2-й Карасубазарский полк
Главную роль в организации этого полка играл т. Надолинский. В г. Старом Крыму стояла 9-я кавалерийская дивизия, под командой генерала Драгомирова, и его штаб. Дивизия сорганизовалась из остатков войск киевского направления и в конце марта 1920 г. должна была выступить на Перекоп. Большинство в ней составляли пленные красноармейцы, а кадр – исключительно офицеры и добровольцы из аристократии и крупных землевладельцев. Генерал Драгомиров прославился оргиями и кутежами, на которых он лично производил добровольцев в офицеры. Жители Старого Крыма отлично помнят, как генерал приказывал ставить столы на городской площади. Выкатывались бочки вина и спирта, на огромных вертелах жарились барашки. Под оркестры музыки начиналась повальная пьянка. Провозглашали бесконечные тосты. Генерал Драгомиров, пошатываясь, поднимался и пьяно говорил: – Господа офицеры! Солдаты! Мы убедились в наших ошибках. Части войск, наступавших по московской дороге, занимались грабежами и плохо относились к населению. Нам дан хороший урок! Теперь этого не будет! Я твердо уверен, что скоро наступит время, когда мы с вами услышим гул московских колоколов и освободим святую Русь от насилия большевиков, которые несут русскому народу нищету и разорение. Я поднимаю высоко бокал и пью за нашу победу! Ура! – Ура, ура! – подхватили офицеры, а солдаты, вместо «ура», протяжно кричали: – Д-у-рак, д-у-рак!
После пьянки, вся дивизия, от генерала до кашевара, пускалась в пляс. Бывшие красноармейцы возмущались строителями «Единой Неделимой». А офицеры, размякнув от выпивки, всенародно жаловались: – Чего большевикам нужно? Захватили почти всю Россию и лезут еще в Крым. Хоть бы тут оставили нас в покое! Недоверие к такому командованию было всеобщее и не только среди населения и солдат: англичане самолично раздавали обмундирование 9-й кавалерийской дивизии, во избежание спекуляции и произвола. Среди кавалеристов росло недовольство. Они услыхали, что в Феодосии готовится большевистское восстание, и возлагали на него большие надежды, но восстание не состоялось.
Генерал от кавалерии Абрам Драгомиров.
Три красноармейца: сидельник Тимофей Надолинский, бежавший из джанкойской тюрьмы, слесарь Игнатов и столяр Федоров, разагитировали 80 пленных красноармейцев и захватили городской арсенал. Перегруженный пулеметами, винтовками и патронами, маленький отряд двинулся в район Кизильташского монастыря. Здесь повстанцы связались с феодосийской организацией: тт. Николаем Краснобаевым, Алешей Цвалевым, Москатовым и Ганай. После многих злоключений, наиболее слабые отстали от отряда и сдались на милость наступавших белогвардейцев. По распоряжению полковника Грещенко, все «раскаявшиеся» были расстреляны на глазах населения. Этот расстрел отрезвляюще подействовал на отряд: самые малодушные подтянулись, поняв, что возврата нет. Изувеченный белыми труп партизана Ромашко, найденный в лесу, его лицо, искаженное нечеловеческими муками, произвели сильное впечатление. Это немало способствовало сплочению отряда в боевую единицу. В десяти верстах от Судака краснозеленые устроили засаду и захватили белый отряд. То ехал граф Капнист, отправлявшийся за границу для переговоров о дальнейшем снабжении армии. Краснозеленые расстреляли всех захваченных, в том числе двух сотрудников Освага.
С прибытием Мокроусова партизаны охотно ему подчинились; отряд получил наименование 2-го Карасубазарского полка и встал под команду т. Бородина, а впоследствии – Шулькевича. В районе Шах-Мурза Карасубазарский полк принял бой со 2-м конным полком белых. Красно-зеленые захватили много оружия, восемь лошадей, обмундирование и пленных. Часть пленных влили в полк. Спустя некоторое время, полк, по заданию командующего, взял без выстрела кордон Якорной Бухты, в четырех верстах от Феодосии, и взорвал акмелесскую водокачку, но при наступлении на шубашскую водокачку партизан постигла неудача. Белые заставили отойти красно-зеленых; один партизан был захвачен в плен и расстрелян.
Отцы-пустынники
Как-то в Кизильташский монастырь пришел за продуктами комрот т. Надолинский с десятью партизанами. В соборе шло служение, и монахи предложили партизанам самим поймать пару быков. Партизаны принялись за дело. А монахи бросили службу и сменили кресты на винтовки. Предательский ружейный огонь залпами заставил партизан бросить быков и рассыпаться в цепь. После перестрелки партизаны, не солоно хлебавши, вернулись в лагерь. Против святых отцов озлобился весь полк. Сильно подмывало осадить и взять монастырь по всем правилам военного искусства. Но специальное совещание полка разъяснило партизанам, что надо считаться с религиозным настроением крестьянства и разгромом монастыря не давать в руки Врангеля опасного оружия против самих себя. Монахи избегли наказания. Здесь к месту упомянуть об епископе Вениамине. При Врангеле он пользовался большой популярностью среди духовенства и офицерства. В период полного разгула контрразведки и неудавшейся попытки Врангеля расширить пределы своей территории епископ Вениамин проповедовал «братство и любовь к ближнему»: – Потоки невинной крови текут по Руси! Их надо остановить.
Люди гибнут в нищете. Сколько калек, вдов и сирот! Покуда епископ объяснялся в пламенной любви к нищете, крымская контрразведка чинила суд и расправу над пролетариатом и его друзьями. Жены некоторых захваченных контрразведкой были так наивны, что искали у Вениамина заступничества. И епископ обещал помощь, при условии… полной откровенной исповеди всех дел и помышлений своих и мужниных. Многие женщины, в религиозном порыве, открывали ему все тайны. Они уходили домой умиленными, обнадеженными; каково же было их отчаяние, когда иногда выяснялось, что «тайное стало явным» и любимого ждет не заключение, как предполагалось до исповеди, а расстрел. Случалось, что некоторые женщины возбуждали в Вениамине «земные» желания. Епископ очень «ухаживал» за женой т. Левченко, но даже эта темная женщина не поддалась «святости» епископа. Тогда он раздраженно отказался хлопотать за мужа. – Чего тебе жалеть мужа?
Кизилташский Стефано-Сурожский мужской монастырь.
Сама еще молода. Скоро выйдешь замуж! Вениамин держал тесную связь с особым отделом морской контрразведки; к нему не раз приезжал князь Туманов, а в епископской приемной всегда торчали агенты контрразведки. Они выслеживали приходящих и «помогали» писать прошения к епископу. Вениамин жил на широкую ногу в Херсонесском монастыре. Заветной мечтой пастыря было устроить крестовый поход в Москву с иконами и хоругвями. Он живо представлял себе форму крестов, которые должны были освящать грудь и руки каждого бойца, наподобие рыцарей-крестоносцев. Но население отказалось от крестов. Обходя на фронте цепи лежавших белогвардейцев, Вениамин приговаривал: – Большевики – антихристы! Да воскреснет Русь!
Подняв глаза к небу, пастырь благословлял орду на великие подвиги.
Конец белых
Наступил сентябрь. Пехотная и кавалерийская разведка врангелевцев не решалась проникнуть к нашей стоянке. «Здесь каждый куст стреляет», – жаловались белые солдаты. Иногда в воздухе парили аэропланы. Моментально отдавалась команда: «Погасить костры». Краснозеленые прятались за вековые деревья. Вместо оживленного лагеря, разведчики видели лишь пустую поляну. Аэропланы убирались, не солоно хлебавши. Пришли и зимние стужи. В горах выпал снег. Денно и нощно горели большие костры. Чтобы не замерзнуть, приходилось спать меж двух костров. Все партизаны ходили с обгоревшими рукавами, фалдами й пр. Белые находились на Перекопе у Чонгарского моста. Врангель уже не думал о наступлении и расширении своей территории, а из последних сил сдерживал красных у входа в Крым. Белогвардейская пресса доказывала, что Крым – неприступная крепость. Начальник штаба внутреннего фронта белых писал, что зеленых в горах не больше шестисот человек; всеми ими командуют террорист-матрос Мокроусов и известный Макаров. Борьба затруднительна вследствие природных условий Крыма; легче найти иголку, чем поймать зеленого… Начальнику внутреннего фронта, ген. Носовичу, поручалось и формирование тыловой армии. Против нас стали появляться все новые и новые части, но не их мы боялись. Нас страшила суровая зима. Настроение партизан резко упало. Я уже упоминал об Антоне Кубанце. Этот парень был склонен к бандитизму и разлагал некоторых неустойчивых партизан. Он нашептывал о Мокроусове и его командирах: – У них есть деньги, золото. Они могут уехать в Советскую Россию и бросить нас на произвол судьбы. Против нас появляются большие части белых. Нас легко разобьют, а кому удастся бежать, тот погибнет от холодов. Не будем подчиняться приказам и разойдемся, кто куда. Поодиночке скрываться будет легче. Мы собрали обличающий материал и препроводили его в штаб командующего. Смутьяна Кубанца расстреляли, и в полку восстановилось полное спокойствие. В это время Мокроусов прислал приказ перейти с полком в Малые Казанлы, оставив в лагере небольшую часть партизан, которая бы скрыла от белых перегруппировку нашей армии. Я оставил восемнадцать бойцов с опытным командиром Енкиным, всех раненых под присмотром старшей сестры милосердия (моей жены) и сестры Груни Гой. В Казанлах я встретил Мокроусова. По сосредоточенному выражению его лица было видно, что командующий наметил серьезную операцию. Действительно, Мокроусов предполагал собрать все тачанки и двинуться в район Евпатории и там, в зависимости от обстановки, нанести удар в тыл Перекопа, с целью открыть фронт. При неудаче мы рисковали потерять 80 %. У партизан чувствовался большой подъем духа в особенности, когда они разместились по халупам. – Мокроусов недаром нас собрал сюда. Лучше идти на верную смерть, чем лазать в стужу по горам и сугробам. 11 ноября полк занял деревню Боксан. От крестьян мы узнали о движении обозов белых в разных направлениях. Что бы это могло быть? – недоумевал командующий, и выслал 1-й конный полк в деревню Розенталь. Вскоре Сычев донес: взятые им в плен офицеры сказали, что идет отступление от Перекопа. Мокроусов отдал распоряжение произвести немедленную мобилизацию всех подвод в деревнях; затем мы двинулись по шоссе Симферополь – Карасубазар. В стороне Перекопа слышалась орудийная канонада. От четырех пленных казаков мы узнали, что фронт белых прорван и на Карасубазар двигаются части 1-го Кубанского и 2-го Донского корпусов. Когда мы выехали к шоссе, в сером тумане сплошной черной тучей о