Судьба адмирала Колчака. 1917-1920 — страница 26 из 41

Однако ни пропаганда, ни трезвость войну не выигрывают. Кроме лучшего руководства, более крепкой дисциплины и мощного стимула, советские войска обладали важными преимуществами перед своими противниками, не очевидными для стратегов английского и прочих правительств. Главное преимущество состояло в том, что коммуникации красных были короче и, в отличие от белых, им не приходилось слишком тревожиться о ситуации в своих тылах (хотя крестьянское восстание в районе Сызрани в начале 1919 года поставило в очень трудное положение 5-ю армию красных). Географическая карта отражала ситуацию, в высшей степени благоприятную для интервентов: Колчак находился в 650 километрах от Москвы; с юга быстро продвигался к столице Деникин; базировавшиеся в Архангельске армии давили на севере; над Петроградом нависла угроза из Финляндии. Но, как обнаруживает любой оккупант, в России главную роль играет не острие копья, а его древко. Деникин, оторвавшийся от своих черноморских баз по фронту шириной 1126 километров, безнадежно растянул свои коммуникации; Колчак находился в 8000 километров от Владивостока, и положение в тылах обеих армий становилось все более взрывоопасным и неконтролируемым. Добавьте сюда отсутствие эффективной связи, не говоря уж об отсутствии согласованной стратегии у всех белых лидеров, тогда как Красная армия при необходимости могла перебрасывать войска с одного фронта на другой, и мы увидим, что шахматный подход к ситуации, как всегда, обманчив и опиравшийся на него оптимизм необоснован.


Нокс так комментировал развал царских армий в 1917 году: «Чтобы упорно добиваться победы посреди сплошного бедствия, требовался более совершенный вид рода человеческого». Капитан Хогрейв-Грэм из гэмпширцев, свидетель разгрома Дутова в оренбургском секторе, полагал, что русские «не умеют упорно преодолевать превратности судьбы»: русский отказывается бороться, говорит, что надежды нет, и терпеливо ждет конца, причем мужчина напивается, а женщина рыдает. Этот недостаток проявился по всей Сибири, когда в конце мая ситуация начала быстро ухудшаться.

Наступление большевиков не сопровождалось тяжелыми боями. У обеих сторон было мало войск. 27-я дивизия, которая шла в авангарде 5-й армии красных до Мариинска, насчитывала немногим более 4 тысяч человек, а во многих белых «дивизиях» было меньше тысячи человек. Более того, красные испытывали те же административные трудности, что и белые. Отступление стало бесконечным процессом. Иногда мы слышим о командующих, которые ведут себя как полевые офицеры. Каппель, например, управлял своим арьергардом, мчался на коне среди солдат, разделяя с ними все опасности. Однако по большей части командиры и штабы размещались в личных поездах, их часто сопровождали собственные или чужие жены или дамы, игравшие, грубо говоря, роль маркитанток.

Все это вызывало неодобрение и насмешки и тогда, и впоследствии, но, по сути, пока дела шли хорошо, можно было многое сказать и в пользу сложившегося положения. Русские женщины – изобретательные помощницы воинов, и во время наступления далеко не всегда квалификация командира страдает оттого, что его и нескольких его офицеров сопровождают жены или любовницы. Дамы, которые готовили пищу, стирали, иногда помогали печатать и шифровать документы и так далее, ни в коем случае не были лишними ртами. У многих из них в Сибири не было собственного дома, и, следуя за войсками, они избавляли мужчин и от тревог, и от лишних расходов. Похоже, что их присутствие не возмущало солдат, считавших офицерские привилегии само собой разумеющимися.

Но когда дела пошли плохо, ситуация перестала восприниматься столь благосклонно. Беспокойство за женщин, находившихся в поезде командующего, часто диктовало тактику отступления. Штаб не просто отходил с несоответствующей ситуации поспешностью, но, лишь начав движение, уже не останавливался, дабы избежать неотвратимых на всех железных дорогах пробок, и в конце концов часто случалось так, что генерал и его штаб, и их любимые со всеми картами и шифровальными блокнотами, и денежным содержанием армии, и резервным боезапасом полным ходом мчались на Восток и безвозвратно исчезали с театра военных действий.

Нет смысла говорить, что не всегда командование вело себя столь прискорбно, но следующие за войском женщины, несомненно, были серьезной причиной слабости армии, которая и в лучшие свои времена не могла похвастаться особой отвагой. В сообщении британской военной миссии из Омска сообщалось, что «все офицеры от высших чинов до низших возят с собой жен или любовниц и в случае паники занимаются не войсками, а своими женщинами», и далее следовал пассаж о жене командира полка, не успевшей бежать и убитой вместе с мужем при отступлении.

В конце апреля Западная армия Колчака угрожала Казани и Самаре; севернее его Сибирская армия под командованием чеха Гайды в начале июня взяла Глазов и, как казалось в тот момент, имела весьма радужные перспективы на соединение с войсками Архангельского плацдарма. Однако обе армии, неумело управляемые Ставкой, никоим образом не поддерживали друг друга. Наступление армии Гайды продолжалось, несмотря на катастрофы, постигшие в мае части его левого фланга, но вскоре и его войска бежали по всему фронту. К середине июля большевики захватили Урал.

Глава 14Падение Омска

По всей России интервенция выдыхалась. К концу марта 1919 года войска Антанты и ее союзников выгнали с Украины, к концу апреля они отступали из Центральной Азии, к концу июня – из Закавказья, к концу августа – из Баку и Архангельска. Решение отозвать из Западной Сибири два британских батальона застало Колчака в разгар его наступления на Москву. Только в Восточной Сибири американцы и японцы, охваченные взаимными подозрениями, должны были оставаться на позициях до конца года по причинам, практически не связанным с основными результатами Гражданской войны.

Как исторический эпизод, интервенция напоминает игру, организованную в конце детского праздника. Маленькие гости ввязываются в эту игру с энтузиазмом, маленький хозяин в восторге, некоторое время всем безумно весело. Однако с наступлением сумерек из сада возвращаются матушки и нянюшки, одного за другим участников игры уводят из теплого дома, на мольбы безутешного хозяина не обращают внимания. Игра и с ней праздник закончены. Занавес опускается. Воцаряется ночь.


Интервенты никогда не пользовались популярностью в России, где в конфликте между гостеприимством и ненавистью к иностранцам (ксенофобией) в конце концов всегда побеждает более фундаментальное, но менее приятное чувство. Белые обеими руками хватались за все, что им давали, рассыпались в благодарностях и тут же начинали жаловаться на недостаточность предложенной помощи, необходимость ограничивать себя во всем и на то, что их предали. Большую часть полученной материальной помогли потратили попусту или неправильно использовали из-за некомпетентности, нечестности либо небрежения, однако, когда представители союзников, шокированные мотовством, свидетелями коего они были, пытались убедить своих протеже исправить положение, белые обижались. «Я полагаю, что стоит приостановить оказание военной помощи Сибири, пока мы не получим какие-либо гарантии разумности использования нашей помощи», – телеграфировал Нокс Военному министерству в начале августа.

Пожалуй, ничто не иллюстрирует истинную природу отношений между сибиряками и их союзниками лучше, чем короткая история англо-русского полка. План его формирования (первоначально собирались сформировать бригаду), в апреле разработанный Ноксом, пылко одобрили в Ставке. Интервенция, какой она виделась из Омска, уже была по большей части британской. Увидев в начале мая парад 10-тысячного войска в Екатеринбурге, капитан Хогрейв-Грэм из Гэмпширского полка, записал в своем дневнике: «Более всего меня, как британца, поразили свидетельства сильного британского влияния и помощи. Екатеринбург – всего лишь один из нескольких дюжин учебных центров, а Сибирская армия – всего лишь одна из нескольких русских армий. Однако когда целый час наблюдаешь, как мимо маршируют взвод за взводом, рота за ротой, батальон за батальоном и все с британскими винтовками и снаряжением, в британских мундирах, ботинках и крагах, испытываешь глубокое потрясение. Британский оркестр играл британские мелодии».

Уже некоторое время было известно, что 1-й батальон 9-го Гэмпширского полка вскоре должен вернуться на родину, однако достаточное число добровольцев из этого батальона и инструкторов, подчинявшихся военной миссии, предполагалось использовать как офицеров нового полка, состоящего из русских солдат и сержантов. Эти британские добровольцы обменяли спокойное возвращение домой и скорую демобилизацию на неопределенный срок пребывания в Сибири, ведение боев в тяжелых условиях и командование солдатами, на чьем языке мало кто из них говорил. Поэтому ясно, что их настроения глубоко контрастировали с настроениями большинства русских офицеров, которых, как телеграфировал на родину в июле верховный комиссар, во всех сводках с фронта называли «глупыми, эгоистичными, трусливыми, развратными и продажными».

Бурно одобренный, проект англо-русского полка очень скоро столкнулся с первоначальными трудностями неожиданного свойства. «То ли преднамеренно, то ли случайно, – отмечал Хогрейв-Грэм 19 мая, – почти все полученные нами новобранцы отличались ужасающе хлипким телосложением». В его роте пришлось забраковать 93 человека из 297, и «все равно многие из оставшихся в раздетом виде вызывали щемящую жалость».

Три недели спустя «стало ясно, что полк в городе очень непопулярен, во всяком случае среди офицеров. Русские офицеры останавливали и наказывали наших маленьких солдатиков за то, что те салютовали им по-британски». Они жили в антисанитарных условиях, испытывали трудности с водой. «Чтобы помочь этим проклятым русским, мы промаршировали вокруг света, а они не дают нам питьевую воду и приходится посылать за ней вооруженных солдат».

Прошло еще две недели. Рушился Уральский фронт. 14 июня все в том же дневнике отмечалось: «Последние два дня запомнятся ошеломляющим и отвратительным взрывом избиений солдат. За сорок восемь часов не менее семи наших бедных русских солдатиков были жестоко избиты русскими офицерами за английские приветствия… Более всего прочего нас возмущает отвратительная трусливость этих действий. Если мы их раздражаем, то почему они не вымещают свою злобу на британцах? Почему они избивают наших невооруженных солдатиков за исполнение полученных ими приказов?»