Вдруг откусит зад.
Прорицатели же вели себя более осторожно, толкуя появление кометы, которая озарила небо на следующий день после смерти короля. Комета, как всем было известно, предвещает великие события, и только глупцы могли насмехаться над этим.
Наконец пятого августа погребальный кортеж двинулся через ворота Сен-Жак по улице Анфер. Ошарашенные горожане вглядывались в лица тех, кто нес гроб, надеясь увидеть знатных сеньоров. Но это были слуги королевского дома. Они доставили останки Карла VII в часовню Нотр-Дам-де-Шан. Там гроб поместили в романской крипте. Король скончался две недели назад: в такую жару лучше было держать тело в прохладном месте.
На следующий день останки вынесли и, накрыв гроб великолепным покрывалом из золотистой ткани, положили на него восковое изображение покойного – со скипетром, в белой бархатной мантии, расшитой золотыми лилиями и подбитой горностаем. Именно изготовление этой фигуры и стадо причиной задержки.
Фигуру провезли через весь город до собора Парижской Богоматери. Собравшаяся на пути кортежа толпа восхищалась тем, что покойник выглядит таким свежим. Затем все хлынули в собор. Не каждый год случаются похороны короля. Отпевать его должен был епископ Парижский. Увы, он помчался к дофину, чтобы засвидетельствовать свою преданность. Вместо него заупокойную мессу отслужил срочно призванный в Париж архиепископ Нарбонский Луи д'Аркур. Он носил также титул архиепископа Иерусалимского, хотя христианская империя на востоке перестала существовать восемь лет тому назад, после падения Константинополя.
Жанна тоже была в толпе; по совету Жака, который сопровождал ее, она не стала пробиваться поближе к собору, где толпилось простонародье. Любое резкое движение этой людской массы привело бы к давке. Итак, они встали в отдалении. Жанна держала за руку Франсуа, ошалевшего от изумления. Сибуле замыкал семейное шествие вместе с Анжелой и возбужденным Гийоме. Госпожа Контривель предпочла остаться дома в обществе кормилицы, за крепко-накрепко закрытой дверью. Все эти сборища, мудро заметила она, дают ворам прекрасную возможность грабить опустевшие жилища.
Все искали взглядом дофина. Неужели его нет на похоронах отца? Именно так. И нет никого, кто бы представлял его? Никого. А что же Мария Анжуйская? Ведь она же супруга покойного короля и мать нового? Никакой Марии Анжуйской. Королева Франции отсутствовала на похоронах короля Франции. Это уже смахивало на ярмарочный фарс.
Жанна подумала, что ангелы милосердия на небе наверняка стыдятся такого поношения. Стало быть, люди утратили уважение к смерти? Но, по правде говоря, этот спектакль имел отношение не столько к смерти, сколько к власти.
Похоронный перезвон завершил службу. Гроб и изображение короля были доставлены в Сен-Дени. Во главе кортежа шел поэт, заклятый враг покойного, герцог Карл Орлеанский. Нежный Карл Орлеанский, ныне убеленный сединами, чьи стихи она некогда с умилением читала. За ним следовали брат Карла граф Иоанн Ангулемский, их сводный брат Жан де Дюнуа, хранитель печати Гийом Жювеналь дез Юрсен и великое множество старцев, у которых не осталось ни страхов, ни надежд. Их карьера была завершена. Единственной причиной их появления в кортеже стала верность. В сущности, они провожали в последний путь самих себя: их славные деяния уходили в тень вместе с умирающей лилией, которую затмила новая, рождающаяся.
Измученная Жанна решила вернуться домой.
Если бы она дошла до Сен-Дени, то оказалась бы свидетельницей нешуточной ссоры. Рассказал ей об этом Сибуле, который сопровождал кортеж до базилики: королевские конюшие и священнослужители аббатства не поделили золотистое сукно, которым был накрыт гроб. Они стали тянуть его в разные стороны и едва не разорвали. В конце концов Жювеналь дез Юрсен и Жан де Дюнуа решили, что оно достанется аббатству. Верх бесстыдства: настоятель Сен-Дени Филипп де Гаммаш оставил свой пост, чтобы также засвидетельствовать уважение дофину. На замену вызвали аббата из Сен-Жермен-де-Пре. Сибуле сообщил, что проповедь произнес – о ужас! – Тома де Курсель, один из тех судей, что приняли решение подвергнуть пытке Орлеанскую девственницу во время процесса над нею. Сибуле искренне негодовал.
Жанна добралась до улицы Бюшри на пределе моральных и физических сил.
– Это не похороны, а пир шакалов, – сказала она.
Госпожа Контривель и кормилица никак не могли успокоиться: увидев сверху злоумышленника, который пытался взломать входную дверь, они опрокинули ему на голову лохань с кипящей водой.
– Надо было слышать, как он вопил! – воскликнула госпожа Контривель.
Погребение Карла VII ее совершенно не волновало. Она уже видела похороны Карла VI.
Тело несчастного Карла VII Валуа обрело покой в земле только 7 августа, через семнадцать дней после того, как его покинула душа.
Все ждали Людовика. Новый монарх не торопился.
Восьмого августа, спустя восемнадцать дней после смерти отца, он все еще был в Женапе. Через три дня он все-таки стронулся с места. В Авене, в графстве Артуа, отслужили заупокойную мессу. Он соблаговолил присутствовать на ней – в траурном облачении. Но едва были произнесены слова "Ite, missa est"[22], сменил его на красно-белый наряд и отправился на охоту. Подданным показалось, что это хороший повод отличиться: они нарядились в черное и ринулись к новому королю с соболезнованиями – тот их не принял. Урок был усвоен: Людовик не желал, чтобы его отца оплакивали.
Между тем трон оставался пустым. В течение нескольких дней Париж будоражил слух, что коронован будет не Людовик, а его младший брат Карл, герцог Беррийский, герцог Нормандский, герцог Гиеньский. Так якобы было сказано в завещании Карла. И тут же нашлось множество доводов в пользу этого решения. Говорили, что именно поэтому королева, рассерженная последней выходкой покойного супруга, не пожелала присутствовать на похоронах.
На самом деле юному Карлу было четырнадцать лет, и возвести его на французский престол стремились лишь те, для кого было гибельным коронование Людовика. Однако это было равносильно государственной измене, и вскоре выяснилось, что риск слишком велик. Ибо первого августа наследник приказал Жаку де Вилье де л'Иль-Адану овладеть всеми городами Франции, "Парижем в том числе". Этот Жак был сыном Жана, преданного вассала герцога Бургундского, с чем следовало считаться, ведь Филипп Добрый имел войско в тридцать тысяч человек.
– Людовик въедет в Париж только после коронации в Реймсе, – сказал Жак. – Но когда?
Все предполагали, что раньше конца августа этого не случится, ибо новый монарх, конечно, захочет короноваться двадцать пятого числа этого месяца, в день святого Людовика.
Однако Людовик, судя по всему, решил опровергнуть все домыслы о своих намерениях. Двенадцатого августа он неожиданно прибыл в аббатство Сен-Тьерри дю Мон-д'Ор, рядом с Реймсом, и оттуда послал уведомительное письмо Реймскому архиепископу Жану Жювеналю дез Юрсену, содержание которого сводилось к следующему: приготовьте мне эту коронацию, да поживее! Четырнадцатого Людовик въехал в Реймс, а пятнадцатого был коронован в присутствии одного кардинала, одного папского нунция, четырех архиепископов и тринадцати епископов. Одновременно короновалась его вторая жена Шарлотта Савойская. Первая – Маргарита Шотландская – умерла от чахотки шестнадцать лет назад.
Новость распространилась по Парижу со скоростью крысы, убегающей от кота, и Сибуле поспешил сообщить ее Жанне с Жаком: в первом ряду стоял главный враг покойного КОРОЛЯ Филипп Добрый, герцог Бургундский, рядом с ним – его сын» граф де Шароле. И именно Филипп посвятил Людовика в рыцари!
– Да, все встало с ног на голову! – воскликнул Сибуле.
Это не предвещало ничего хорошего ни для Жака, ни для Жанны: было известно, что он получил от короля свое баронство, а она – несколько подарков, в частности аренду на улице Монтань-Сент-Женевьев и дом на улице Бюшри.
Оставалось вооружиться смелостью и терпением.
Двадцать девятого августа Людовик XI прибыл к воротам Парижа; он остановился во дворце на северо-западе от Монмартрских ворот, который прозвали Петушиным замком, ибо построил его человек по имени Кок[23].
Париж стал готовиться к встрече.
Филипп Добрый впервые за долгое время появился в столице и поселился, естественно, в Бургундском дворце на улице Моконсей, где некогда жил его отец Иоанн Бесстрашный. Значение этого было очевидно: вчерашний враг расположился в Париже как дома. Более того, он устроил блистательный спектакль: в понедельник тридцать первого августа с большой помпой выехал через ворота Сен-Дени и отправился встречать короля в Ла-Шапель.
Процессию открывали сто шестьдесят шесть францисканцев в коричневых рясах, за ними следовали сто шестьдесят восемь доминиканцев в белом и тридцать три священника прихода Сен-Северен в золотистых мантиях. Затем появились пять дам на лошадях, перед которыми шествовал герольд в панцире, окрашенном в цвета Парижа. Каждая из дам держала в руках щит с изображенной на нем буквой – вместе они составляли слово Paris, Париж. Буква Р означала мир, А – любовь, R – разум, J – радость, S – безопасность[24].
На улицах во множестве толпились люди, приехавшие со всех концов Франции. Они восторженно глазели на шествие. Епископ Парижский, прево торговцев, четверо эшевенов, священники двух приходов в вышитых мантиях, семьдесят восемь августинцев в черных рясах, судейские из Шатле в красном и фиолетовом, послы, которых все сочли греческими, чиновники Палаты счетов во главе с первым ее президентом, кардинал де Лонгейль, капитул собора Парижской Богоматери… Фактически весь бургундский двор: Иоанн Калабрийский, сын короля Рене, бастарды Филиппа Доброго Филипп Брабантский и Антуан Бургундский, прозванный Старшим Бастардом. И Жан де л'Иль-Адан, новый прево Парижа. Королевские приближенные. Людовик Люксембургский, сын хранителя печати Филиппа Доброго.