— Концлагерь «Ядвига», — продолжал Баннистер, — вполне можно охарактеризовать как неописуемый ад.
— Хуже всякого ада.
— И по всей Польше подвергались истязаниям и погибали миллионы людей. Вы знали это, потому что многое видели своими глазами, а кроме того, получали информацию через подполье.
— Да, мы знали, что происходит.
— Сколько лагерей принудительного труда находилось поблизости от «Ядвиги»?
— Примерно пятьдесят, там было до полумиллиона рабов, которые работали на военных, химических и других заводах.
— В качестве рабочей силы использовались преимущественно евреи?
— Да.
— Из всех оккупированных стран Европы?
— Да.
«Господи, куда это он клонит? — подумал Кельно. — Хочет вызвать ко мне сочувствие?»
— Вы знали, что новоприбывшие проходят селекцию и всех, кто старше сорока лет, а также всех детей отправляют прямо в газовые камеры лагеря «Ядвига»?
— Да.
— Это были тысячи? Миллионы?
— Я слышал много разных цифр. Говорили, что в газовых камерах «Ядвиги» погибли два миллиона человек.
— А другим делали татуировку и нашивали им на одежду разные значки, чтобы разделить их на категории?
— Мы все были заключенные. Я не понимаю, о каких категориях вы говорите.
— Хорошо, что это были за значки?
— Были значки для евреев, цыган, немцев-уголовников, коммунистов, участников Сопротивления. Было сколько-то русских военнопленных. Я уже упоминал о своем значке, который указывал на национальность.
— Вы помните еще одну разновидность значков, которые носили капо?
— Да.
— Расскажите, пожалуйста, милорду судье и господам присяжным, кто такие капо.
— Это заключенные, которые надзирали за другими заключенными.
— Они были очень жестоки?
— Да.
— И за сотрудничество с эсэсовцами они получали большие привилегии?
— Да… но были даже евреи-капо.
— Вероятно, в сравнении с численностью евреев среди заключенных их среди капо было крайне мало?
— Да.
— Большинство капо были поляки, верно?
Адам запнулся, борясь с искушением ответить отрицательно. Баннистер подвел к этому издалека, но теперь все стало ясно.
— Да.
— В главном лагере «Ядвига» было сначала около двадцати тысяч заключенных, которые построили сам лагерь и обслуживали газовые камеры и крематорий. Позже число заключенных выросло до сорока тысяч.
— Я готов принять ваши цифры.
— А прибывающие евреи привозили с собой немногие оставшиеся у них ценности — золотые кольца, бриллианты и так далее, которые прятали в своем скудном багаже.
— Да.
— И перед тем, как этих несчастных голыми отправляли в газовые камеры, их систематически грабили. Вы это знали?
— Да, это было ужасно.
— И вы знали, что их волосы шли на матрацы для Германии и на прицелы для подводных лодок, а у трупов вырывали золотые зубы и, прежде чем трупы сжечь, им распарывали животы, чтобы посмотреть, нет ли там чего-нибудь ценного. Вы это знали?
— Да.
Эйбу стало не по себе, он закрыл лицо руками и подумал: «Скорее бы кончился этот допрос». Терренс сидел белый, как мел, публика в зале, потрясенная, замерла, хотя подобные истории все слышали и раньше.
— Вначале в лагерях были германские врачи, но позже заключенные взяли лечение на себя. Сколько медицинского персонала было у вас?
— В общей сложности пятьсот человек. Из них шестьдесят — семьдесят врачей.
— Сколько среди них было евреев?
— Десяток, может быть, дюжина.
— Но они занимали низшие должности: санитаров, уборщиков и так далее?
— Если они были квалифицированными врачами, я использовал их в качестве врачей.
— Но немцы их так не использовали, верно?
— Да.
— И их число было совершенно непропорционально численности евреев среди заключенных?
— Я использовал квалифицированных врачей в качестве врачей.
— Вы не ответили на мой вопрос, доктор Кельно.
— Да, врачей-евреев было непропорционально мало.
— И вам известно еще кое-что из того, чем занимались Фосс и Фленсберг. Эксперименты с целью вызвать рак шейки матки, стерилизация путем введения едких жидкостей в фаллопиевы трубы, эксперименты по определению момента, когда у жертвы происходит психический срыв.
— Я точно не знаю, я приходил в пятый барак только для того, чтобы оперировать, а в третьем только посещал своих пациентов.
— Хорошо. Вы обсуждали эту тему с врачом-француженкой — доктором Сюзанной Пармантье?
— Не припомню такой.
— Француженка, протестантка, врач из заключенных. Психиатр.
— Милорд, — прервал его сэр Роберт Хайсмит. В голосе его звучал сарказм. — Мы все прекрасно представляем себе, что творилось в лагере «Ядвига». Мой высокоученый друг явно пытается возложить на сэра Адама вину за газовые камеры и другие зверства нацистов. Я не вижу, какое отношение это имеет к делу.
— Да, к чему вы клоните, мистер Баннистер? — спросил судья.
— Я полагаю, что даже в ужасных условиях концлагеря «Ядвига» существовали разные ранги заключенных и что одни из них считали себя привилегированными по сравнению с другими. Там существовала определенная кастовая система, и привилегии предоставлялись тем, кто работал на немцев.
— Понимаю, — сказал судья.
Хайсмит сел на место недовольный.
— Далее, — продолжал Баннистер. — У меня в руках копия документа, подготовленного вашим адвокатом, сэр Адам, — это ваша исковая жалоба. У меня есть еще несколько точных копий, которые я хотел бы передать милорду судье и господам присяжным.
Хайсмит просмотрел документ, кивнул, и помощник Баннистера раздал копии судье, присяжным и сэру Адаму.
— Вы утверждаете там, что были сотрудником штандартенфюрера СС доктора Адольфа Фосса и штандартенфюрера СС доктора Отто Фленсберга.
— Под словом «сотрудник» я имел в виду…
— Да, что именно вы имели в виду?
— Вы искажаете смысл совершенно обычного слова. Они были врачами, и я…
— И вы считали себя их сотрудником. Вы, конечно, очень внимательно читали эту исковую жалобу. Ваши адвокаты обсуждали ее с вами строчку за строчкой.
— Это просто оговорка, ошибка.
— Но вы знали, чем они занимаются, вы подтвердили это в своих показаниях, и вы знали, что после войны они были осуждены, и все же вы пишете в своей исковой жалобе, что были их сотрудником.
Баннистер взял в руки еще один документ. Адам с надеждой взглянул на часы — не идет ли дело к перерыву: ему нужно было собраться с мыслями.
Помолчав немного, Баннистер заговорил:
— Вот у меня отрывок из обвинительного заключения по делу Фосса. Согласится ли мой высокоученый коллега считать его точной копией?
Хайсмит взглянул на документ и пожал плечами.
— Мы уклонились далеко в сторону, — сказал он. — Это еще одна попытка доказать связь, якобы существовавшую между заключенным и нацистским военным преступником.
— Позвольте, позвольте, — возразил Баннистер и обернулся к О’Коннеру, который поспешно рылся в бумагах, лежавших перед ним на столе. Он вытащил одну и передал Баннистеру. — Вот ваше письменное показание, данное под присягой, доктор Кельно. Абзацы первый и второй в нем — список документов, имеющих отношение к данному делу. У вас в руках экземпляр — это ваша подпись под ним стоит, доктор Кельно?
— Я вас не понимаю.
— Тогда давайте разберемся. Когда вы возбудили этот иск, вы сами представили в его поддержку некоторые документы. Среди них и обвинительное заключение по делу Фосса. Это была ваша инициатива.
— Поскольку мои адвокаты сочли это необходимым…
— Когда вы представили этот документ в поддержку вашего иска, вы не сомневались в его подлинности, не так ли?
— Наверное, нет.
— В таком случае я зачитаю присяжным часть обвинительного заключения по делу Фосса.
Судья взглянул на Хайсмита, который просматривал обвинительное заключение.
— Возражений нет, — произнес тот сквозь зубы.
— «Штаб-квартира фюрера, август 1942 года, секретно, единственный экземпляр. 7 июля 1942 года в концлагере „Ядвига“ состоялось совещание по вопросу стерилизации еврейской расы, в котором участвовали доктор Адольф Фосс, доктор Отто Фленсберг и рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер. Было решено провести на здоровых, обладающих полной потенцией евреях и еврейках ряд экспериментов». А вот, доктор Кельно, второй документ в вашем списке — письмо Фосса Гиммлеру, где он пишет, что для получения убедительных результатов должен провести эксперименты с облучением по меньшей мере на тысяче человек. Доктор Кельно, вы сказали, что вместе с доктором Лотаки около двадцати раз делали подобные операции или ассистировали при них. А какая судьба постигла остальных упомянутых в письме Фосса — по меньшей мере девятьсот восемьдесят человек?
— Я не знаю.
— С какой целью эти документы были представлены в качестве доказательств?
— Только чтобы показать, что я был жертвой. Все это делали немцы, а не я.
— Я полагаю, что в действительности было сделано еще много сотен таких операций, о которых вы не упоминаете.
— Может быть, их делал тот еврей Дымшиц, за что и был отправлен в газовую камеру. А может быть, Тесслар.
— Когда вы возбуждали иск, вы знали, что нам придется выбирать, кому поверить на слово — вам или доктору Тесслару, потому что операционный журнал утрачен.
— Я должен решительно возразить, — заявил сэр Роберт. — Нельзя ссылаться на журнал, которого не существует. Мистер Баннистер задал сэру Адаму вопрос, сколько операций сделал он, и сэр Адам на него ответил.
— Мистер Баннистер, — сказал судья, — я хотел бы обратить ваше внимание на то, что иногда в ваших вопросах звучит ваш собственный комментарий и ваши оценки.
— Прошу извинить, милорд. Далее, для немцев было важно и то, насколько быстро можно осуществить программу массовой стерилизации. Не может ли быть так, что эти операции были проведены в присутствии доктора Фосса, чтобы продемонстрировать, с какой скоростью их можно делать?
— Я оперировал не настолько быстро, чтобы причинить вред пациенту.