Это очень странное ощущение: когда ты так долго идешь, борешься за свою правду, за свою любовь, за свою честность, когда ты не размениваешься. Когда ты не смотришь на ровесниц, которые уже встречаются с мальчиками, а ты все время в зале занимаешься. И когда родственники говорят: «Ну ты хоть с мальчиками-то дружишь? С ней что-то не так. Она ни с кем не дружит». А ты идешь и просто говоришь: «Мое от меня не уйдет! Я влюблюсь навсегда, и это будет мой друг. Именно друг, не какая-то страсть, не что-то сиюминутное, что-то блестящее и красивое. И когда это со мной случится, я пойму, что это настоящее».
Когда мне было 17 лет, я впервые открыто заговорила о своей личной жизни. Журналист мне задал вопрос: «За вами ухаживает очень известный хоккеист, а вы о ком мечтаете?» И я ответила: «Я бы очень хотела выйти замуж за аристократа. Чтобы у него был вот такой ровный нос, красивый. Чтобы он был очень худой и у него было тонкое запястье». Вот такого загадала, и как раз такой Паша.
Он – настоящий отец и друг. У него же все из семьи пошло – перед глазами папа и мама, которые всегда вместе. Они даже ходят вместе: идет на кухню Тамара Алексеевна, и дядя Леша идет туда же, они всегда помогают друг другу. И мои бабушка с дедушкой, нэнэюшка с картатаюшкой, уже так же вместе 55 лет живут. Я нэнэй зову, говорю: «Давай подлечим ноги, давай с давлением разберемся». Она говорит: «А как мой старик? Я не могу без него. Давай и его лечить». И я отвечаю: «Давай и его. Хорошо». Все идет из детства. И я очень часто проводила время вот с нэнэй и картатай, со своими бабушкой и дедушкой. Дедушка, Султан Гареевич, за народ был, он положил в Раевке дороги, когда занимал определенный пост. Раньше были проселочные, которые люди протоптали. Я это все видела, слышала и так воспитывалась.
У нас с Пашей двое детей. Но я стараюсь оградить их от публичности. Вернее, это наша с Пашей позиция. Мне хочется, чтобы дети сами приняли это решение в сознательном возрасте – может, в 10, может, в 15 лет. Конечно, иногда хочется поделиться какими-то моментами и обозначить: «Да, у нас есть наши кровинушки, мы их безумно любим. Смотрите, как они подросли, но смотрите аккуратно, со спины».
Но сама я очень соскучилась по зрителям, поэтому мы создали танцевальное шоу «Болеро», благодаря которому я вернулась к выступлениям. Кстати, мама меня видела в Имперском балете под руководством Гедиминаса Таранды, и она тогда сказала: «Хочется еще побольше». И можно сейчас так подумать, что это тоже немножечко для мамы.
Если бы у меня была возможность обратиться к себе шестнадцатилетней, я бы себе сказала: «Не слушай никого, просто иди за своим сердцем».
Алексей Нилов
К нему до сих пор подбегают на улице с криками: «Капитан Ларин». Но это не Ларин. Это Алексей Нилов. И у него очень непростая судьба. В юности он принимал участие в ликвидации последствий Чернобыльской аварии, работал дворником. У него было пять жен и трое детей. По собственному признанию, выпивать он начал с четырнадцати лет и в течение долгих десятилетий все никак не мог отделаться от этой привычки. Даже на съемках легендарного сериала не мог порвать с ней. Казалось, никто не может его остановить, но все же нашлась женщина, которая изменила его судьбу, судьбу Алексея Нилова.
– Первый раз я женился в институте – на прекрасной девушке, моей однокурснице Анне. Три курса мы отучились абсолютно спокойно, практически не замечая один другого. И потом вдруг в какой-то момент получилось так, что мы безумно влюбились. Уже тогда, учась в легендарном ЛГИТМиКе, я, бывало, выпивал. На генеральном прогоне дипломного спектакля я позволил себе играть, накануне сильно погуляв. Пришел за два часа до начала, мне было очень плохо. Меня заставили пить нашатырь и жевать чай. Но тогда была молодость, было здоровье, я восстановился быстро.
После института меня призвали в армию, когда я уходил служить, Аня уже ждала от меня ребенка. Проходил службу я в Чернигове – это в 80 километрах от Чернобыля. Когда реактор рванул – 26 апреля, – я уже был младшим сержантом. Очень хорошо помню эту ночь, потому что мы проснулись от топота сапог по улице. Я подумал, что соседний полк связи сняли на какие-то учения. А потом нам сказали, что их послали в Чернобыль. Зачем? Непонятно, потому что никто не знал, что там произошло. В первых рядах я в командировку в Чернобыль не попал, поскольку был в самоволке. Ушел в город и не вернулся. Когда возвратился в полк и увидел, что роты нет, у меня было просто огромное горе, что я предал Родину, что не попал в Чернобыль.
Первые, кто туда уезжал, многие вернулись в гробах. Я оказался в Чернобыле в июле или в августе. И, слава богу, вернулся. Потом мы строили город энергетиков Славутич в тридцати километрах от него. Дозиметры были везде, но мы относились ко всему этому с юмором, выводили радиацию народным способом – алкоголем. Все брали алюминиевые кружки, я наливал где-то по 100–150 граммов самогона плюс хлеб и сало. И из моего отделения никто с лучевой болезнью не ушел. У меня есть удостоверение ликвидатора последствий Чернобыльской аварии первой степени. Это очень многострадальный документ. Я его получил через пять судов. Мне было сложно доказать, что я там был – документально это не подтверждено. Только когда командир нашего взвода выступил на суде, мне выдали удостоверение.
Когда я закончил службу, дома меня ждали Аня и уже полуторагодовалая дочка Лиза. Но пока меня не было, что-то изменилось в наших отношениях с Аней… Я пришел, и как-то не заладилось. И в моей жизни появилась Сусанна. В результате я с ней уехал в Минск, работать в драмтеатре. А с Аней мы развелись, но они с дочкой остались жить у моих родителей в Питере. Я приезжал время от времени, но отношений у нас уже не было.
С Сусанной мы сразу же поженились. У нас была чудесная стабильная семейная жизнь на 130 рублей в месяц. Сусанна по профессии – режиссер музыкального театра. Вскоре стало понятно, что два творческих человека под одной крышей – это очень тяжелая история. Однако разводиться я не собирался. Но 1990 год изменил мою жизнь. Погиб мой крестный отец – Володя Осипчук. Это была настоящая трагедия для меня. Он погиб в Ялте, сорвался с балкона моего номера.
Это была совершенно мистическая история. Он крестил меня в 19 лет и подарил мне Евангелие. У меня с собой всегда были алюминиевый крестильный крест на тряпочной веревочке, крестильная иконка маленькая и это Евангелие. Я клал все в пакетик специальный, который возил везде с собой. Мы были на съемках в Ялте, сначала ехали в каком-то автобусе, потом вышли, пошли гримироваться, автобус уехал. Я вспомнил, что забыл в автобусе сумку. И все эти предметы, связанные с Володей, у меня исчезли. Через три дня мы опять ехали в это же место и в дороге разговорились с гримером. Я сказал, что пропала сумка, и мы с ним вспомнили Володю. Он говорит: «А где он сейчас?» Я ответил: «Не знаю, наверное, где-то в Японии. Он все время на гастролях». Мы приехали на место съемки, открываются двери автобуса, я выхожу на площадку, и перед автобусом стоит Володя. И у меня в душе что-то оборвалось. Только что у меня пропала икона, и я почти сразу же увидел Вову. Потом он жил в номере у меня. Накануне отлета из Ялты я пошел сдавать костюм и взять что-то поесть для Володи. И когда я обратно шел уже с едой, то увидел какую-то суету. Сказали, что кто-то сорвался с седьмого этажа гостиницы… Это был Володя. И его гибель, мягко говоря, на меня очень сильно повлияла.
Я решил резко развернуть жизнь. Приехал в Минск и сказал, что последний сезон дорабатываю и возвращаюсь в Питер. Сусанна согласилась уехать со мной. Правда, в 1990 году из театра особо уходить было некуда. Все нищие, грязные, оборванные, ларьки повсюду. В Питере какие-то знакомые сказали: «Мы открыли рекламное агентство, газету выпускаем, приходи к нам». Я начал работать начальником отдела рекламы, обзванивал каких-то людей, объяснял, что им очень нужна реклама в этом издании, получал проценты. В 1991 году родился мой второй ребенок – Митя. Родился он не просто так. Пришли знакомые ребята со студии и сказали, что нужно снять кесарево сечение. И Сусанна согласилась. Так что Митя появился на свет «под камерами».
В тот период я перенес клиническую смерть – остановилось сердце. Вызвали врача, который мне его запустил. Я открыл глаза, говорю: «Ты кто такой?», он говорит: «Я доктор». Я: «А что ты здесь делаешь?». Он: «Запустил тебе сердце, ты помер». Я: «Ну отлично, садись». Мы с ним сели за стол, выпили водки, разошлись. От чего остановилось сердце… Судя по всему, от напряженной работы над алкоголем. Кодироваться пробовал всеми известными на тот момент способами – бесполезно. Заставить бросить пить невозможно, пока человек сам не решит, что он этого хочет, пока сам не попросит помощи или хотя бы не даст знак, что он готов принять эту помощь. Навязывать ему что-то, переубеждать не имеет смысла. У меня было очень много знаков, что пора остановиться. Был ножик в спину, падали плиты какие-то бетонные, та же самая остановка сердца… Из-за этого с Сусанной все давно уже было не гладко, и мы разошлись.
Вскоре я познакомился с Юлей, актрисой из ТЮЗа. Отношения начинались так хорошо, что мы даже повенчались. И в этот момент у меня произошла очередная переоценка ценностей. Я решил, что мне надо перестать пить и начать с чистого листа.
Вместе мы жили довольно долго – семь лет. Мне очень хотелось остановиться и жить «правильно». Я долго-долго пытался, честно старался следовать выбранному пути. Не пил, заставлял себя вести хорошо, никуда не ходить, построить уклад хорошей и очень домашней жизни. И в этот же период на нас обрушилась слава «Улиц разбитых фонарей». Это был подарок от Господа, когда в тяжелые девяностые вдруг так, мягко говоря, повезло! Нас таких вот разгильдяев собрали в команду. Мы были просто ну очень разные: читали разные книжки, учились у разных педагогов, у нас были разные интересы! Может быть, в этом была часть секрета успеха. Юля была со мной от нищей, грязной жизни до запуска «Фонарей». То есть прошла весь этот путь. Но, к сожалению, я не выдержал тихой семейной жизни, и мы расстались.