Схема у него была простая, но действенная. Подсаживаясь к девушке, он не только сообщал ей свои взгляды, но и аккуратно выспрашивал кое-что о ней самой. Где учится, живет в общежитии или дома, не страшно ли поздно возвращаться? Никакой конкретики, ни имен, ни телефона, ни адреса не просил, поэтому девушки из вежливости отвечали, и обычно правду. В самом деле, что опасного в том, что расскажешь случайному попутчику, что ты студентка мединститута и у тебя каждый день по четыре пары, а живешь ты дома, потому что в общежитии нет мест или мама не пускает тебя во взрослую жизнь? Ясно же, что он тоже спрашивает из вежливости, а на самом деле ему хочется говорить только о себе любимом. Одинокий старый дурак едет с работы, дома никто его не ждет, вот он и общается, с кем может. Ладно уж, послушаем, потому что это грех – послать подальше несчастного человека.
Дальше Тарасевич запоминал, на какой станции выходит девушка, приезжал туда через несколько дней, выслеживал свою жертву и устраивал как бы случайную встречу. «Ах, ох, а вы меня не помните? В электричке с вами ехали, так интересно время провели… А вы в магазин? Ну я вас провожу немножко, мне тоже в ту сторону».
И тут срабатывает подсознание, которое в прошлый раз решило, что навязчивый дурак из электрички противный, но безопасный, так что сейчас можно с ним пройти короткой дорогой через парк. Подумаешь, давно стемнело, и фонари горят через один. Я – юная, красивая, сильная, со мной никогда ничего плохого не случится.
Лиза Горская, девушка Пестрякова, оказалась пятой жертвой из восьми, не первая и не последняя. Она жила в Мартышкине, но поступать в расположенный через дорогу университет не захотела, а каждый день моталась в мединститут, из которого однажды не вернулась.
Девушка была задушена, как и другие, на груди красным фломастером нарисована звезда, одной туфельки не хватало – почерк Тарасевича.
Интернет в те годы был еще в зародыше, волна вседозволенности, накатившая в перестройку, уже схлынула, журналисты стали соображать, о чем можно писать, а о чем – нет, и сотрудники следственной бригады оказались людьми, судя по всему, добросовестными, так что в прессу информация о туфле и звезде не просочилась, никто не знал этих деталей, кроме милиционеров и самого маньяка, так что подозревать имитацию оснований не было.
Да, в общем, если бригада была настолько компетентной, что всего за год выловила маньяка, то обнаружить имитацию там точно должно было хватить мозгов. Подражатель никогда не может в точности повторить почерк настоящего маньяка, разве что он является его соучастником, а таковые у настоящих серийников бывают крайне редко.
У Пестрякова было твердое алиби – во время убийства своей подруги он как раз делал доклад на студенческой научной конференции в Казани, и предоставил следствию не только авиабилеты, но и видеозапись своего выступления.
Тарасевич при задержании признался, но то ли коллеги на волне триумфа поленились записать подробно его показания, то ли решили, что улик и так выше крыши (при обыске у Тарасевича нашил коллекцию туфель и сумочек жертв), но все было как-то общо, без подробностей каждого эпизода.
А на следующий день жена наняла адвоката, и Тарасевич отказался от своих показаний. Так в несознанке и отправился на стационарную психиатрическую экспертизу, где у него то ли от назначенного лечения, то ли от резкой отмены моциона случилась тромбоэмболия легочной артерии.
Зиганшин вздохнул. Улики кажутся очень убедительными. Действительно, откуда в гараже у добропорядочного гражданина сумочки и обувь мертвых девушек? И зачем нормальному человеку бесцельно кататься в электричках по разным направлениям? Нет на эти два вопроса адекватного ответа, не существует.
Ну ладно, допустим, под стук колес хорошо думается и можно восполнить дефицит общения за счет случайных попутчиков.
И улики невиновным людям подбрасывают, редко, но бывает. Только невиновные люди не прячут от жен ключи от гаража.
А тут совпало – и трофеи у тебя дома нашли, и в электричке выследили, как ты к девкам приставал. Чего еще больше?
А с другой стороны, Тарасевич не оставлял на местах преступления ничего такого, что позволило бы его к ним железно привязать. Ни отпечатков пальцев, ни биологического материала.
И свидетельских показаний тоже нет толковых. Никто его не видел вместе с погибшими девушками, соответственно опознать не мог, а что однокурсница сказала «усатое чмо», так правда, конечно, но показания с чужих слов.
Вроде бы ясно, что маньяк-убийца не кто иной, как Тарасевич, но при хорошем адвокате еще неизвестно, как все бы повернулось, дойди дело до суда.
Ах, если бы мужики его подробно расспросили сразу!
Впрочем, какая разница, главное, ясно, что Пестряков не мог убить свою девушку и обставиться под маньяка. Никак. Ни при каких обстоятельствах.
Разве что киллера нанял…
– Интересно получается, – прервала Анжелика его раздумья, – живет себе Георгий Пестряков, живет-живет в славном городе Петербурге, и девушка его живет, но как только он сваливает в не менее славный город Казань, как даму сердца убивает маньяк. Потом он снова двадцать лет живет в Петербурге, женится, плодится, все дела, полное благополучие, но стоит на денек отлучиться в Москву, опять маньяк, как черт из коробочки, и нападает на жену. Совпадение? Не думаю.
– Хватит параноить!
Пожав плечами, Анжелика достала из сумочки новую шоколадку:
– Последняя… Давай пополам?
– Давай! Не, правда, Анжел, Пестряков наверняка тысячу раз в командировки гонял без трагических последствий. Про жену не знаю, как там вышло, а Лиза погибла, когда он был в Казани, потому что обычно он ее провожал до дома, как положено галантному кавалеру, и Тарасевич смог подступиться к девушке, только когда Пестряков уехал.
– Тогда как маньяк с ней заговорил в электричке, если она ездила не одна? Это надо быть полным идиотом, чтобы к парочке подсаживаться.
– Согласен.
– Есть еще пара несообразностей, родной, и ты сам мог бы обратить на них внимание, а не ждать, когда тебя ткнет носом многодетная мать без опыта работы.
Зиганшин нахмурился. Оказаться тупее Анжелики не очень хотелось, но в голову ничего не приходило.
– Это мне самому надо было дело смотреть, – проворчал он.
– Сроки, дорогой. Тарасевич действовал методически, как маньяк с хорошо выраженной маской нормальности. Все убийства происходили примерно через равные промежутки времени, и только несчастная Лиза Горская как будто лишняя, дополнительная нота в этом ряду, как экстрасистола какая-то. Интервал между всеми преступлениями составлял примерно три недели плюс-минус пару суток, но Лиза убита через две недели после предыдущей девушки и за три дня до следующей. Ты возразишь, что это естественно, безумие прогрессирует, и с каждым новым преступлением жажда возрастает, а период удовлетворения укорачивается. Соответственно маньяк убивает все чаще и чаще. Тогда почему после следующей за Лизой девушкой он возвращается к привычному ритму? Или есть еще жертвы, о которых нам неизвестно, потому что Тарасевич прятал тела?
– Ну мало ли…
– Так могло быть, если бы ему по каким-то причинам не удалось довести ритуал до конца. Но вроде бы у Лизы все атрибуты присутствуют.
– Анжела, он мог быть чем-то расстроен в те дни. С женой поссорился, или любимый хомячок ласты завернул, мало ли что, теперь не спросишь. Вот и решил себя побаловать.
– Да уж… – вздохнула Анжелика, – ребята как нашли у него в гараже улики, так сразу и расслабились, потому что маньяк маньяком, а других дел никто не отменял. Ну а потом Тарасевич удачно дуба врезал.
– Ну да, сэкономил людям кучу времени и сил, потому что не потребовалось укреплять доказательную базу для суда…
– И снова география! – перебила Анжелика.
– Что, прости?
– Снова подкачала география. Я посмотрела на карте. Все девушки были убиты в глухих углах парков или просто пустырей…
– Так и Лиза.
– Дослушай сначала. Все эти райские маньяческие кущи располагались на маршрутах девушек. Через один дикий угол можно срезать к остановке, через другой – к магазину. Обычная дилемма – или за пять минут добежать через лесок, или пилить полчаса по проспекту. В полночь, конечно, по улице пойдешь, а в восемь вечера почему бы и не срезать? Ведь еще рань раньская, люди кругом! Ну, увязался какой-то малахольный, трындит всякую чушь, подумаешь… Короче, девчонки были убиты на опасных, но хоженых-перехоженых маршрутах, все, кроме Лизы. Ее тело обнаружили на берегу пруда, в таком месте дикого парка, откуда никуда дороги нет. Там вообще людям делать нечего, разве что рыбу ловить. Да и то… Вот представь себе, родной, что ты девушка.
Зиганшин хмыкнул.
– Представил? – наседала Анжелика. – А теперь подумай, что заставило бы тебя углубиться, по сути, в дикий лес вместе с незнакомым и не особо симпатичным мужиком?
– Нет такой причины. Разве что Тарасевич заранее бы там притаился и стал взывать о помощи. Типа он ногу сломал. Лиза была студенткой медицинского института, могла клюнуть на подобную провокацию. Их же там учат гуманизму всякому.
Анжелика задумалась. Встала, прошлась по кухне, уютно скрипя половицами, и Зиганшин остро пожалел, что жить здесь не придется.
– Тогда это все объясняет, родной. – Она положила руку ему на плечо. – Тарасевич, может, реально проводил рекогносцировку и упал или увидел, как одинокая девчонка идет через парк и решил воспользоваться случаем. Залег в кустах и начал орать…
– А заодно проверил территорию на предмет добропорядочных неравнодушных граждан, реагирующих на крики о помощи.
– Логично. Похоже, зря я на Пестрякова гоню.
– Вот именно.
– Жаль, блестящая дедукция псу под хвост.
Зиганшин покачал головой:
– Анжела, ты меня извини, конечно, но от такой дедукции людям в диспансере таблетки прописывают. Все ровно тут.
– Наверное. Теперь точно забыли?
Зиганшин кивнул. Сыскной азарт – вещь хорошая, но надо уметь вовремя остановиться. После серии Тарасевича прошло двадцать лет, да и Пестрякова была убита больше года назад. Время уходит и забирает с собой доказательства, остается что? Строить версии одна убедительнее другой, но лог