На этом ночная работа не закончилась. Предусмотрительные члены Уральского совета понимали, что суеверное крестьянство может сделать царственные останки предметом религиозного поклонения, и Юровский приказал уничтожить трупы. Их побросали в грузовик и вывезли в заброшенную угольную шахту в 20 километрах от города, оцепленную красноармейцами. Затем тела раздели, расчленили топорами, облили бензином и серной кислотой и сожгли на двух огромных кострах. Одежду казненных разодрали штыками (в корсеты девушек и их матери было зашито множество ювелирных изделий) и тоже сожгли. Пепел и кости, включая останки китайского мопса Анастасии, сбросили в затопленную шахту.
Большевики, как большинство революционеров, считали жалость неприличным и постыдным чувством, но похоже, что кровавое убийство царицы и ее детей несколько смущало даже советских лидеров. В официальном заявлении от 19 июля правительство «признало правильным решение Уральского территориального совета», принятого в результате «приближения чехословацких банд и раскрытия нового заговора контрреволюционеров, замысливших вырвать царя-палача из рук советского правительства». Однако в заявлении расстрелянным объявлялся лишь Николай Романов и особо оговаривалось, что его жена и сын «перевезены в безопасное место». Эта гнусная ложь диктовалась практической целесообразностью. В ночь убийства царя были уничтожены сестра царицы великая княгиня Елизавета, ее муж, великий князь Сергей, и еще несколько членов царской семьи – их живыми сбросили в ствол шахты в Алапаевске.
Обе дамы, внучки королевы Виктории, были немками (дочерьми князя Гессенского), и советское правительство использовало их как пешки, скорее как заложниц в весьма трудных переговорах с правительством Германии. 14 июня в Москве, в собственном кабинете, был убит посол Германии граф Мирбах, и Берлин потребовал разрешение на отправку батальона пехоты в российскую столицу для охраны посольства. Советские правители, резко выступив против столь унизительного предложения, умудрились вовлечь Германию в неофициальную сделку: если немцы откажутся от замысла разместить батальон в Москве, русские гарантируют безопасность и, возможно даже, репатриацию великих княгинь немецкого происхождения. Когда обе вышеупомянутые дамы были убиты, переговоры шли полным ходом (Радек обсуждал эту проблему с германским поверенным в делах 20 июля, Чичерин – 23 июля), и, следовательно, необходимо было создавать видимость того, что царица и ее сестра[19] все еще живы.
Две недели спустя легион оказался в центре другого события, которое – в отличие от смерти царя – косвенно оказало большое влияние на его судьбу. В сражениях, закончившихся 6 августа, чехословаки помогли своим белогвардейским союзникам захватить великий татарский город Казань, а вместе с ним и золотой запас прежнего имперского правительства. Огромное количество золотых слитков стоимостью более 650 миллионов рублей (около 80 миллионов фунтов стерлингов или 330 миллионов долларов) эвакуировали из Петрограда в Самару, чтобы они не попало в руки немцев. Когда белочехи стали угрожать Самаре, большевики перевезли золото на баржах вверх по реке в Казань, и уже в Казани оно досталось чехам.
Это сокровище в будущем окажет влияние на развитие событий в Сибири, сравнимое с введением джокера в карточную игру, до тех пор игравшуюся без оного. Ни один из разнообразных белых режимов не имел сколько-нибудь стоящих упоминания финансовых ресурсов, а потому тот, кто обладал золотом, заметно увеличивал шансы на признание своего главенства. Самарское правительство – Комитет членов Всероссийского Учредительного собрания – вскоре было замещено другим, известным как Директория, по чьему приказу (поскольку Красная армия серьезно угрожала Самаре) золото было эвакуировано по железной дороге в Челябинск. Пока искали безопасное место для его хранения, представители Западно-Сибирского комиссариата (вскоре прекратившего свое существование) отогнали поезда с золотом в Омск. В Омске бесценный приз оставался более-менее невредимым, пока снова не был отправлен еще дальше на восток и превратился для своих владельцев из достояния в обузу, как и многие огромные сокровища.
Глава 8Гонка
«Единственное, с чем все согласны, – телеграфировал Локкарту британский министр иностранных дел Бальфур 11 июня, – это то, что без активного участия Америки невозможно достичь сколько-нибудь впечатляющих успехов в Сибири». Многие недели державы Антанты не предпринимали никаких дипломатических усилий по вовлечению США в активные действия. Однако, когда в начале июля стало известно, что Америка собирается сделать то, к чему ее так давно подстрекали, все всерьез обеспокоились.
И виноват в этом был президент Вильсон. Если юная девица, постоянно отвергавшая ухаживания поклонника, вдруг разошлет в газеты объявление о их помолвке, предварительно не проинформировав его, обожатель – несмотря на то что сбылось его сокровенное желание, – скорее всего, на нее обидится. Именно это – с соответствующими поправками – случилось с Вашингтоном. Неожиданная смена американского курса не только не была согласована с европейскими союзниками, но им сообщили об этой смене лишь на следующий день после того, как решение Вильсона было передано японцам. Чисто по-человечески вполне понятно, почему их уязвило такое грубое поведение. Кроме того, очень недальнозорко было бы с их стороны не распознать серьезных опасностей в этой американской инициативе, которая затрагивала все союзные государства и которую Америка не соизволила согласовать даже со своим главным соратником – Японией. Наиболее точно к поступку президента подходит эпитет «непредусмотрительный», однако государственные деятели Антанты использовали более резкие выражения, в чем вряд ли стоит их обвинять.
Всего несколькими днями ранее Верховный военный совет – чьи полномочия в стратегических вопросах проигнорировал Вильсон – пришел к выводу, что интервенция Антанты в России и Сибири, главным образом из-за чехословаков, является делом «крайне необходимым и неизбежным». Ллойд Джордж, энергично отреагировавший на новый американский план, заявил британскому послу в Вашингтоне, что в Сибири «началась гонка между немцами и нами… До того как замерзнут русские порты, у нас осталось всего несколько месяцев, и если мы собираемся предотвратить превращение России в германскую провинцию, то должны твердо закрепиться там до наступления зимы». Ллойд Джордж назвал президентские предложения «абсолютно неадекватными сложившейся ситуации», поскольку необходима широкомасштабная интервенция, а не присутствие в России всего лишь 14 тысяч американцев и японцев. Франция (в чью армию, как мы помним, входил номинально Чехословацкий легион) столь же рьяно жаждала ввязаться в драку и столь же сильно была разгневана явным желанием Вильсона обойтись без ее услуг.
Итак, началось нечто вроде гонки. Это не было состязание с немцами, которые находились в тысячах километров от скакового круга и в любом случае абсолютно не готовы к борьбе. Это не было соревнование с зимой, ибо – в отличие от архангельского – владивостокский порт никогда не затягивался льдом. Это была гонка держав Антанты. В этой гонке было мало правил, а те, что были, менялись время от времени вместе с предлагаемыми призами. Короче говоря, это была необычная гонка, и вполне объяснимо, что в ней не было победителей – одни проигравшие.
Ллойд Джордж громил предполагаемую американо-японскую авантюру – он называл ее незначительность и скромные цели «совершенно абсурдными»: ситуация, мол, диктовала «отправку войска, которое могло бы <…> решительно оградить Сибирь до самого Урала от германо-большевистского нападения». Со всей очевидностью следовало, что ничтожный проект Вильсона стоит на пути более солидного и выгодного проекта. Однако это не соответствовало действительности. Ни на одном этапе ни одна из союзных держав, кроме Японии, не могла послать в Сибирь более нескольких сотен солдат; до перемирия с Германией им мешали неотложные военные дела, а после – внутриполитические соображения. Хотя американцы предоставили в десять раз меньше солдат, чем Япония, их 7-тысячный контингент был больше британского, французского и итальянского, вместе взятых.
Что касается выработки политического курса, неожиданное и одностороннее решение президента давало Америке преимущество перед другими союзниками на начальном этапе, однако британские войска прибыли к месту действия первыми.
25-й батальон Мидлсекского полка получил приказ передислоцироваться из Гонконга во Владивосток через день или два после того, как американские предложения стали известны в Лондоне. Его перемещение, по существу, было язвительным, хотя и малозначительным ответом американскому правительству. Этот головной империалистический отряд, состоявший из людей, классифицированных В1 (то есть непригодных к действительной военной службе), остальной британский личный состав в Сибири нежно называл «грыжевым батальоном». «Бедняги. Их вообще не следовало присылать сюда, – отмечал в своем дневнике один из британских офицеров. – Они практически никуда не годились, когда появились здесь, и совершенно бесполезны теперь». В батальоне не было ни палаток, ни – еще более серьезное упущение – москитных сеток, их зимний гардероб составляли черные как уголь меховые куртки и шапки, не лучший выбор для войск, которые должны были сражаться среди снегов[20]. Батальоном командовал полковник Джон Уорд, член лейбористской фракции парламента из города Сток-он-Трент и один из инициаторов профсоюзного движения. Молодой офицер из персонала британской военной миссии прозвал его «хвастуном», и, вероятно, в этом был элемент истины, однако Уорд, кадровый солдат еще довоенных времен, был стойким и прямолинейным, типичным англичанином. Он опубликовал ценный, но не очень достоверный отчет о своих сибирских впечатлениях, в которых Омск оказался чуть ли не единственным правильно написанным географическим названием, не говоря уж о фамилиях.