Штурм шахт
По распоряжению т. Мокроусова, была послана связь к Альминскому партизанскому отряду, которым командовал Сережка Захарченко (Забияченко). Через несколько часов от Сережки прибыли военком Леонид Киселев и партизан Антон Кубанец. Они заявили о полном своём подчинении Мокроусову. Альминский отряд был, как батальон, влит в 3-й Повстанческий Симферопольский полк. Затем мы двинулись к Бешуйским копям. С большими предосторожностями ночью мы подкрались к шахтам. Все же часовой услышал стук копыт и шорох. – Стой! Кто идет? Мы замерли. В двух шагах от нас переговаривались: – Господин поручик, я слышал шум… – Тебе вечно кажется, – небрежно ответил офицер. Я отдал распоряжение идущим впереди ротам: – Первый вправо, второй влево, в цепь! Послышался шорох, и белые встревожились. – Стой! Затрещал пулемет. – Часто начинай! Пулеметный огонь! – громко скомандовал я. Эхо повторяло раскаты стрельбы, ловило малейшее движение отряда. Казалось, что с нашей стороны наступает не менее тысячи. – Вперед! Ура! Ура! Партизаны бросились на шахты. Отряд белых в числе восьмидесяти трех человек, – из них восемь офицеров, при шести пулеметах, – разбежался. Несколько офицеров спряталось вблизи шахты в окопы, опутанные проволочными заграждениями, и зачастили из пулеметов. Но их одинокая попытка не спасла шахты от красных. Мы ворвались в офицерские флигели. По всем признакам, мужчины удрали в одном белье. А их полуодетые жены не понимали в чем дело. – Где же ваши вояки? – спросил Мокроусов. Одна из жен дерзко ответила, окидывая нас презрительным взглядом: – Кто вы такие и как смеете врываться к нам? – Мы краснозеленые. Простите, что побеспокоили. Но вы нам не нужны. Мы только удивляемся, что храбрые мужья бросили жен. Женщины побледнели и дрожащими голосами запросили пощады. Мокроусов только досадливо отмахнулся. Не было времени объяснять, что краснозеленые – не разбойники. Мы побежали из помещения. Мокроусов распорядился: – Товарищ Макаров. Попридержите белых подольше. Когда я зажгу шахту, я пришлю весть, тогда можно отступить. Белые, не жалея патронов, развили сильный огонь из Максима. Партизаны лежали в цепи за деревьями.
Я крикнул: – Белогвардейцы, послушайте, что вам скажу! Колчак расстрелян, красные войска под Варшавой, за что вы бьетесь? За капиталистов? Бросьте оружие, переходите к нам, мы вам гарантируем жизнь. Сдавайтесь! Меня перебили: – Убирайся к такой-то матери, босяк! Семеновцы не сдаются. – Ну хорошо, сволочь! Мы вас живьем возьмем! – пригрозил я. И, обернувшись к партизанам, гаркнул во всю глотку, на поучение белым: – Не стрелять! Второй батальон, принимай вправо по балке, не выпускай бандитов. Окружить и взять живыми! – Последние мои слова заглушил треск пулеметного огня. Белые шпарили по балке, где не было ни одного партизана. Когда стрельба немного стихла, я крикнул: – Первый пулемет, огонь! – Та-та-та-та, – затрещал наш пулемет. И тотчас же партизаны быстро перенесли этот же пулемет на сто шагов влево, и опять команда: – Второй пулемет, огонь! – Та-та-та… – Товарищ Макаров! Шахта зажжена. Приказано отступать по дороге, какой шли! – быстро сказал посланный от Мокроусова партизан. Отбежавши не менее четверти версты, мы встретились с т. Мокроусовым и присели на отдых. Вдруг раздался мощный взрыв. Земля под нами загудела, как при землетрясении. Сверху посыпались камни. Минутный страх сменился общей радостью. В шахте было заложено около двадцати пудов динамита. Взрыв остановил добычу угля; Мокроусов с первых же дней нанес чувствительный ущерб транспорту Врангеля. Белая пресса умолчала о действиях краснозеленых. Лишь в одной из газет появилась маленькая заметка о казни двух офицеров, сбежавших во время штурма шахт. Отдохнув в районе Чатыр-дага, Симферопольский полк двинулся к деревне Куру-узень. Около деревни Шумы мы порвали телеграфные провода. Скоро с одной из возвышенностей перед нами развернулось море. Алушта дразнила наши аппетиты. Мокроусову очень улыбалось занять город, но для такой операции не хватало сил.
Партизанские будни
По дороге в Улу-узень, мы высадили из экипажа четырех спекулянтов, ехавших за табаком для врангелевских частей. В экипаж посадили наиболее притомившихся партизан. Нас очень хорошо встретили улузенские татары, но дали нам урок осторожности. Мокроусов навел справку у крестьян о захваченном нами белом солдате. Татары дружно его расхваливали. – Человек якши! Товарищ Мокроусов поверил и отпустил белого на все четыре стороны. А через несколько минут мы узнали, что из наших рук ускользнул контрразведчик. В имении Козловых мы наткнулись на уютную семейную сцену. Помещик с чадами и домочадцами лакомились в столовой тортами и шоколадом. – Почему вы ворвались без доклада? – надменно спросили нас. Но, как уж водится, узнав краснозеленых, увяли. – Товарищ Мокроусов! Козлова и его сына (вольноопределяющегося) направить в разведку? – обратился я к Мокроусову. – Нет, Макаров. Их надо отпустить для примера. Они послужат хорошей агитацией среди белых, что мы зря не расстреливаем. Двумя больше, двумя меньше, – какая разница! Во время переговоров с командующим, я подметил таинственные знаки управляющего. Он сообщил мне тайком, что в подвале хранятся старые вина. Партизаны погрузили для себя два ящика, а остальное отдали беднейшим татарам. Вино разбиралось ящиками, бутылками и сносилось в горы, Козлову на прощание дали наказ: – Если будут малейшие притеснения населению со стороны белых, то вы, как виновник этого, пощады от нас не ждите! Козлов, трясясь, как в лихорадке, не верил еще в свое избавление, а семья его плакала. Пристав в Кучук-узени, штабс-капитан Гуляков, писал Галько о желании перейти к красным. По дороге к нему, мы с несколькими партизанами сняли в почтовом отделении телефон и велели открыть большой железный сундук с деньгами. Оказалось, что деньги сданы крестьянами для отправки переводами. – Такие деньги нам не нужны, – пояснил я: – но если мы узнаем, что вы не отошлете их после нашего ухода по назначению, то мы можем прийти еще раз и отправить вас к Колчаку для связи! Ворота полиции были открыты; во дворе аккуратными стопками лежали винтовки и патроны. Вокруг оружия толпились стражники. – Ни с места! – скомандовал я. – Не расстреливайте. Я писал письмо через Галько Мокроусову и Макарову о сдаче. – Не беспокойтесь! Я – Макаров, а вот и товарищ Мокроусов. Командующий приказал штабс-капитану снять погоны. Стражники были зачислены в полк, а Гуляков прикомандирован к штабу. Мы организовали здесь митинг, на который сошлось все население. Кажется, так восторженно нас еще нигде не встречали. На рассвете мы двинулись в Туак. Эта деревня, окруженная сплошным кольцом гор, утопает в зелени. Туакцы тоже приняли нас как дорогих гостей. Был даже сформирован Туакский мусульманский взвод. Из Туака наш отряд расположился лагерем в районе бездействующего лесопильного завода. Глубокая разведка дала сведения, что нам желает сдаться отряд белых, стоящий в деревне Сартанах. Соединившись с другими формируемыми полками, мы приготовились в случае, если белые не сдадутся, нанести удар с фронта и с флангов. Мы спустились цепью с горки к каменным постройкам экономии. Ни одного белогвардейца! Опасаясь попасть в засаду, я нарочно громко крикнул: – Подтянуть резервный батальон для обхода имения! Из-за скрытого гребня горы у имения застукало множество пулеметов. – Ложись, часто начинай! Пулеметы, огонь! Завязался горячий бой, длившийся около трех часов. Беспрерывная стрельба с обеих сторон! Наши цепи, перебегая вперед, бросились в атаку, но сильный пулеметный огонь задержал нас. Некоторые партизаны подошли даже к зданию, но как без взрывчатых веществ преодолеть толстые каменные стены?! За время боевой работы в Крыму мы научились в совершенстве применяться к местности и учитывать случайности. Перед наступлением на Сартаны, Мокроусов распорядился выставить секретные караулы и заставы на всех дорогах, прилегающих к лесу.
И подкрепление белых, намеревавшихся отрезать нас от леса, «напоролось». Под прикрытием огня, мы отступили в полном порядке, потеряв четырех убитых, в том числе т. Васильева, прибывшего вместе с Мокроусовым. Белые потеряли шесть человек. Только мы расположились отдохнуть у лесопильного завода, как партизаны закричали: – Смотрите, смотрите! Поцелуев ведет генерала! Ко мне подвели высокого полковника генерального штаба в щегольском английском обмундировании. Поцелуев доложил, что полковник отделился от отряда, и разведка захватила его у родника, в тот момент, когда полковник спрашивал их: – Стой, почему без повязки? – Ты кто такой и как попал к роднику? – спросил я полковника. – Я начальник пулеметной команды, – начал офицер, и голос его дрогнул. – А вы кто такие: зеленые дезертиры или краснозеленые? – Краснозеленые, – дружно ответили партизаны. А я набросился на полковника: – Что ты ересь порешь? Разве может быть у Врангеля полковник генерального штаба начальником команды?! Обыскать его! Документы удостоверили, что перед нами полковник генерального штаба Боржековский, начальник штаба внутреннего фронта по борьбе с краснозелеными. Двухзначный шифр и телеграммы дополняли картину. Я любезно предложил полковнику следовать за мной.
– Тов. Мокроусов, к нам в часть прибыл полковник генерального штаба Боржековский. Вот его документы. Захвачен в плен вблизи родника. По-видимому, на нас наступают. Услышав знаменитую фамилию, Боржековский побледнел. Все его тело вздрагивало, но он попробовал спокойно рассказать о движении на нашу стоянку четырех многочисленных отрядов. Выяснив численность наступающих, состав ближайших гарнизонов ближайших городов и положение на внешнем фронте, Мокроусов перешел на разговор о политике. Полковник Боржековский умолял Мокроусова отпустить его, обещая передавать все оперативные сводки. Он-де давно симпатизировл советской власти. Это утверждение всех рассмешило. Конечно, полковника отправили, «как сведущего человека, к Колчаку для связи, – доложить о крымской обстановке». Чтобы произвести сумятицу в отрядах белых, нами через объездчи