– Вы так хорошо это помните? – удивился Зиганшин.
Георгий Владимирович улыбнулся, глядя куда-то в пустоту:
– Я все помню, – сказал он глухо, – каждую минуту каждого дня.
Дальше Пестряков рассказал, что после смерти Лизы его вызвали всего один раз, допросили, установили алиби и оставили в покое. Никто не сомневался, что Елизавета Горская стала жертвой серийного убийцы.
После гибели любимой девушки Георгий понял, что должен поступить на службу в милицию. Родители были в шоке, но смирились. В конце концов, отец-генерал понимал, что такое для мужчины настоящая служба.
Возмущалась больше мама, которая видела своего умного и интеллигентного сына известным адвокатом, а не грубым и всеми презираемым ментом.
В это тяжелое время пришла на помощь подруга детства, почти сестра Карина. Она умасливала собственную маму, весьма обиженную тем, что Георгий отверг предложенное ею место, уговаривала его родителей – словом, как могла, наводила мир в семье, а заодно утешала и самого Георгия.
Через полгода они переспали, а еще через два месяца поженились, и счастливо прожили восемнадцать лет.
– Прекрасно мы жили! – горячился Пестряков. – Душа в душу. А если бы и нет, то от развода я ничего не терял. Квартира, в которой мы жили, – моя и приобретена дедушкой до моего брака, счет в банке разве что пришлось бы поделить, ну так там не та сумма, ради которой стоит грех на душу брать…
– Та или не та, это вопрос философский, – вздохнула Анжелика.
– Поверьте, – горячо воскликнул Георгий Владимирович, – Карина была идеальная жена и настоящий друг. Я был счастлив в браке и хотел прожить с нею до конца.
– Хорошо, – кивнула Анжелика, – а почему вы не ходили с ней в бассейн?
– Что?
– Ну это же естественно, когда супруги оба занятые люди, хочется проводить вместе то немногое время, что остается. И вы похожи на приверженца здорового образа жизни, а здоровее плавания трудно что-то придумать. Ну сами посудите, жена ходит по вечерам плавать, возвращается поздно, а муж сидит дома.
– Я выходил ее встречать.
– Это мы еще обсудим, а вместе с нею почему не плавали?
Пестряков поморщился:
– Я боюсь воды.
– В смысле?
– Нет, – тут же торопливо пояснил он, – мыться, душ принимать, ванну, это я с большим удовольствием, а большой воды боюсь. Дело в том, что в детстве я чуть не утонул. Пошел с родителями купаться на озеро и стал осваивать звездочку, ну, знаете, когда лежишь на спине, руки-ноги раскинуты, и вода тебя держит. И вот я лежу себе спокойно, смотрю в небо, как вдруг чья-то рука закрывает мне нос и рот. И топит. Какой-то парнишка перепутал меня со своим товарищем и решил так пошутить, а мама увидела это и понеслась меня спасать. Закричала на парнишку, тот испугался и от страха сильнее меня прижал, так что я не мог всплыть и в итоге захлебнулся.
– Какой ужас.
– В общем, мама меня со дна достала уже без сознания. Еле откачала. Вероятно, если бы она меня сразу снова купаться отпустила, то я быстро обо всем бы забыл, но мы подхватились и побежали домой.
– Ну вообще я вашу маму понимаю, – сказала Анжелика.
– Я тоже. Просто объясняю, почему страх зафиксировался у меня в голове.
– Ладно. Стало быть, вы встречали жену из басика?
– Не всегда, но часто.
– А вы когда-нибудь ходили через двор, в котором ее нашли?
Пестряков отрицательно покачал головой.
– А идеи есть, почему она там оказалась?
– Я думаю, Климчук ее туда перенес. Карина весила не больше шестидесяти килограммов.
– Какое-то слишком уж осмысленное действие для Климчука, – покачала головой Анжелика.
Георгий Владимирович развел руками:
– Других объяснений я не вижу.
Как ни просили Зиганшин с Анжеликой припомнить что-нибудь еще, Пестряков стоял на своем: счастливый брак, безмятежное настроение жены, полный штиль на службе у него самого. Никого он в тот момент не разрабатывал, карьеры никому не переехал, и мстить ему таким изощренным способом было не за что.
… – Под покровом такой благодати самое говно и скрывается, – наставительно сказала Анжелика, когда они проводили Пестрякова до автомобиля.
– Тактичные и сдержанные люди – это реальность, Анжелика Станиславовна, – буркнул Зиганшин.
Переодеваться было лень, и он вышел на улицу прямо в трениках, просто накинул сверху старую куртку и нацепил треуголку из газеты: идет маляр, а что такого.
– Все равно идиотизм какой-то, – сморщилась Ямпольская. – Сусальная история про Золушку, такая сладкая, что меня чуть не стошнило.
– Прекрати, а?
– Не, ну ты посмотри на Пестрякова: он и сейчас еще орел, а представь, каким был в юности?
– Ну да, крутым, наверное…
– Не просто крутым, а первым парнем на деревне. Все бабы с юрфака от него с ума сходили, зуб даю, а он вдруг взял и выцепил Золушку какую-то левую с дня рождения подруги детства.
– Быть красивым – не преступление. И ты приглядись: так, чтобы оба супруга были глаз не оторвать, бывает очень редко. Обычно если жена красотка, то муж страшок, а самые привлекательные мужчины женятся на таких каракатицах, что просто ужас. Голос природы, наверное…
– Ладно, ладно, – примирительно скрестила руки перед собой Анжелика. – Любовь зла, хочешь ты сказать. Но вторая его история, как детская дружба переросла в пламенную страсть, тоже, знаешь ли, годится больше для дамских романов, чем для протокола.
– Да тут как раз понятно. Если Карина Александровна так ловко сделала карьеру, то окучить лоха ей вообще было раз плюнуть. Тут повздыхала, там пожалела, подстроила встречу наедине, и готово. Много ли надо мужику?
– Да ему-то понятно, а ей? Бойфренд с разбитым сердцем – это такой дикий геморрой, что врагу не пожелаешь. Неужели красивая баба не могла себе найти нормального парня, который бы любил ее саму, а не ее утешения?
– Мы же вроде установили, что она была подлая и беспринципная стерва.
– Вот из таких, дорогой мой, – Анжелика со значением подняла палец, – и получаются самые лучшие жены.
– Меня, вообще-то, другое сейчас интересует. Вот смотри: Пестряков сказал, что он провожал Лизу каждый день.
– Ну?
– Каждый день в течение почти двух месяцев.
– И?
– А мы знаем, что Тарасевич сначала знакомился с девушками в электричке, а убивал их через несколько дней. Спрашивается, как он пристал к Лизе, если она постоянно ездила с Георгием?
Анжелика нахмурилась:
– Вопрос не праздный. Но мы вообще не о том стали думать. В первую очередь надо понять, кто запустил в сеть эту чернуху и зачем. Самый реалистичный вариант – это мы с тобой, ибо кто еще знает про то, что одна из жертв Тарасевича была девушкой Пестрякова? А мы в курсе, даже дело смотрели. Но мы не такие. Дальше кто мог? Кто-то из бригады? Вариант. Двадцать лет все-таки не пятьдесят, кто-то еще служит, и Пестряков вполне мог в течение своей беспорочной службы насолить или ему самому, или приятелю.
– Зришь в корень.
– Ну а то! Друзья юности еще были в курсе…
– Да тот же твой информатор написал, – фыркнул Зиганшин, – поговорил с тобой, и озарило: а чего это я сижу, когда могу старого товарища на весь мир грязью обмазать. Получается, мы виноваты.
Анжелика кивнула и картинно развела руками.
Нина была в отчаянии. Жизнь, будто старая картина, внезапно вытащенная на солнечный свет, мгновенно осыпалась, потускнела, и обнажился серый грубый холст.
Работа, которая раньше так нравилась ей, теперь тяготила, и даже новая должность казалась не удачей, а проклятием. Нина думала, что судьба, решив порадовать ее, жестоко ошиблась, потому что без Георгия ей никакое повышение не в радость. Лучше бы оставалась до смерти простой медсестрой, но с Георгием.
Каждое движение причиняло боль, будто под кожу напихали колючей проволоки, и Нина уговаривала себя, что завтра будет легче, надо только пережить остроту момента.
Но становилось только хуже.
К боли от разлуки присоединилось унижение, и приходилось расставаться не только с будущим, но и с прошлым, в котором они с Георгием любили друг друга.
Оказывается, все было иначе, и помнить придется не любовь и нежность, а совсем другое: как она шесть лет была содержанкой и обычной проституткой.
Ее первый и единственный мужчина не любил ее, а просто развлекался с молодой девчонкой, и она, получается, тоже не любила, а просто «насосала» на квартиру.
Вот с этим прошлым ей придется теперь жить.
Знать, что Георгий никогда не видел в ней спутницу жизни, настолько не видел, что, занимаясь с нею любовью, присматривал себе настоящую невесту…
Замужняя подруга сидела с ребенком и не могла приехать, а одинокая сразу примчалась на зов.
Она принесла бутылку вина, но Нина в ужасе замахала руками. Она понимала, что если начнет пить, то вряд ли остановится. Унижение и стыд – ненасытные чувства.
Подруга послушно убрала вино в сумку, и весь вечер заваривала Нине чай и капала в стакан валерьянку.
Нина лежала на диване в позе эмбриона, а подруга гладила ее по плечу, вздыхала и говорила, что очень хорошо, раз так вышло, и лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас.
– Ты же говорила, что у нас прекрасные отношения! – всхлипнула Нина.
– Так а что я должна была сказать?
– Ну хотя бы что очень плохо встречаться с женатым!
– И ты бы меня послушала и перестала?
Нина снова всхлипнула – это было очень больно, плакать без слез.
– Ну вот… Главное, что теперь все закончилось.
– Он меня бросил…
– Не важно как, главное, закончилось, и ты открыта для здоровых отношений.
Подруга сидела в психологических пабликах, и все знала про здоровые и токсичные отношения, про созависимости, про пять признаков того и другого, но, будучи теоретически образованной, в практике пока продвинулась не сильно.
Зато она каждый раз приезжала к Нине, когда бы та ни позвонила. И разговаривала, анализировала, утешала…
Нина не слушала подружкины речи, просто лежала, уткнувшись в ее мягкий теплый бок. Но чувствовала, что не одна. И это помогало.