вынырнул Комаров и скомандовал: «За мной короткими, совсем короткими перебежками». С концом очередного налета мы ринулись к лощине. Комаров вскочил в чей-то блиндаж, вырытый в крутом скате лощины. Мы за ним. В блиндаже находились офицер и связист на телефоне. Тут же со всех сторон раздались удары очередного налета. Посыпался из щелей наката песок. Но в блиндаже не страшно. Отдышались, и Комаров приказал рыть блиндаж рядом, в нескольких метрах от этого блиндажа. «Только в перерывах между налетами! Засвистело, зашуршало, ныряйте в блиндаж. Я договорился, здесь командир нашей роты (или батальона)», т. е. тех, кого поддерживает наша батарея. И вот мы оборудуем НП под обстрелом. Сбросили шинели и оружие. Налет кончился. Мы выбегаем и лихорадочно роем яму под блиндаж, примерно 3 на 3 метра, глубиной 1,5 м. Самое трудное вначале, когда ты на виду и падаешь на землю при каждой очереди над головой. Хорошо, что земля песчаная с тонким слоем дерна. Начали, конечно, сбоку, прикрывшись от пуль довольно крутым скатом лощины, хотя вылезать наверх приходится. Пот льет, сердце бешено стучит. Бросок за броском комьев земли. Чаще, чаще и побольше на лопату. Услышал свист мин, скатываешься в блиндаж. Но вот уже образовался бруствер. Глубже, глубже, и уже не так страшно. Только прямое попадание опасно, а это редкость. Протянули связь из батареи. Яма готова. Привезли напиленные где-то бревна для наката («Студебекер» остановился у траншей второй линии, а оттуда бежишь что есть мочи с бревном). Бревно к бревну, сверху солома, затем земля, и накат готов. Даже два слоя бревен положили. Теперь только тяжелый снаряд пробьет, а это совсем маловероятно. Замаскировали сверху ветками, постелили толстый слой соломы внутри, и блиндаж готов. Рядом ровик для стереотрубы. Каких-нибудь 1,5–2 часа, и вполне приличный НП готов! Правда, повезло, что налеты стали реже и затем совсем прекратились. Это обычное дело, к ночи все стихает. На это и рассчитываем всегда. Установили связь с батареей. Завтра пристрелка и затем наступление. Нет, никто нам не говорил о дате наступления, но опыт подсказывал, что через день начнется. Будет ли удача?
Остаток ночи удалось поспать, растянувшись на толстом слое свежей пахучей соломы. На телефоне дежурил Головин. Днем была пристрелка, притащили еще несколько катушек, попеременно с Головиным я дежурил на телефоне. Предположение о завтрашнем наступлении подтвердилось к концу дня, когда вечером стали подходить и размещаться в окопах свежие части. Близ передовой сосредотачивались танки. Впрочем, это не было для нас новостью, а только уточнением времени начала. Между дежурствами достал из вещмешка несколько свежих брошюрок, в которых были юмористические рассказы Чехова, фронтовые — Алексея Толстого, еще кого-то (тоненькими брошюрками из классиков и советских писателей нас снабжали регулярно). По просьбе окружающих бойцов читал вслух, в том числе и во время артподготовки, когда в наш блиндаж-землянку набились и наши, и чужие. Чеховские рассказики вызывали ответный смех. Толстой тоже вызвал смех, но другого рода — горький и иронический. Помнится, там описывалась ситуация на НП батареи во время наступления, где один за другим гибли связисты, восстанавливая порванную минометным огнем связь под непрерывным обстрелом. Описание было талантливым и для рядового читателя вполне правдоподобным. Но мы сразу почувствовали фальшь. ТАК не ведут себя на передовой, это чистая выдумка. Обидно.
Ночь прошла сравнительно спокойно: чуть более частая перестрелка, в основном со стороны немцев, тихая поступь подтягивающейся пехоты, частые, негромкие уточняющие команды по связи. Слегка забрезжил рассвет. Принесли с кухни завтрак, кашу. Поели, как всегда перед боем, без аппетита, и все напряглись, ожидая начала. Нам было поручено с последними залпами артподготовки по команде, быстро, вслед за пехотой преодолеть нейтральную полосу и тянуть связь. Быстро тянуть, пока противник не очухался и не открыл ответный огонь по хорошо пристрелянной нейтральной зоне.
Началось! Вначале характерный залп множества «катюш», и затем грохот всей артиллерии по всем разведанным целям на передовой и в глубине обороны противника. В нашу землянку, как и в другие, набилось еще множество пехотинцев (многие лихорадочно курили), прячась от ответного огня и недолетов нашей артиллерии. Прошло 5, 10… 30 минут непрерывного грохота. Затем мощный огневой вал по немецким окопам и команда комбата «На выход! Пехота уже пошла!». Я схватил катушку, уже присоединенную одним концом к телефону НП, карабин, вещмешок и вылез наружу. Теперь здесь промежуток, а мне тянуть линию следом за нашей командой (комбат, Комаров, Шалевич, радист, еще кто-то). Огневой вал ползет в глубь немецкой обороны по артиллерийским позициям, дорогам и другим объектам. Следом пехота, за ней мы. На нашем участке передовой тихо, немцы не отвечают. Правда, в стороне работает их тяжелый миномет, прозванный «скрипачом» из-за характерного звука, и справа в отдалении раздаются мощные взрывы его снарядов. Но это не у нас. Хорошо, успешно поработала наша артиллерия, пока что все огневые точки подавлены.
Вместе с другими перебегаю нашу траншею, и уже на «нейтральной полосе». Это болотистая низина, разделяющая наши и немецкие позиции. Раскручивается катушка, висящая на плече. Надо скорее проскочить «нейтралку», пока немцы не отвечают, ведь она вся пристреляна. Смутно различаю «ту сторону», линию немецких окопов, за ними лесок на подъеме. Пехота уже в этих окопах. Там редкие автоматные очереди. Почему? Оказалось, что немцы бежали с передовой, правда, захватив все свое оружие. Наверное, отступили по приказу. Бежать надо по узкой, обозначенной саперами разминированной полосе. Вправо и влево мины, смерть! Я со своей ношей отстаю от своих, хотя жму изо всех сил, бешено колотится сердце, пот заливает глаза. Сзади кто-то сопит, нагоняя, торопится, не выдерживает и обходит слева за полосой! Кричу: «Дурак, мины!» Тут же раздается грохот, и он падает. Все! Убило или оторвало ноги! Не оглядываясь, бегу дальше. Скорее, скорее. Вот и немецкий окоп. Прыгаю в него и валюсь на землю. Добежал! Можно перевести дыхание. Рядом наша команда. Комбат уточняет по карте дальнейший путь. У меня, слава богу, кончилась катушка, и другой связист (кажется, Леончик) присоединяет свою катушку.
Двигаемся перебежками дальше, в гору, сначала по траншее, ведущей в лес, а затем в лесу поверху за комбатом. Теперь я налегке с пустой катушкой, не отстаю. Справа, слева изредка постреливают, а впереди тихо, никого. Значит, немцы драпанули и прорыв, кажется, удался. Двигаемся спокойно, перебежками, но настороженно. Не то что на нейтралке! Прошли 1 или 2 километра. Вот опушка и брошенный немцами блиндаж. Шикарный блиндаж: потолок и стены обшиты строганой доской, аккуратные лежанки для отдыха и даже деревянный пол! Наверно, здесь был штаб. Приказано временно разместиться, выставить часовых. Канонада смолкла. В прорыв должны войти танки, но пока их не слышно. Включили связь, и комбат соединился со штабом дивизиона. Наши батареи уже свернулись и двинулись через нейтралку на новые позиции.
Дальше началось непонятное. Кругом нет пехоты! Надо найти и связаться с ней. Шалевич пошел разведать вперед, а Комаров и еще кто-то вправо, влево и назад. Пройдя осторожно 100–200 метров, Шалевич увидел впереди лесную дорогу и услышал шум шагов. Он спрятался за кустом. Шум усилился. Появилась группа немецких солдат, эсэсовцев, с офицером во главе. Они быстро, полубегом прошли мимо, куда-то в сторону. Шалевич осторожно отполз, бегом вернулся к блиндажу и сообщил новость. Вернулся и Комаров. Оказывается, мы обогнали пехоту и она только медленно подтягивается, заняла рядом позицию и остановилась. На наш взгляд, пехотная часть была слабой, по нашим понятиям, «плохой». Она почти сплошь состояла из необстрелянных новобранцев, в основном молдаван, очень пугливых. При каждом выстреле или полете снарядов они падали на землю, и командир с трудом их поднимал. Да и командиры казались неопытными. Ждали танков, а они не появлялись. Вскоре выяснилось, что они застряли на нейтралке при переезде через болотистую низину. Пехота стала окапываться, так и не войдя в соприкосновение с противником. Стало темнеть. Ощущение какой-то неразберихи и провала наступления. Я надеялся комфортно переночевать в блиндаже, но комбат приказал мне и Шалевичу вернуться с передовой к батарее, которая уже заняла новые позиции недалеко от «нашего» блиндажа, отдохнуть там и ждать дальнейших распоряжений. Завтра опять будет наступление. Мы с сожалением покинули уютный и теплый блиндаж и побрели по связи в батарею. Оказалось, что она почти рядом, на опушке леса. Стало совсем темно. Свернули на кухню, расположившуюся на небольшой высотке, хорошо подкрепились у нашего повара — Коваленко. На передовой стали постреливать. Немцы уже организовали оборону и стали огрызаться.
Пора устраиваться на ночлег. Шалевич предложил устроиться под кухонным «Студебекером», между скатами, хотя в такой обстановке положено обязательно окопаться. «Не рыть ведь ровик на одну ночь!» — говорил он. Легли, подстелив плащ-палатку и завернувшись в шинель. Мне не спалось, охватила тревога: на стороне передовой усиливалась стрельба. Там и сям слышались разрывы снарядов. Значит, немцы ведут пристрелку. Я вылез и стал невдалеке копать ровик. Так будет надежнее. Хорошо, что земля песчаная. Но провозился больше часа, соорудив узкий, но глубокий ровик. Можно впритирку разместиться двоим. Стало слегка светать. Эх, не удастся поспать! Напрасный труд. Шалевич вылез из под «Студебеккера», потянулся, подошел ко мне и хотел что-то сказать. Но тут раздался близкий свист мины. Я рухнул в ровик, Шалевич на меня. Земля затряслась от разрывов, несколько раз ударило совсем рядом. На нас посыпались земля и песок и стало засыпать сверху. Мы были только рады, хотелось зарыться глубже. Налет прекратился. Наверху раздавались крики и стоны. Мы выпрыгнули из ровика. Кругом развороченная земля. Кто-то крикнул, что наш повар Коваленко ранен, кого-то убило, кто-то корчился от ран. Сейчас будет повторный налет, такова тактика немцев. Действительно, вновь свист, мы ныряем в ровик. Хочется зарыться, как крот. Опять вокруг затряслась земля, удары справа, слева, сыплется земля. Одна мысль: только бы пронесло. Налет кончился. Мы, отряхиваясь, вылезли и в который раз убедились, что узкий ровик — почти полная гарантия безопасности даже при плотном налете. Теперь надо организовать помощь раненым. Старшина послал за шофером и, пока он пришел, осмотрел машину и завел мотор; я, старшина и связист Леончик погрузили в кузов нашего повара, который уже потерял сознание, еще двоих или троих раненых и сами забрались туда со своими карабинами. Шалевич отправился на НП, а нам надо срочно доставить Коваленко и раненых в медсанроту! Наш «Студебекер» получил несколько пробоин, слегка подтекал бензин, но мотор работал, колеса целы. Шофер был опытный (Ушаков или Маршалкин). Он развернул машину и погнал напрямик по целине, вниз по склону, слегка виляя между редкими деревьям и обходя окопчики и впадины. Вниз, к линии занятых вчера окопов. «Что? Отступаем?» — раздался тревожный голос из окапывавшейся пехоты. «Нет, раненых везем!» — крикнул кто-то из нас. Скатились вниз, и, к нашему, точнее раненых, счастью, недалеко оказался наш полковой медпункт