– Хватит, уже находились. Не отпускайте его, товарищ сержант, а то отстанет, как вы в Юдино. – Кравец даже не пытался скрыть недовольство.
Шалов отреагировал зло:
– Это кто такой самый умный? Ты, Кравец? Вот и сходи на разведку. Не сидеть же нам голодом, в самом деле.
– Никуда я не пойду! – возмутился Кравец очередной несправедливости.
– Что? Бунт на корабле?
– Я сказал, не пойду! Не собираюсь отставать от поезда!
– Ай донт гив э дэмн! – процедил Шалов. – Мне наплевать на твоё желание или нежелание. Я вам приказываю, товарищ курсант, – перешёл он на «вы», – при свидетелях приказываю пойти и добыть пропитание для личного состава караула! В случае неповиновения сами знаете, товарищ Кравец, что с вами будет…
– Сходи, Саня, – примирительно предложил Захаров. – Не нагнетай обстановку!
Кравец сердито зыркнул на него и повернулся к Шалову:
– Не надо из меня вечно крайнего делать, товарищ сержант. Я никуда не пойду. А если вы хотите меня запугать, ничего у вас не выйдет. На ваш рапорт я отвечу своим. Ещё поглядим, кому поверят… – отчеканил он, дивясь своей смелости. Может, голод виноват в пробуждении собственного достоинства? Или чувство правоты придало ему силы?
Шалов подскочил, словно ужаленный, и, совсем как ротный, завизжал:
– Да я тебя под суд отдам! За неповиновение!
Кравец сжал кулаки и ринулся на него. Шалов отпрянул. Захаров и Мэсел схватили Кравца за руки. Он стал вырываться. Неизвестно, чем бы всё закончилось, если бы состав не начал движение.
У всякой дороги есть начало и есть конец. Но конец одной дороги – это, как правило, начало другой.
Двенадцатого ноября, через сутки дороги по бесснежной, но продуваемой стылыми ветрами степи они добрались до конечного пункта. Здесь теплушки отцепили от состава, идущего дальше, в сторону Астрахани, и загнали в тупик.
Шалов ушёл искать представителей грузополучателя – войсковой части с пятизначным номером, приказав голодным подчинённым упаковывать вещи. А что там упаковывать? Как говорят, голому собраться – только подпоясаться. Они мигом сложили в вещмешки свои пожитки, приторочили полушубки. Впервые после отъезда из училища надели шинели и стали ждать, озирая окрестности. Как-то не верилось, что всё закончилось. Закончилось очень уж обыденно. Без духового оркестра, без встречающих с цветами…
Кравец хотя уже и знал, что в армии почти всегда бывает так: выполнил служивый задачу – и о нём тут же забыли, хотя и не ждал, что на конечной станции кто-то выстроит военных музыкантов и грянет встречный марш, но где-то в глубине души чувствовал себя не то чтобы разочарованным, а опустошенным. Не так-то просто проститься с надеждой, что в карауле должно произойти нечто особенное, такое, что запомнится на всю жизнь.
Но и в дороге ничего такого не случилось, и станция Капустин Яр тоже не представляла собой ничего примечательного. Обычный «буранный полустанок», если выражаться словами писателя Чингиза Айтматова, прочитать книги которого им советовала преподавательница по литературе. Кравец прочитал, хотя на экзамене вопросов по Айтматову нет. Понравилось. Теперь он разглядывал местный пейзаж и мысленно сравнивал его с айтматовским. Такие же неказистые деревянные строения в глухой и ветряной степи. Сухой ковыль, перекати-поле, мечущееся туда-сюда в нескольких шагах от насыпи и группа искривлённых деревьев подле маленького вокзала, колеблемых ветром. Всё только усиливало ощущение какого-то вселенского сквозняка.
В настоящей степи Кравец оказался впервые. На Южном Урале есть лесостепи, но нет такого простора – берёзовые колки то там, то тут мелькают среди распаханных колхозных полей, делая пейзаж не таким унылым. А здесь – дикая, необозримая, голая равнина. Кравец, конечно, слышал, что Капустин Яр – это ракетный полигон и место, где ежегодно проводятся учения разных родов войск. Но где здесь можно спрятать ракеты, где казармы обслуживающего персонала, где военные городки? Ничего не видно.
Шалов вернулся через час с двумя офицерами: капитаном и лейтенантом. Они долго и придирчиво проверяли сопроводительные документы, сохранность сургучных печатей на теплушках и ящиках, сверяли номера вагонов. Потом лейтенант куда-то ушёл и вернулся с несколькими вооружёнными солдатами, на петлицах которых были перекрещённые пушки. Солдаты взяли груз под охрану.
– Следуйте за мной, – приказал курсантам капитан.
– Лэтс гоу! Пошли! – продублировал команду Шалов.
– Куда мы? – полюбопытствовал Захаров.
– Не задавайте лишних вопросов, товарищ курсант, – одёрнул его Шалов, но не удержался, похвастался: – Я договорился, мы заночуем в части. Там нас накормят. Ду ю андестенд?
– Ура! Жратва будет! – развеселился Юрка и толкнул локтем Кравца. – Слышал, Сань, сейчас похаваем!
У станционного домика их ждал запылённый армейский «Урал». Они забрались в кузов, капитан сел в кабину. Через полчаса езды по накатанной степной дороге въехали в широкую ложбину и остановились перед КПП войсковой части.
– Выгружайся! Становись!
Построились в одну шеренгу. Капитан сказал, что заночуют они в клубе, так как других свободных мест нет. Матрасы им сейчас принесут, а без постельного белья придётся обойтись.
Курсанты переглянулись.
– А как насчёт ужина, товарищ капитан?
– Ужин в восемнадцать часов. Столовая вон там. – Он показал на одноэтажное здание в конце аллеи пирамидальных тополей и обратился к Шалову: – Товарищ сержант, пойдёмте в штаб, оформим документы.
Пока ждали Шалова, успели оглядеть часть военного городка возле клуба. Бросились в глаза чистые тротуары, побелённые бордюры, плакаты: «Ракетчик! Помни: ты – надёжный щит нашей Родины!» Кравец представил ракетчика в роли «щита» и усмехнулся: как-то не по-русски написано. Этак и про авиатора можно сказать: «Ты – небо СССР!», а про подводника: «Ты – пучина нашей страны!» Он придумал ещё несколько подобных транспарантов, но настроение не улучшилось. Так сильно сосало под ложечкой, да и на душе после ссоры с Шаловым кошки скребли. Припомнит ему сержант эту стычку, отомстит… Вид степного гарнизона тоже не радовал: неужели в такой глуши придётся ему служить после училища! Куда пойти в свободное время? Разве что в клуб, на танцы. Но с кем здесь танцевать? Со стулом? Кравец так учился когда-то вальсировать. Из-за Ирины. Она ходила в танцевальный кружок и слыла самой лучшей танцовщицей на школьных вечерах. Он попробовал записаться в тот же кружок, но преподаватель, оценив его способности, отказала.
– Вам, молодой человек, надо учиться танцевать со стулом, – по балетному прямо держа спину, посоветовала она. – Запомните движения. Правая нога идёт всегда вперёд, левая – назад. И по кругу. Главное, не сбиться с ритма: раз-два-три, раз-два-три…
Он сначала обиделся, а потом внял совету. Через пару месяцев упорного кружения по комнате с деревянным «партнером» стало что-то получаться. Снова пришёл в кружок. На этот раз его приняли. Правда, в партнерши ему досталась не Ирина, а девочка на два года младше. А с Ириной, как ни обидно, осмелился он потанцевать только однажды. Но ничего этот танец в их отношениях не переменил. Точнее, в отношении Ирины к Кравцу. Да и кто сказал, что один танец может что-то изменить? Это только в романах так пишут, а в жизни всё иначе…
Кравец опять ощутил чувство неудовлетворенности оттого, что в карауле всё закончилось так буднично: пост сдал – пост принял! Ни восторга в душе, ни благодарности от командования…
Он поделился своими мыслями с Захаровым.
– А ты чего хотел? – удивился Юрка. – Чтобы на нас настоящие бандиты напали? Или чтобы крушение поезда произошло? Радуйся, что всё обошлось…
– Ага, обошлось! А рапорт сызранского коменданта?
– Вот-вот, а я чё говорю! Вспомни Бабу Катю: «Таварищи курсанты, караул закончен, кагда автаматы сданы в ружкомнату!» Нам ещё назад ехать. Знаешь, сколько чего может случиться…
При напоминании о ротном Кравец поморщился:
– Мне и так кошмары снятся, а ты о Бабе Кате…
– Это я к слову. Если честно, Сань, я уже по училищу соскучился.
– Скажи лучше, по нашей «тошниловке». Кстати, вон и Шалов шкандыбает. Щас хавать пойдём…
Необычайно вкусным показался ужин в солдатской столовой. Хотя солдатский паёк и поскромнее, чем у курсантов, но, наверное, здесь «нормы закладки в котел» не нарушают. Кравец мигом смёл перловую кашу (с добавкой), и обыкновенный жареный минтай показался ему деликатесом.
Спали на матрасах, расстеленных прямо на сцене клуба. Сытые – уснули быстро. Утром, позавтракав в гостеприимной части и выпросив у заведующего столовой, оказавшегося родом из Кургана, несколько буханок хлеба на обратную дорогу, на дежурной машине поехали на станцию. Шалов, подобревший после ночлега, изложил план дальнейших действий:
– Поезда здесь останавливаются редко. Поэтому до Волгограда поедем на электричке. Там, если будет время, проведём экскурсию по городу. Масленников обещал нам всё рассказать и показать.
– Он-то откуда Волгоград знает? – удивился Кравец. – Он же москвич…
– А вот знаю, – самодовольно оскалился Мэсел. – Жил я там до пятнадцати лет, пока отца в Москву, в министерство, не перевели…
– Летс гоу эт зэт! Пусть будет так! – резюмировал Шалов. – А дальше видно будет. Давайте посмотрим, что у нас с финансами.
Они вывернули карманы. На круг получилось семь рублей тридцать две копейки.
– Негусто, – почесал за ухом сержант. – Уэл! Хорошо! Билеты нам покупать не надо. Возьмём по проездным документам. А эти деньги будем экономить…
– Как сухпаёк? – съехидничал Кравец.
– Гоу изи! – предупредил Шалов. – Осторожней!
– Хватит вам ссориться, ребята! – попросил Захаров. – Домой же едем!
В электричке больше всех говорил Мэсел. В предвкушении встречи с городом детства, он был необычно красноречив.
– Волгоград самый протяжённый город в СССР! – хвастался он, как будто это была его личная заслуга.