– Да, это он, пожалуй, перегнул, – вздохнул Зиганшин, – ведь не то беда, что корова сдохла, а то, что у соседа жива.
– Так я тебе что и говорю. Но он в конце концов переломил бы ситуацию, если бы на волне народного гнева не поднялась Пестрякова и не усадила докторов строчить жалобы во все инстанции. По своей старой методике подобрала еще парочку смертей, произошедших якобы из-за новаторских идей нового главврача, науськала родственников – и готово. Бедный мужик еле ноги унес.
– И где он теперь?
– Ты давай без намеков, – рассмеялся Руслан, – он забрал семью и уехал в Омск.
– Когда?
– Да сразу, как заявление написал. Сказал, кипите тут сами в своем аду, а я в снега.
– И как живет теперь, ты, случайно, не знаешь?
– Да вот представь себе, не спился! Возглавил там самую занюханную больничку, вывел ее на мировой уровень и прекрасно себя чувствует.
Зиганшин мысленно простился с перспективной версией. Трудно выводить медицину на мировой уровень и одновременно мстить обидчикам, убивая их по темным дворам.
Если быстро нашел работу и преуспел, значит, человек энергичный, деятельный, а такие редко мстят. Не прощают обид люди совсем другого склада – вязкие, тугие на подъем, которые, упустив свой шанс, не могут понять, что их ждет тысяча новых, а только смотрят в спину тому, кто забрал у них единственную возможность жизни.
Он отхлебнул из бутылки, и теплая пенистая пепси-кола ударила в нос. Зиганшин закашлялся и попытался вызвать в памяти образ Карины Александровны.
Красивая стройная женщина, одетая с большим вкусом, приветливая. Не подумаешь, что такая благородная дама строчит кляузы, но все же очень странно, что эта привычка Пестряковой осталась неизвестной в их конторе. Хоть что-то должно было докатиться до сослуживцев мужа.
Руслан врет? Повторяет чужие сплетни? Или ему был симпатичен свергнутый главврач и он не хочет признать, что тот не справлялся?
«Да какая разница! – Зиганшин встряхнулся. – Климчук, как Арнольд Шварценеггер, вспомнил все, ну или почти все, чего теперь впустую извилины заплетать. Какая она там ни была, а мир ее праху, земля пухом и вечный покой».
Георгий вернулся домой в отличном настроении. Днем позвонила мама и по секрету сообщила, что Тамара Васильевна от него в восторге. Откровенный разговор с Анечкой еще не состоялся, но мать склонна думать, что дочь не откажет, если Георгий сделает предложение.
Что ж, осталось узнать размер Аниного безымянного пальчика и можно бежать в ювелирный магазин. Черт, он старый человек, олд скул, и не знает, как правильно делать предложение, чтобы эта минута запомнилась девушке на всю жизнь. Судя по фильмам, просто спросить: «Выйдешь ли ты за меня замуж?» – недостаточно. Надо сделать это при большом скоплении народа, чтобы похлопали и позавидовали, а без этого акта морального эксгибиционизма счастье девушки будет неполным. Или Аня выше подобных спектаклей? Или, наоборот, самый острый девичий ум бессилен перед романтикой?
Люся ушла, оставив на ужин творожную запеканку. Георгий покормил сына, поел сам и уселся перед компьютером – выбрать подходящий бриллиант.
Сейчас это была главная проблема: Тамара Васильевна в разговоре с мамой намекнула, что предпочла бы долгую помолвку. Георгий недавно потерял жену, у Ани только начала раскручиваться карьера, поэтому со свадьбой стоит подождать минимум полгода, а пока можно просто наслаждаться романтическими ритуалами и не думать, где жить, как сын воспримет молодую жену и о прочей прозе.
Вдруг вспомнилась Лиза. Так странно, он думал, что мысли о ней навсегда похоронены в глубине памяти и придут только, может быть, в последний час, перед самой смертью, и он снова увидит любимое лицо, прежде чем встретится с вечностью.
У них не было романтики совсем. Познакомились так, что банальнее просто не бывает. Пришел к подруге детства на день рождения, увидел Лизу и сразу понял, что она его жена. Он даже предложения не делал, настолько все было ясно им обоим. Никаких не было роз и бриллиантов. Вообще ничего. Просто они, взявшись за руки, вступали в мир, принадлежащий только им двоим.
Георгий встречал ее в институте и провожал домой. Обычно они всю дорогу целовались в тамбуре, останавливаясь, только когда кто-нибудь выходил перекурить, и долго еще потом сигаретный дым отзывался в душе Георгия навсегда утраченным счастьем.
Приехав домой, они бросались в постель, чтобы успеть до возвращения Лизиной мамы. Был еще младший брат, но его обычно удавалось подкупить: за небольшую мзду он, не торгуясь, убегал на улицу к друзьям, оставляя дом в полное распоряжение влюбленной пары. Тут тоже не было никакой романтики, и даже на предварительные ласки Георгий, истомленный тамбуром, уже оказывался неспособен. «Срочно трахаться!» – кричали они, едва спина брата исчезала за калиткой.
Георгий не помнил, чтобы они хоть раз назвали это как-нибудь иначе.
А потом стремительно вскакивали и убегали на улицу, ибо мама была женщина суровая, и Лизину нравственность блюла.
Иногда ели шаверму из ларька, иногда – мороженое, несколько раз ходили в местный кинотеатр, где почему-то показывали старые черно-белые еще фильмы, и сидели, обнявшись, в пустом зале, если не считать школьников, которые всегда громко комментировали фильм и дико ржали над своими остротами. Георгий с Лизой тоже смеялись.
Нет, не было романтики. Просто сходили в загс по месту жительства жениха и подали заявление.
Обоим не хотелось ждать торжественной регистрации, которая могла состояться только через два месяца, и Георгий решился на обычную, но Лиза сказала, что надо подумать о родителях.
Георгий и так много о них думал, понимая, что мама с папой будут не в восторге от его выбора, потому что уже подыскали ему невесту.
Но ради Лизы он готов был пережить родительское негодование.
Они записались на торжественную регистрацию, а церемонию представления невесты родителям жениха отложили до возвращения Георгия из Казани. Почему-то им показалось, что призовое место на научной конференции смягчит сердца суровых предков.
Нет, не было романтики, и в аэропорту сердце не кольнуло, что он видит Лизу последний раз. Ничего не было. Говорят, что влюбленные чувствуют друг друга на расстоянии, а он – нет. И когда прилетел и не увидел в толпе встречающих ее лица, тоже не встревожился. Решил, что отработка или важный зачет не позволили ей приехать.
Дальше Георгий не хотел вспоминать, но помимо воли всплывал в памяти равнодушный казенный голос в трубке, когда он позвонил Лизе домой (мобильного у нее не было), собственный страх и малодушные самоуговоры, что она жива и все это просто розыгрыш, жестокая проверка его чувств. Вспомнил, как стучали зубы, пока он ехал в электричке и торговался с Богом.
Нет, нельзя вспоминать.
Георгий обхватил лоб ладонями и вдруг с удивлением понял, что плачет.
Чтобы успокоиться, он встал на беговую дорожку и только поймал дыхание, как вошел Алешка с телефоном. Звонила классная руководительница с известием, что Алеша Пестряков учится хорошо и даже отлично.
Георгий изумился. Обычно педагоги не тратили свое свободное время на то, чтобы порадовать родителей.
– Мы понимаем, что ребенку в этом возрасте крайне тяжело потерять мать, и готовы были делать Алеше поблажки, но, знаете, не понадобилось. Все свои пятерки парень заработал абсолютно честно.
– Спасибо!
– Вы знаете, он после смерти матери очень повзрослел.
– Правда? А я не заметил.
– Приглядитесь. Он и раньше был хороший мальчик, но очень зажатый и стеснительный, не любил выходить к доске, отвечал так скованно, что казалось, будто не знает материала, и почти не общался с одноклассниками. Я думала, что трагедия усугубит его замкнутость, а вышло ровно наоборот.
Георгий молчал.
– Это ваша заслуга, Георгий Владимирович. Значит, вы сумели поддержать ребенка и создать ему здоровую психологическую обстановку.
– К сожалению, нет. Алешей занималась бабушка.
Классная руководительница усмехнулась:
– Хорошо, не стану вас уговаривать, в конце концов, важен результат, а он превосходный.
– А что случилось? – опомнился Георгий.
– Что – что?
– Вероятно, что-то случилось, раз вы мне звоните. Где набедокурил мой превосходный результат?
Классная снова засмеялась:
– Все в порядке, просто вас не было на родительском собрании, а с вашей домоправительницей я такой деликатный момент обсуждать не решилась.
Георгий позвал сына и выяснил, что Люся вызвалась сходить на собрание, потому что «папа и так много работает, а мне не трудно».
Наскоро простившись с классной руководительницей, Георгий накинулся на сына:
– Почему ты меня не спросил?
– Я хотел…
– Самое нелепое и ничтожное оправдание! Я думал, я хотел – это никого не интересует. Важен результат! А он такой, что ты меня обманул!
– Ну пап!
– Скрыл информацию, это то же самое, что обманул!
Алеша опустил глаза и вздохнул так жалобно, что у Георгия пропала всякая охота его ругать.
– Сынок, пусть этот пример научит тебя одному очень важному правилу: никогда не принимай чужих решений. Не бери на себя чужую ответственность, и тогда ты справишься со своей. В данном случае ты мой сын, ответственность моя, и решение тоже должен принять я. А вы с Люсей поступили примерно как… – Георгий замялся, подыскивая верную аналогию, – допустим, тебе пришло бы приглашение в военное училище, а я решил, что быть военным слишком тяжело и опасно, и ничего бы тебе не сказал. Понял?
Алеша кивнул.
– А я из-за вас не сходил на, может, последнее в своей жизни родительское собрание, – вздохнул Георгий.
– Еще будут, пап, не переживай. Минимум два. А может, у тебя еще новые дети родятся.
– Что?
– Ну ты же молодой:
– Это кто тебе такое говорит?
– Да все!
Георгий засмеялся.
– И как бы ты отнесся к такому повороту?
– Да вроде норм. Ты же сам говоришь, что я взрослый. Может, тоже женюсь и заведу детей. Ты бы тогда как?