Уже из-за одного этого обращения урядник растаял, а когда Озиридов объяснил, чьи интересы представляет, урядник и совсем стал любезен: кивнул, предложил снять пальто, испить чаю с баранками.
Ромуальд Иннокентьевич согласился.
— Значица, антирисуетесь, куда федуловский товарец сгинул? — проговорил урядник, берясь за самоварный кран, выполненный в виде фигурки льва. Рыкающего грозного льва, правда, заодно и пускающего струю кипятка в чашку.
Озиридов солидно склонил голову:
— Интересуюсь, Вавила Ионыч, интересуюсь. — И, помолчав минуту, добавил: — Мне всё интересно, а вы человек казенный, внимательный, очень на вашу помощь надеюсь.
— И чего же вам рассказать? — подпер щеку кулаком урядник.
— То, что знаете, — мягко улыбнулся Озиридов, словно зашел к Вавиле Ионычу по-соседски, а не добирался сюда из Новониколаевска на пароходе, а потом много верст, меняя лошадей на земских станциях, по пыльным дорогам.
Урядник, припоминая, нахмурился.
— Значица… Сидел я дома, дело к ночи уже подвигалось, слышу, сани к воротам подъехали. Кого, думаю, принесла нелегкая в этакую пору? Пошел отпирать. Ба! Да это ж Филимон Евсеев! Кержак из Хабаровки. Беда, кричит, опять разбойники по трахту объявились. Я в санки его глянул, а там три парня, избитые, в кровище все. Вот, говорит, робят чуть не до смерти ухлестали, а работника ихнего насмерть, да груз через перевал угнали. Хотел я сразу мужиков собрать да погоню учинить, но вовремя Филимон меня отговорил: запуржило еще шибче, чем накануне, в трех шагах ни шиша не видать. Только через день и смог выехать. Разбойников-то, само собой, поздно было нагонять. Но место, где нападение случилось, я осмотрел, парни показали. Два дня мело, какие следы? Труп и тот почти не видать было. Пробовали достать, да охотники быстро взад пятки повернули, крутизна, кому охота жисти лишиться?
— Да-а, — покачал головой Озиридов.
— Пейте чаек, остынет, — заметил урядник и опустил усы в блюдце.
Ромуальд Иннокентьевич сделал несколько глотков.
— Зыковы-то рассказывали, как все произошло?
— Я их расспросил… Навалились, говорят, из засады пятеро, здоровенные все, с топорами да с рогатинами, — с важностью ответил урядник.
Озиридов опустил чашку на стол и погладил ладонью бородку.
— Пятеро? — переспросил он.
— Пятеро, — повторил Вавила Ионович.
Ромуальд Иннокентьевич задумался. Три дня назад, сидя в канцелярии Барнаульского окружного суда, он читал показания братьев Зыковых, и все трое утверждали, что нападающих было семь человек. Поэтому он, стараясь, чтобы голос звучал как можно мягче и безразличнее, проговорил:
— Вы ничего не путаете, Вавила Ионович?
Урядник даже слегка обиделся:
— Как можно, господин хороший! Память еще не отшибло. Именно так и говорили — пятеро, дескать, разбойников. Я и в раппорте своем так указал, что начальству отправлял.
— Я дело смотрел, — коротко развел руками Озиридов. — При допросах Зыковы показывали — семеро напавших. А раппорта вашего в деле нет.
— Раппорт у начальства должон быть, — пожал крутыми плечами урядник. — Мое дело отписать и выслать… А парни сами так сказали?
— Сами, — ответил Озиридов.
Урядник с минуту молчал, потом усмехнулся:
— Прибавили. Стало быть… Стыдно стало, что вчетвером не смогли от пятерых разбойников отбиться, вот и прибавили.
— Может, и стыдно, — раздумчиво произнес Ромуальд Иннокентьевич.
— Али начальства городского напужались, да со страху и напутали.
— Может, и напутали, — неторопливо отозвался Озиридов. — Сильно хоть парням-то досталось?
— Морды у всех заплывшие были, — припомнил урядник. — Рука у одного проткнута… Вроде сильно… Хотя, как на это посмотреть…
Ромуальд Иннокентьевич заинтересованно склонил голову и, видя, что урядник не собирается развивать эту тему, ненавязчиво попросил пояснить.
— Ну как… — поставив блюдце с чаем на стол, проговорил урядник. — Если бы так перепало какому антиллигентному господину, оно понятно — сильно. А тут робяты коряжистые, сытые. Такому оглоблей промеж глаз засвети, он только крякнет. Одним словом, повезло робятам. Обычно у нас на трахте так заведено, ежели зачинают грабить, то живых не остается.
— Суровые нравы, — как бы про себя произнес Озиридов.
— Это точно, — поддакнул урядник. — Это, значица, чтоб никаких следов, никаких свидетелей. А тут, видать, али разбойники неопытные попались, али молодые жизни не стали губить, али спугнул их кто посреди потехи.
— Рана у Никифора Зыкова серьезная была?
— Да так, небольшенькая, — махнул рукой Вавила Ионович. — Фельдшер при мне повязку накладывал. Видать, охотничьим ножом задели, испугу больше.
Ромуальд Иннокентьевич задумчиво поскреб бородку:
— А как вы думаете, куда же разбойники могли этакую прорву чая сбыть?
— Э-э-э, господин хороший, — разулыбался урядник. — В Монголию, вестимо. Через Чике-Таман перемахнули, и поминай как звали. В тех краях купец краденым не брезгует, только спасибо скажет.
— А здесь искать не пробовали? — поинтересовался Озиридов. — Может, поблизости где схоронили?
— Как полагается, сразу же. Пурга утихла, собрал я мужиков, и пошли. Правда, искать-то, по сути, и негде. Трахт. Либо назад беги по нему, либо вперед. Вокруг снег по горло, со столькими гружеными санями податься некуда.
— Может, какие свертки с тракта имеются? — не унимался Ромуальд Иннокентьевич.
Вавила Ионович кивнул:
— Есть один, в полуверсте от того места, да только по нему далеко не уедешь. Он вскорости в заимку Елисеевскую упирается, того самого кержака, что робят ко мне доставил.
Озиридов покрутил в руках чашку, после некоторой заминки спросил:
— А кто он такой? Что за человек?
— Евсеев-то? — хмыкнул урядник. — Кержак, да и кержак. Основательный хозяин. Двое сыновей. В баловстве замечен не был.
— Богатый, говорите?
— Чего же ему богатому не быть? — пожал плечами урядник. — Дом на трахте отгрохал, покосы хорошие запахал, скотины много держит. В Хабаровке-то земской станции нет, вот он и дерет с проезжих за ночлег, за кормежку, товары берется хранить. Одно сено да овес такой барыш приносят, что ой-е-ей! Цену-то берет выше базарной.
— А другие мужики не пускают проезжих?
— Пускали, — отозвался урядник. — Покуда Филимон новый дом не построил. Теперь все к нему валят. Удобнее. Есть где разместиться, куда обоз загнать, лошадей поставить.
— Евсеев тоже в поисках участвовал? — как бы между прочим полюбопытствовал Озиридов.
— Обязательно. Я почти всю Хабаровку на ноги поднял.
— И сыновья? — решил уточнить Ромуальд Иннокентьевич.
Урядник открыл было рот, чтобы ответить утвердительно, но потом покачал головой:
— Вот ведь… Чуть не соврал! Не было их. Я еще спросил у Филимона, дескать, чего сыновья отлынивают от обчественных обязанностей. А они, оказывается, неделю уж как на охоте были. Места-то у нас добытливые.
Ромуальд Иннокентьевич помялся немного, но всё же решился попросить:
— Хотелось бы на место происшествия взглянуть, хотя бы одним глазком. Сами понимаете, поручение Федулова. Не откажите в любезности сопроводить.
— Понимаем, понимаем, — важно закачал головой урядник. — Вы с дороги отдохните, а завтра поутру и отправимся. Может, у меня заночуете?
Озиридов протестующе выставил перед собой ладони:
— Нет, нет! Не смею вас беспокоить. Мне совсем неплохую комнатенку на земской станции предоставили.
— Дело хозяйское, — развел руками урядник и встал, чтобы проводить гостя.
Ромуальд Иннокентьевич, из-за обилия злющих клопов не раз за ночь пожалев, что отказался от предложения урядника, поднялся ни свет ни заря. Он сидел за длинным столом, покрытым сероватой скатертью, и пил жидкий чай из не очень чистого стакана в компании с ямщиками. И когда в просторную, но кисло пахнувшую комнату вошел урядник, Озиридов даже испытал чувство облегчения. Ямщики, завидев переступившее порог начальство, почтительно оторвали свои крепкие зады от лавок. Хозяин земской станции, юркий, лысоватый мужичок с крутым брюшком, выбежал навстречу и, низко поклонившись, осведомился о здоровье Вавилы Ионовича, после чего радушно предложил испить чаю.
Урядник, которому, судя по выражению лица, были прекрасно известны достоинства чая, предлагаемого постояльцам, поморщился:
— Уволь, милейший.
Озиридов удивился перемене, происшедшей с урядником. Вчера он производил впечатление добродушного, чуть простоватого человека, а сейчас выглядел напыщенным, знающим себе цену чиновником, облеченным неограниченной властью в этой глухомани.
Позади остались окраинные избы села. Озиридов, сидя в дрожках рядом с урядником, искоса глянул на него и вновь подивился перемене: Вавила Ионович опять стал обыденным, черты лица смягчились, вислые щеки вздрагивали в такт покачиванию рессор, усы топорщились, но вовсе не воинственно.
Подъезжая к Хабаровке, урядник указал кнутовищем на большой пятистенок:
— Евсеевский домина. Побеседовать желаете?
— Позже, — внимательно рассматривая прочные заплоты, окружающие жилище кержака, отозвался Озиридов.
Упитанный мерин, идя крупной рысью, быстро пронес дрожки через деревню, вызвав яростный лай лохматых крутохвостых псов, и вскоре урядник уже показывал присяжному поверенному место, куда, по словам Зыковых, разбойники сбросили убитого Демида Колотыгина.
— Не могу разглядеть, — посетовал Озиридов.
— Вон у того валуна лежал, — в который раз показал пальцем урядник. — Только вы зря всматриваетесь. У нас по весне, знаете, как речки бушуют? Унесло сердешного.
Ромуальд Иннокентьевич скептически оглядел бегущий по дну пропасти узкий, извилистый ручеек. Урядник понял его сомнения:
— Истинно говорю. Как снег с этих склонов пойдет, смывает все, вода аршина на два поднимается, камни ворочает.
— Верю, — ответил Ромуальд Иннокентьевич. — А где же сама драма разыгралась?
— Так вон от той скалы саженях в пяти и разыгралась. Сходите, гляньте, я покурю пока, — отозвался Вавила Ионович, присаживаясь на дрожки и вынимая кисет.