабатывал несколько человек.
— Испытывали ли они боль?
Тукла опустил глаза.
— И очень сильную.
— То есть эксперименты проводились над совершенно здоровыми людьми, после чего они подвергались облучению и операциям?
— Милорд, — сказал Хайсмит. — Мистер Баннистер задает свидетелю наводящие вопросы и требует от него выводов.
— Я сформулирую вопрос иначе, — согласился Баннистер. — Сотрудничал ли доктор Кельно с немцами в ходе проведения медицинских экспериментов?
— Да.
— Откуда вам это было известно?
— Я видел его.
— Вы видели, как он оперировал в пятом бараке?
— Да.
— Много раз?
— Во всяком случае, я был свидетелем того, как он провел в пятом бараке двести или триста операций.
— Над евреями?
— Порой это бил приговор суда, но девяносто девять процентов составляли евреи.
— Имели ли вы возможность наблюдать, как доктор Кельно проводит операции в своей клинике в двадцатом бараке?
— Да, много раз. Несколько десятков.
— И вы видели, как он ведет прием? Как сам занимается даже такими мелочами, как нарывы и порезы?
— Да.
— Могли ли вы заметить существенную, разницу между поведением доктора Кельно в пятом бараке и у себя на приемах?
— Да, он был очень жесток с евреями. Он часто бил их или осыпал бранью.
— На операционном столе?
— Да.
— Итак, мистер Тукла. Я хотел бы обратить ваше внимание на некую серию операций, совершенных в первой половине ноября 1943 года. В ходе их у восьмерых мужчин были извлечены яички, а три пары близнецов подверглись овариэктомии.
— Я совершенно отчетливо помню этот день. Он пришелся на десятое ноября. Ночь, когда кастрировали Мекка Донкера.
— Расскажите нам, пожалуйста, об этом.
Тукла отпил воды, и было слышно, как у него зубы стучали о край стакана.
— Мне было приказано явиться в пятый барак. Там была уже целая команда капо и эсэсовцев. При. мерно к семи часам в предоперационную было доставлено четырнадцать жертв, и нам было приказано побрить их и сделать им пункции.
— Именно там, а не в операционной?
— Всегда все проводилось в предоперационной. Доктор Кельно не хотел терять времени попусту, когда стоял у стола,
— Делались ли этим людям какие-то предварительные уколы?
— Нет. Доктор Вискова и доктор Тесслар несколько раз требовали, чтобы им хотя бы из соображений гуманности делали уколы морфия.
— И что на это отвечал доктор Кельно?
— Он говорил: «Мы не собираемся тратить морфий на этих свиней». Тогда ему сказали, что куда легче давать людям общий наркоз, погружать их в сон, как это делалось у него в двадцатом бараке. Доктор Кельно заявил, что у него не так много времени, чтобы терять его попусту.
— То есть пункции проводились в предоперационной, без использования морфия, неопытными или неподготовленными людьми.
— Совершенно верно.
— Испытывали ли пациенты боль?
— Ужасную. Это моя вина... моя вина...
— Закусив губу, чтобы сдержать слезы, он раскачивался из стороны в сторону.
— Способны ли вы продолжать давать показания, мистер Тукла?
— Я должен продолжать. Я держал в себе эту картину двадцать лет. И я должен рассказать об этом, чтобы наконец обрести покой. — Он всхлипнул.— Я оказался трусом. Я должен был отказаться, подобно Донкеру.
Несколько раз с трудом набрав в грудь воздуха, чтобы успокоиться, он извинился и кивнул в знак того, что готов продолжать показания.
— Итак, сэр, вы присутствовали в предоперационной в ту ночь на десятое ноября и помогали готовить к операциям четырнадцать человек. Продолжайте, пожалуйста.
— Первым был Менно Донкер. Кельно приказал мне войти в операционную и заставить его замолчать.
— Вы простерилизовали себя перед этим?
— Нет.
— Кто еще там был?
— Ассистировал доктор Лотаки. Там были еще один или два, санитара и два охранника-эсэсовца. Донкер кричал, что он совершенно здоров, а затем стал молить Кельно оставить ему хоть одно яичко.
— И что в ответ сделал Кельно?
— Он плюнул в него. В это время снаружи был уже такой бедлам, раздавались такие крики, что Восс приказал мне доставить в пятый барак Марка Тесслара. Вернувшись вместе с ним, я увидел сцену настолько чудовищную, что она день и ночь стоит у меня перед глазами. Я вижу этих юных девочек, с которых срывали одежду, слышу стоны и крики от боли во время уколов, вижу, как сопротивлялись жертвы на операционном столе и как их били, повсюду кровь... Только Марк Тесслар смог сохранить рассудок и доброту.
— Присутствовали ли вы непосредственно на операциях?
— О, я доставлял жертвы и выносил их обратно.
— Кто проводил операции?
— Адам Кельно.
— Все?
— Да.
— Дезинфицировался ли он между операциями?
— Нет.
— Стерилизовал ли он инструменты?
— Нет.
— Был ли он внимателен к своим пациентам?
— Он вел себя словно разгулявшийся мясник с топором в руках на бойне. Это была самая настоящая резня.
— Как долго длилась одна операция:
— Он делал их очень быстро, тратя на каждую от десяти до пятнадцати минут. К полуночи мне было приказано доставить всех прооперированных в третий барак. Тут же были носилки, на которых они лежали бок о бок. Мы оттащили их в барак. Тесслар молил меня вызвать Кельно... но я в ужасе сбежал.
Адам Кельно написал записку: «Я ухожу из зала». «Сидите на месте», — ответил ему Смидди.
— Что вы дальше стали делать в этой ситуации, мистер Тукла?
— На следующее утро мне было приказано явиться в пятый барак и заполнить свидетельства о смерти на одну женщину и одного мужчину Сначала в графе «причина смерти» я написал «шок» у мужчины и «кровотечение» у женщины, но немцы заставили меня изменить обе записи на «тиф».
— И все это, мистер Тукла, столь долгое время хранилось у вас в памяти.
— Я жил в постоянном страхе, что меня назовут военным преступником.
— Вам известно, что случилось с теми шестью томами записей об операциях?
— Когда русские заняли лагерь, все смешалось. Многие из нас, как только не стало охраны, постарались исчезнуть. Я не знаю, куда делись пять томов. Шестой я сохранил.