Когда я узнала о том, что он мне изменяет, я приняла решение, что я не могу с ним находиться в одной комнате, а уж тем более спать в одной постели, и решила спать со своей дочерью. Он среди ночи вбежал туда и сказал: «Нет, ты будешь спать там, где я скажу, и делать то, что я скажу».
Я боялась испугать детей, и пришлось подчиниться. Долго закрываешь глаза на такие вещи, потому что одержимо хочешь быть счастливой. И очень хочешь, чтобы счастлив был твой сын, а потом еще и дочь…
Это был не первый случай, но это было начало конца. Однако решиться поставить точку было не– просто. Во-первых, у меня было очень много работы, очень много съемок, были проблемы с детьми, то со здоровьем, то еще с чем-то, как-то снежным комом все. Обратиться за помощью тоже было сложно, потому что я скромный человек. Я никогда не хотела пользоваться своим именем, своей славой. Во-вторых, я считаю, что личная жизнь, она потому и личная, что в ней не должны копаться миллионы, даже если ты со всех сторон права. Уверена, что отношения двоих должны оставаться отношениями двоих. Даже спустя год, даже перед приговором мне все время казалось, что вот он сейчас одумается, повернется и скажет: «Лена, прости, со мной случилось что-то не то». Я правда все время этого ждала.
Жить с актрисой – это не всегда просто для мужчины. Это бремя. Может, он не мог простить мне моего успеха. Я всегда хотела очень много детей – не меньше пяти. Сегодня смотрю на свою дочь, на сына… Если это моя расплата за то, чтобы они были со мной, то я готова пройти тот ужас еще раз.
Я знала, что происходит в жизни у Лены. Трудно представить себе картину, что такое вообще в этой жизни может случиться, да еще с близким человеком, что Александр Николаевич возьмет и подаст на нее в суд. И не так просто было мне ей сказать: «Бросай его, беги!» Я Лену понимала. Вся ее жизнь – это жизнь ради детей.
– У нас с Александром Николаевичем был общий ребенок до Сони, который умер. Это было на большом сроке беременности – трагедия и для меня, и для него. Ребенок, как потом выяснилось, оказался с пороками. Я узнала о том, что во мне уже мертвый ребенок, только через несколько дней – пришла на консультацию, меня отправили на УЗИ. В клинике был не маленький монитор, а огромный экран, и на нем мой ребенок казался таким большим. Я видела своего мальчика, и мне говорили: «Вот у него было это, у него было то». Я спросила: «Почему было?» И мне ответили: «Потому что уже несколько дней, как его нет».
Я просто встала, вышла из кабинета на улицу, начала задыхаться. Я не понимала, что происходит. Долго где-то сидела. Меня не могли найти. Просто рухнуло небо, и все. Мы встретились с Сашей, плакали. Потом он держал меня за руку всю ночь. Мне казалось, мы с ним вместе пережили страшную трагедию. Это ему был такой карт-бланш. Потом я сказала: «Во мне труп. Надо же вынимать». И мы наутро поехали в клинику. Была очень непростая операция, тяжелая. Он был рядом со мной. Для кого-то, может, это совсем не трагедия, но для меня все было серьезно. Потом спустя очень долгое время выяснилось, что мы все-таки оба люди уже взрослые и находились в зоне риска. Это было хромосомное нарушение, ребенок был с очень серьезным пороком сердца, и даже если бы он родился, то какое-то время бы помучился и, вполне возможно, что исход был таким же. Это, надо сказать, Александра очень напугало, потому что до встречи со мной, как и многие мужчины, он выпивал. Он испугался и стал вести здоровый образ жизни.
Когда я узнала, что беременна Соней, я очень боялась, провела все возможные обследования, сдала необходимые анализы. Мне сказали, что мой ребенок здоров.
Кстати говоря, за год до появления Сонечки на свет мне позвонила моя подруга Светлана Дубодел – фантастический мастер кукол. Она сказала: «Я сделала трех кукол, хочешь приехать посмотреть?» А я их коллекционирую. Приехала к Светлане, и сидят три куклы. Я выбрала: «Возьму вот эту». Она спросила: «А почему эту?». Я говорю: «Она похожа на мою будущую дочь». Через год родилась моя Соня. И действительно эта кукла похожа на Соню. У нее даже волосики вьются так же, один в один, только цвет глаз другой.
До Александра я была два раза замужем. Был в моей жизни период, когда казалось, что мне дано счастье, – когда рядом был первый муж Игорь Липатов. Я оставила его, потому что считала, что мы прожили эту жизнь. Не было любви. Мы были как брат и сестра, как друзья, а мне этого было недостаточно, хотелось страсти, гореть, хотелось сходить с ума от ревности. Наверное, для моей неуемной природы мне было слишком хорошо и стало скучно.
Мы расстались очень тяжело, потому что я не знала, как ему об этом сказать. Я написала письмо и ушла, а он прочитал. Потом через две недели позвонил и сказал: «Ленчик, ну чего, когда ты домой-то вернешься?» Игорь не давал мне развод. Не агрессивно не давал. Просто не верил в то, что я на это пойду. Он любил. Но когда наконец мы с ним приехали в загс разводиться, он сказал: «Я так счастлив, что ты счастлива. Я очень тебя люблю».
Знаете, мы порой не умеем ценить то, что имеем. С ним у меня были 12 лет счастливой жизни. Он помог, когда я услышала страшный диагноз, был рядом со мной в те минуты, когда было невероятно тяжело. Игорь практически со мной нянчился. У меня были адские головные боли, такой силы, что иголками себя колола, чтобы одна боль перебила другую. Были периоды, когда месяцами, приблизительно раз в два дня, начинался приступ, сопровождающийся рвотой. Это был кошмар. Ощущение ртутного шара в голове. У меня то находили в голове опухоль, то не находили. Это было страшно. Игорь был рядом со мной. Потом было тяжелейшее лечение. Самое ужасное, что это было лечение непонятно от чего. Мне месяцами не ставили диагноз. Они не могли понять. Мне один врач сказал: «Лена, я боюсь, что наши врачи не найдут ответ на этот вопрос, по крайней мере стопроцентной гарантии никто не даст». Я исцелила себя сама. Или это любовь и забота человека, который в меня абсолютно верил. Он заставил меня поступить в институт, работать. Он заставил меня жить. Сейчас у Игоря замечательная семья: любимейшая жена и две дочки. Он мой друг и ныне. Игорь приходил в суд, когда я судилась с Александром, чтобы рассказать, что я совсем не агрессивный человек. Игорь очень переживал и переживает до сих пор и меня поддерживает.
Моим вторым мужем был известный продюсер Илья Неретин. Тимофей – его сын. Мы познакомились перед съемками «Тайги» Тодоровского. В том браке тоже были измены.
Об измене Ильи я узнала очень кинематографическим способом. Сидела дома, думала, что он в далекой командировке, зазвонил звонок. У Ильи телефон включился случайно и опять же случайно произошел звонок на мой сотовый. И я услышала разговор, который мне не надо было слышать. Он со своей возлюбленной ловил машину в Москве. Куда-то они там ехали после вечеринки, а я дома сидела с ребенком, у которого был отит. Я просто слушала, и все. Они ворковали. Тогда я ему перезвонила и сказала: «Пожалуйста, контролируй свой телефон». Он не смог найти, что ответить. Для меня это была точка. Для него – нет, как оказалось. Понадобилось еще время, чтобы все-таки мы взаимно приняли решение о расставании.
Это было очень больно. Мы с сыном тогда уехали и три дня провели у моей подруги, она тогда куда-то уехала и квартира была пустая. Дело было прямо накануне Нового года. Мы были вдвоем с сыном, у него отит, ушки болят. Я рыдала всю новогоднюю ночь и вырыдала свои слезы. Потом подумала: «Почему я должна у подруги, пусть даже любимой, проводить время?» – и вернулась в нашу квартиру. Сразу же получила обвинение со стороны любимого мужа: «Где ты была? Как ты могла так поступить?» Это было очень по-мужски и крайне удобно – тут же перевернуть и обвинить, что «ты ушла, и не важно, что там тебе померещилось». Но я не стала это обсуждать. Мы еще какое-то время попытались. В конце концов я сказала, что так невозможно. Вот, собственно, и все. Тимофей был очень маленьким. Он ничего не понял. Позже объяснила: «Да, расстались. Да, разлюбили друг друга. Да, так бывает».
Это было и прошло. Жизнь расставляет все на свои места. На сегодняшний день я Илью безмерно уважаю, очень нежно к нему отношусь и желаю ему бесконечного счастья. Я благодарна ему за нашего сына, и пусть он не сомневается, я очень бережно отношусь к этому его подарку.
Оглядываясь назад, я понимаю, что как бы мне тогда ни было больно и тяжело, то, что произошло, – очень правильно. И мое окончательное решение порвать всякие отношения было единственно верным по многим причинам, хотя я очень любила Илью. Сейчас он счастлив в браке. Я счастлива по-своему. Для меня измена – это ужасно. Это конец. Головой объяснить можно, но организм не прощает. Грязно. Неприятно. Не хочется больше прикасаться, и все.
У моей мамы тоже непросто складывались отношения с моим отчимом. В детстве, когда ложилась спать, я оставляла дверь в свою спальню открытой, чтобы слышать, если отчим начнет бить маму. Я должна была маму защищать.
Мама тогда действовала точно так же, как я сейчас. Мы как под копирку. Это какая-то кармическая история, которую надо уже заканчивать в конце концов. Я очень надеюсь, что я ее закончу и моя дочь уже не будет столь глупа.
Моя мама точно так же перед нами, детьми, рисовала картину идеальной семьи, что все прекрасно. Но были вещи, которые невозможно было скрыть. Иногда я просила у нас остаться мою подружку, потому что мне казалось, если в доме будет кто-то посторонний, то это станет каким-то сдерживающим фактором. Но это не всегда было так, поэтому маму надо было защищать.
Когда отчим появился в нашей жизни, мама была очень счастлива и влюблена. Он был очень красив. Папы у нас не было никогда. Он оставил нас за две недели до моего рождения, но он не бросил меня. Отец был рядом со мной, насколько это было возможно. Когда появился отчим, он произвел на меня впечатление – был красивый, высокий, улыбался. Потом отчим устал изображать из себя того, кого изображал, пока был влюблен. И маски были сняты. Плюс он дружил с алкоголем. Не скажу, что отчим был пьяницей, но употреблял часто, для нашего сурового шахтерского городка это была почти норма. Он устраивал постоянные сцены ревности с рукоприкладством, с какими-то оскорблениями. Мама меня успокаивала, конечно. Потом я видела, как мама себя вела наутро после ночи этих разбирательств. Ей надо было идти на работу, она замазывала синяки, приводила себя в порядок, надевала каблуки и мне подмигивала. И мы с ней шли: я в садик, она на работу, я в школу, она на работу. И я понимала по поведению мамы, что так надо – не нужно никому знать о том, что происходит, это очень некрасивая история. И поэтому я честно вместе с мамой следовала тому же курсу.