: «Я приказал Сыровому составить отчет о ситуации и распространить его».
Хотя соучастие Жанена очевидно, неясно, однако, на ком лежит ответственность за окончательное решение перевести на общую линию кортеж Колчака через месяц после отъезда из Омска. Сыровой, чешский главнокомандующий, был мрачным флегматичным человеком. Вряд ли он проявил инициативу в таком необычном деле. Скорее всего, решение приняли в Иркутске чешские политические лидеры, крайне враждебно относившиеся к Колчаку с самого государственного переворота. Возможно, сказалось влияние их многочисленных друзей из местных социал-революционеров – им было несложно добиться сотрудничества Сырового. Остается только догадываться о цели этого маневра, однако чем дольше задерживали Колчака в пути, тем короче была жизнь его прогнившего режима в Иркутске, а его враги, русские и чехи, укоротить ее старались изо всех сил.
Правда, что поездов было семь (на пять больше, как не уставал повторять Жанен впоследствии, чем использовал для поездок царь, на шесть больше, чем требовалось великому князю Николаю), и правда, что чехам было бы трудно воткнуть семь лишних поездов в свое собственное расписание, однако больше нечего сказать в оправдание их решения лишить кортеж верховного правителя приоритета. Невозможно всерьез утверждать, что кортеж Колчака угрожал эвакуации чехов, срывал ее или существенно ее задерживал, не говоря уж об этикете, вежливости и просто человечности. Было бы естественно не препятствовать его движению.
Все надежды свиты Колчака на то, что зловещий инцидент в Мариинске явился досадным недоразумением, скоро рассеялись. Их поезда, попавшие в бесконечную транспортную пробку общей колеи, проходили всего лишь несколько километров в день. На станциях паровозы расцепляли, прицепляли к другим поездам и заменяли после длительных задержек. Младшие штабные чешские офицеры в точности выполняли полученные приказы, опираясь на поддержку стоявших наготове бронепоездов. Чешский офицер связи так и не был предоставлен адмиралу. Зато арестовали одного из офицеров Колчака. В Красноярске, куда кортеж прибыл 17 декабря, всю охрану отстранили почти на неделю. Жанен непрерывно получал телеграммы с протестами и призывами о помощи из поезда верховного правителя. И полностью их игнорировал.
Примерно в то время – точная дата неизвестна – Колчак совершил серьезную ошибку. В шифрованной телеграмме Семенову, дублированной Хорвату в Харбин, он приказал любой ценой остановить вывод чехов, при необходимости взрывая мосты и тоннели. Эта телеграмма попала в руки чехов, и они ее расшифровали.
По сути, это было объявлением войны. Разрушение сорока тоннелей к югу от озера Байкал или даже нескольких из них на неопределенный срок заблокировало бы Транссибирскую магистраль. Семенова, контролировавшего этот жизненно важный отрезок магистрали, чехи ненавидели еще больше, чем Колчака. Мало того что адмирал пытался помешать их побегу из Сибири, попытка сделать своим орудием Семенова удваивала в их глазах гнусность этого проекта. Чехи спровоцировали Колчака, и он дал им предлог для мести, хотя в данном случае месть опередила предлог. По сути, то, что они делали, не отличалось от того, что Колчак приказал Семенову сделать с ними. Отныне верховному правителю не приходилось ждать от чехов пощады.
Строго говоря, не столько отправка телеграммы, сколько раскрытие ее содержания так серьезно повлияло на судьбу Колчака. И все же стоит рассматривать приказ Колчака Семенову не столько как улику, использованную против него чехами, но как свидетельство его собственного душевного состояния. Если бы его приказ был выполнен – если бы тоннели были разрушены, – он с лихвой расплатился бы с чехами за нанесенные оскорбления и причиненные неприятности. Но в порыве этого мщения он совершил бы и самоубийство: перерезав железнодорожную связь с Владивостоком, он погасил бы последнюю надежду на восстановление фронта, который мог бы сдержать большевиков, и вынес бы своему правительству, своим армиям и самому себе смертный приговор. Принимая во внимание страшное перенапряжение, в котором находились верховный правитель и его спутники из-за непрерывных унижений, телеграмма Колчака Семенову наводит на мысль, что он, как бык на арене, думал только о том, как нанести ответный удар своим мучителям.
Монополия чехов на приоритетную железнодорожную линию, их высокомерное отношение к верховному правителю вызывали яростное негодование по всей Транссибирской магистрали. Даже критики Колчака считали наносимые ему оскорбления оскорблением всего русского народа. Яростно отреагировал генерал Каппель, заменивший на посту главнокомандующего дискредитированного Сахарова и с некоторым успехом прикрывавший отступление. 16 декабря он заявил в телеграмме Сыровому, что оскорбления и унижения, которым подвергается верховный правитель, задевают всю русскую армию, что приказ задерживать все русские эшелоны уже привел к потере 120 поездов с ранеными, больными, женами и детьми сражающихся на фронте офицеров и солдат. Каппель призвал Сырового отменить приказ и извиниться перед верховным правителем. А если это не будет сделано, то он, главнокомандующий русской армией, чей долг защищать ее честь, потребует от Сырового сатисфакции на дуэли. Копии его телеграммы, возвышенной и трогательной, были разосланы большинству основных русских и союзных органов власти в Сибири. Жанен предложил Сыровому отнестись к телеграмме как к плоду расстроенного ума и не отвечать на вызов, поскольку дуэль неприемлема для главнокомандующих современными армиями.
Едва утихла буря, вызванная фантастическим жестом Каппеля, как 20 декабря Сыровому прислал телеграмму Семенов. Цветисто выразив свое восхищение «чехословацкими братьями», Семенов привлек их внимание к беспорядку, который они создают на железной дороге, и к их недопустимому поведению по отношению к верховному правителю. И к тому, что враги рода людского в задержанных чехами поездах безжалостно убивают больных и раненых солдат, женщин и детей. Мол, исполненный братской любви и заботы о них, он настоятельно требует открыть путь до Иркутска верховному правителю, гражданскому населению и – здесь он проявил подлинную заинтересованность – ценностям, являющимся последним достоянием русского правительства. Если же чехи проигнорируют эти требования, Семенов обещал скрепя сердце, но всеми имеющимися в его распоряжении средствами выполнить свой долг перед человечеством и их (чехов) замученной сестрой, Россией!
К этой угрозе, в отличие от угрозы Каппеля, пришлось отнестись серьезно. Исследование текста позволяет с большой уверенностью предположить, что ответ Сырового был написан Жаненом. Отправленный 22 декабря, он открывается льстивой преамбулой, продолжающей обмен любезностями, начатый атаманом. Далее с должным уважением атамана уверяют, что он не вполне владеет ситуацией. Все неприятности на железной дороге происходят из-за нехватки угля. Меры, принимаемые чехами, уже способствуют устранению заторов. Что касается верховного правителя, то проезд семи поездов, каждый с двумя паровозами, по оставшемуся без угля участку магистрали – дело сложное. Он (здесь пошла намеренная фальсификация) может продолжать путешествие от Красноярска в своем личном поезде, если не настаивает на ожидании шести других. Принимаются меры – опять ложь! – освободить из заторов поезд премьер-министра Пепеляева и состава с золотом.
Заключительная часть, изящно сочетавшая фальшивую сердечность с пустой угрозой, – маленький шедевр бесчестной дипломатии. Военная миссия чехословаков в Сибири, телеграфировал Жанен от имени Сырового, была тягостна. Они глубоко сожалели бы, если бы были вынуждены с оружием в руках пробиваться через контролируемую Семеновым территорию, когда их единственное желание – мирно вернуться на родину. Они при этом не ждут ни слова благодарности за свою службу и за пролитую ими кровь.
Колчак тем временем все еще торчал в Красноярске, о чем говорилось в одной из длинной серии телеграмм, посланной его штабом Жанену в канун Рождества. Как дополнительный аргумент в пользу ускорения их отправления, упоминалось, что невозможно обеспечить необходимую охрану золотого запаса. На следующий день – возможно, по случайному совпадению – верховный правитель продолжил свой путь на восток. 27 декабря его поезда прибыли в Нижнеудинск, где в окружении бронепоездов и под прицелом чешских пулеметов они простояли почти две недели. Местный чешский командир, майор Хассек, говорил лишь, что получил приказ изолировать станцию от города, находящегося в руках мятежников, и соблюдать строгий нейтралитет. Попытки связаться по телефону с Жаненом, находившимся в Иркутске, менее чем в 480 километрах, оказались тщетными. Генерал, заявили Колчаку, недоступен.
Глава 17События в Иркутске
В 70 километрах к юго-востоку от Иркутска из озера Байкал вытекает река Ангара – единственная река, вытекающая из одного из самых больших и, вероятно, глубочайших озер мира. По сибирским меркам, Иркутск – древний город: укрепленное поселение на правом берегу Ангары, из которого он вырос, датируется 1652 годом. Как иллюстрирует карта, вокзал на окраине Глазкова, где высаживаются пассажиры, следующие в Иркутск, находится на противоположном городу берегу реки. После Глазкова железная дорога по левому берегу Ангары устремляется к тоннелям Байкала.
Тогда вокзал и город летом соединялись понтонным мостом. До того как зимой река окончательно замерзала и необходимость в мосте отпадала, мощный поток мчал из озера огромные глыбы льда и плавучие льдины и разрывал цепь понтонов: неделю или две попасть с вокзала в город можно было лишь на лодке. В 1919 году мост не выдержал натиска льда 22 декабря.
В тот день Иркутск номинально все еще подчинялся правительству Колчака. Однако премьер-министр Пепеляев был задержан чехами и до города не доехал. Министр иностранных дел, отправившись по государственным делам к Семенову, находился уже на пути в Париж, а оставшиеся министры представляли собой кучку слабонервных ничтожеств. Гарнизон, как и его командир, генерал Сычев, доверия не заслуживал. Правительство, которое Антанта чуть было не признала