Утюганов направился исполнять приказание.
Дав наставления филерам, Леонтович проверил тяжелый револьвер, а в карман опустил еще и короткоствольный «бульдог». Мало ли что произойдет… Пригодится.
На улице ротмистр заученно выделил впереди себя долговязую фигуру унтера, а боковым зрением отметил пристроившихся позади филеров. Шел он, как ходил обычно, неторопливо, изредка поглядывая на звезды. Незачем выказывать волнение, к тому же и причины его могут оказаться ложными. Правда, замирало сердце, когда приходилось шагать вдоль темных замерших палисадников. Все равно старался Леонтович ступать ровно и уверенно.
Приближаясь к дому, он мало-помалу начал успокаиваться. Скорее всего, все-таки проверка. Его агента заподозрили в предательстве и решили проверить. Вычисляют провокатора! Конечно, никакого нападения и быть не может! Сердце застучало спокойнее и ровней. Ротмистр совсем было собрался достать папиросу и закурить, как краем глаза заметил темную фигуру, прижавшуюся к забору, и сразу на лбу его выступила испарина. Он бросил взгляд вперед. Утюганов, будто его кто гнал, оторвался шагов на тридцать, идет, не оглядывается, а филеры, наоборот, отстали.
У Леонтовича засосало под ложечкой. Лишь когда рука легла на рубчатую рукоять пистолета, он несколько успокоился. Он готов! В него не успеют выстрелить.
Темная фигура отделилась от забора, пошатнулась и подалась назад, прислонившись к столбу. Ротмистр облегченно выдохнул. Пьянчужка! Он даже усмехнулся, когда неизвестный даже отступил назад, пропуская его. Шагов пять ротмистр прошел спокойно, потом, стерев ладонью испарину со лба, не выдержал, оглянулся.
Пустая улица. Торопливые фигуры филеров, почти незаметные в темноте. А подгулявший малый, отлепившись от забора, так и попер через улицу, спотыкаясь и едва не падая. Надо бы, по-хорошему, его проверить, тряхнуть, такой ли он пьяный, как кажется. Но на сердце у ротмистра было легко, а потому — черт с ним, пусть бредет домой, ему там от жены перепадет. Жены, они иногда построже жандармских офицеров.
Леонтович облегченно усмехнулся.
В комнатушке было тихо. Сквозь тонкую стену пристройки слышался заливистый храп умаявшейся за день тетки Агафьи. Парни сидели с пасмурными лицами: Пётр — прикрыв глаза, Николай — обхватив голову руками, Кеха — уставившись на кончик своего сапога.
Пришел Капитон. Проверенный в делах дружинник, он выполнял сегодня самую опасную роль.
— Ну, как? — вскинулся Николай.
Капитон опустился на топчан, перевел дух, улыбнулся:
— Прошел ротмистр… Шагал, будто аршин проглотил. А когда меня заметил, по-моему, струхнул основательно.
— А ты, можно подумать, не струхнул, — язвительно заметил Кеха.
Капитон почесал затылок, потом признался:
— Было маленько. Ротмистр мог ведь и пальнуть с перепугу. А то бы взяли, да в каталажку засунули.
— На фиг ты им сдался, — насмешливо хмыкнул Николай. — Корми задарма такого бугая.
— Хватит ржать, — посерьезнел Капитон. — Кто же ротмистру донес? Я как его увидел, сразу скумекал — знает и остерегается! К тому же какие-то типы за ним топали, не иначе как охраняли.
Оживившиеся было парни снова поскучнели. Кеха пожал плечами, нехотя пояснил:
— Кроткий от меня смылся… Капустин Петьку объегорил… Хреновые из нас филеры. Один Колька по этой части мастак. Довел Матюшенко до дому, и спать уложил… — глянув на Николая, подмигнул: — Правда, он потом долго гадал: спит Матюшенко или через окошко убег…
— Да ладно тебе, — удрученно махнул рукой Николай. — Все мы хороши. Провалили задание…
— Не переживайте, — войдя в дверь, сказал Тимофей Соколов. — И на старуху бывает проруха…
— Да уж, — вздохнул Пётр, пододвигаясь, чтобы Соколову было куда сесть. — А ты чего такой веселый?
— В любом деле нужна страховка, — сказал Соколов, усаживаясь и обводя парней внимательным взглядом. — Поэтому я провел весь вечер в гостях у своего знакомого, который живет в аккурат супротив гнездышка нашего ротмистра… Чай пил, да в окошко поглядывал…
— Кто Иуда? — не выдержал Капитон.
— Капустин, — сухо произнес Соколов и сурово сжал тонкие губы. — Своими глазами видел. Как он в двери вошел… Да и Вольный, которого направляли в Мариинск, проверить прошлое Капустина, сегодня вернулся. Не опознали тамошние товарищи по приметам нашего «Капустина». Был у них в свое время человек с такой фамилией, входил в группу, но, во-первых, он пожилой, а во-вторых, год назад отошел от партийных дел и уехал в Россию.
— А чего же ты нас гонял, если Вольный все выяснил? — недовольно пробурчал Николай.
— Вольный вернулся вечером, — резко ответил Соколов. — Я решил довести проверку до конца, чтобы исключить ошибку.
Пётр поднял голову:
— Как теперь с ним быть… с этим «Капустиным»?
— А никак, — процедил Тимофей. — Леонтович за нас уже все решил. Капустин домой не вернулся, а вещи с его квартиры забрали жандармы.
— Вот змей подколодный! — зло бросил Кеха.
— Ничё… свидимся еще, — задумчиво протянул Николай.
Пётр поднялся, снял с гвоздя картуз:
— Пойду я…
— К Кроткому? — почти утвердительно произнес Соколов.
Пётр кивнул.
Соколов понимающе похлопал его по плечу:
— Правильно… За меня тоже извинись. Передай, что завтра вечером собираемся у Шамшиных. Пусть приходит. Есть для него ответственное задание. А к Матюшенко я сам зайду.
Не скрывая радости, Белов широко улыбнулся.
От Исая он ушел только под утро.
Глава пятаяНАДЕЖДЫ
Пробив дно обласка, набросав в него песку, Высич и Неустроев затопили свое суденышко в глубокой, укрытой прибрежными зарослями заводи. Глядя, как обласок уходит под воду, Высич испытал странное чувство, будто что-то значительное уходило из его жизни… Но в последний ли раз?
Закинув за плечи котомки, приятели двинулись в сторону Колпашево.
Верстах в трех от села в густом ельнике Высич отыскал укромное местечко. Здесь и остановились. Воду брали из родничка, попахивающего болотом, костра не жгли, боялись, дым из села заметят. Ждали следующего парохода.
И дождались бы, может, но грохнули вдруг совсем рядом выстрелы.
— Бежим! — сдавленным шепотом бросил Валерий, увлекая за собой Неустроева.
Залегли за кучей прелого валежника. Затаив дыхание, всматривались: не облава ли?
Но к шалашу вышел, раздвинув лапы елей, худощавый старик в высоких охотничьих сапогах, перепоясанный патронташем, даже в залихватской шляпе, украшенной пером. Озадаченно оглядев их убогое убежище, старик присел на корягу и разжег длинную трубку с прямым мундштуком. Ружье, впрочем, он не поставил, а держал на коленях.
Ветер донес до Высича запах хорошего табака. Валерий страдальчески поморщился. У него уже несколько дней как кончилась махорка.
— Расположился… — неодобрительно шепнул Неустроев.
Старик спокойно докурил трубку, неторопливо выбил ее об корягу, на которой сидел, и вдруг негромко позвал:
— Эй, беглецы!
Феодосий испуганно глянул на Высича, а тот неуверенно улыбнулся. Не мог охотник их видеть! А он повторил, уже громче:
— Выходите, панове…
Высич размышлял совсем недолго. Скрываться было бессмысленно, и деньги, и одежда, все осталось в шалаше. Он поднялся, решительно шагнул к незнакомцу. Тот тоже встал, прижал гладко выбритый подбородок к груди:
— Честь имею. Хржчановский Юзеф Адамович, местный обыватель.
Валерий усмехнулся невольно, но представился с не меньшей торжественностью:
— Граф Высич. Беглый ссыльнопоселенец.
— Неустроев, — неодобрительно глянув на товарища, просто представился Феодосий.
Хржчановский пристально всмотрелся в их обросшие, искусанные гнусом лица, но задавать вопросов не стал, протянул кисет:
— Угощайтесь.
Сидели молча, курили.
— Я пароход выходил встречать, — ни к кому не обращаясь, обронил Хржчановский. — У нас тут это единственное развлечение. Видел, полицейские вокруг суетились, искали кого-то…
— Нашли? — с улыбкой поинтересовался Высич.
— Да нет… Но если бы вы попались на глаза, вас бы сразу задержали… — Хржчановский усмехнулся. — С такими физиономиями-то!
— Может быть, мы охотники, — попытался возразить Неустроев.
— Не похожи вы, панове, на охотников, — развел руками Хржчановский. — Уж извините…
Высич рассеянно кивнул. Прав старик. Им повезло, сунулись бы сдуру к пароходу, да там бы и попались. Он нахмурился, и старик это заметил.
— Не переживайте, панове, меня не надо бояться, — сказал он. — Я сам пришел в эти края с этапом. От самой Варшавы. Вышло нас сто три офицера, а до места добрались сорок восемь. Я среди них.
— Да… — вздохнул он. — Сорок лет назад я был молодым крепким шляхтичем…
— Польское восстание? — поднял голову Неустроев. — Участник?
Хржчановский кивнул:
— Так, так… Сорок лет… Матка боска, какая прорва времени! Остановившимся взглядом он уставился в землю. Молчание
затянулось, и Высич осторожно спросил:
— А бежать… не пытались?
— Как не пытался? — с горечью обронил старик. — Но вы-то знаете, как это нелегко. А в те времена… В общем, оставил все попытки… Женился, дом выстроил. Жена умерла, дети, у меня четверо сыновей, разъехались, кто в Петербурге, кто в Москве, один в Красноярске служит, у купца Былина. Я ведь и сам занялся делами… Да-с, Панове… — Хржчановский снова замолчал, потом резко оживился: — Матка боска! Совсем старый стал, ничего в голову не идет! Вы же голодны!
Он расстегнул ягдташ, в котором вместо дичи лежали вареные яйца, хлеб, кусок буженины. Беглецы невольно отвели глаза. Подобное богатство им и не снилось. А Хржчановский выложил припасы на постеленную на траву салфетку.
— Кушайте, панове, кушайте! Я сыт, да и домой уже собираюсь.
Вторичного приглашения беглецы ждать не стали, набросились на еду. Старик сочувственно следил за ними и, когда с салфетки исчезли последние крошки, поднял ее и осторожно встряхнул.