Была очень интересная ситуация. Когда она приезжала, всегда привозила мне какие-то подарки. Я приехал в Финляндию, она мне купила там несколько бас-гитар. Я с этими гитарами в Москву вернулся. Володя Кузьмин увидел одну из них, стал белого цвета и попросил продать. Я ответил ему тогда: «Вова, не могу, подарок любимой женщины. Не могу», – но потом продал, конечно.
Как-то раз Елена собралась приехать в Москву. Я решил, что нужно тоже сделать подарок, и начал лихорадочно думать, что я могу купить. Потом вспомнил, у меня была знакомая – директор магазина «Парфюмерия», где продавались иногда французские духи. Стоили они дорого, по 40, по 50 рублей. Их я и решил подарить. Мы с ней зашли в тот магазин, через прилавки прошли в подсобку, там было очень грязно, и дальше попали в кабинет директора. Я сказал ему: «Привет. Слушай, у тебя есть духи французские?» – «Конечно. Сколько надо? Какие?» Я ответил: «А сколько у тебя наименований?» – «Пять». – «Вот давай все пять». Торжественно вручил ей, миллионерше, эти духи, сам сгорал от радости, думал, какой я крутой пацан. А она сначала ничего не поняла, потом сказала: «Ой, спасибо», – культурная женщина. Мы вышли, и я весь уже радостный шел по улице Горького, кайфовал от того, что сделал подарок.
А потом в 1987 году с нашим ВИА произошла очень неприятная история в городе Куйбышеве.
«Сначала пришел тревожный сигнал из Тольятти. В 5000-м зале Дворца спорта «Волгарь», где проходили выступления Юрия Антонова, певец позволил себе неуместные грубые высказывания в адрес зрителей. Тольяттинцы, с таким нетерпением ожидавшие гастролей популярного артиста, были оскорблены. А следом за этим сигналом поступил другой, не менее тревожный, из Куйбышева. Юрий Антонов сорвал концерт в здешнем Дворце спорта».
– Это случилось, потому что я был неосмотрителен. На наших концертах Дворцы спорта были набиты битком, по пять-шесть тысяч человек, мы работали три-четыре концерта в городе. А здесь первые ряды не аплодировали вообще. Я вышел и сказал: «Ну да, я понимаю, что в первом ряду сидят люди особые, которые билеты не покупали». Кстати, это была правда, там сидел весь обком ВЛКСМ, им давали первые два-три ряда бесплатно. Сейчас это воспринимается как юмор, тогда – как оскорбление. Видимо, это кого-то задело, и на следующем концерте из зала начали раздаваться какие-то оскорбительные выкрики. Это были не зрители, а подставные люди. Явно несколько человек, которые решили таким образом отомстить за мое легкомысленное высказывание. Я признаю, что не стоило так говорить, надо было проглотить все, отработать и уехать. Но человек построен на эмоциях. На следующий день мы приехали на концерт, и на подъезде я увидел, что на улице стоят шесть тысяч человек, их не пускали в зал. Сначала подумал, что-то случилось, мы зашли с заднего входа на площадку и увидели на сцене экран, чтобы кино показывать. Мне директор коллектива сказал, что нам запрещают отрабатывать наши концерты. Тут вышел директор филармонии и сказал: «Юрий Михайлович, я с сожалением констатирую, что первый секретарь обкома партии приказал прекратить выступления, а вас – покинуть город». – «Нет, мы будем выступать, народ стоит, все на сцену, выкатывайте аппарат», – ответил я.
Мы вытащили все оборудование, подняли экран, в это время директор вышел к толпе у входа и сказал, что концерт состоится. К нему подбежали два человека в гражданской одежде, вывернули ему руки за спину и увели в машину. Мне запретили выезд за границу, сняли со всех показов по телевидению. Ну что ж, мы работали концерты, ничего страшного. Я продал 50 миллионов альбомов в этой стране, не в мире, а в этой стране. И если померить не советскими мерками, а международными – это были совсем мизерные гонорары.
Елена Юранто заказала в тот период семь Дворцов спорта в Финляндии с моими концертами, но ей позвонила «Международная книга» и сказала: «Юрий Михайлович отказался ехать». Понимаете? Отказался. Потом мы как-то встретились с Еленой в Каннах, посидели, я обстоятельно все рассказал. Она поняла, но это было уже после.
Однажды во время Московского международного фестиваля я обедал в ресторане гостиницы «Россия», ко мне подошел какой-то молодой человек латиноамериканского вида, кучерявый такой, и сказал на русском языке: «Здравствуйте. Я студент ВГИКа из Никарагуа. Мы сидим вот там, нас группа студентов. С вами хочет познакомиться мексиканская актриса кино Сокорро Бонилья». Я: «Ну пусть познакомится». Она подошла, села за стол и начала что-то лепетать по-испански. Я, конечно, ничего не понимал, но хлопал глазами. Такая красивая женщина, тайком только одна мысль-то закралась. И я ей отвечал: «Да. Ну да». Сокорро опять что-то по-испански, а я: «Да, да, да. Отлично». Мы поели, рассчитались, пошли на выход, она с нами. Я тому пацану говорю: «Слушай, меня там машина ждет». Смотрел на нее, а она в ответ такими глазами преданными, не встречал подобных – мексиканский сериал наяву. И я стал лихорадочно соображать, что мне делать. Неудобно же огорчить женщину и сказать: «Мы поехали, до свидания». Поэтому предложил: «Ну, садись». Она села в машину, мы поехали в Выхино, где я тогда жил. Это было добровольное похищение – она приехала на Московский международный фестиваль в составе делегации и пропала со мной. За десять дней она не сходила ни на один показ, только звонила кому-то, докладывала, где находится. Ну а потом все – жизнь берет свое, появляются новые интересы, все это ушло в прошлое.
На одном из Московских кинофестивалей за мной был зарезервирован столик. Обычно после просмотра кино все артисты, международные звезды собирались в этом ресторане. Я сидел за своим столиком, ко мне подошел мой знакомый и сказал: «Юрок, слушай, тут Настасья Кински приехала, она с просмотра, голодная, весь ресторан забит, можно к тебе сесть?» – «А сколько их?» – «Вот я, она с мужем». – «Ну, давай». Все сели, я попросил у официанта черную икру для нее, намазал бутерброд, даю ей его, а она взяла его и вдруг берет мою руку и целует меня! Звезда мирового кино. В ту пору она сверкала, это было ее время. Так мы познакомились, виделись потом.
Не знаю, что сейчас происходит, но день протекает мгновенно, месяц, год. Знающие люди говорят, что Земля стала быстрее вращаться. Почему так скоро все идет? Я сделал много ошибок, хотя человек очень осторожный в отношениях. Жизнь так складывалась, что невозможно было без промахов. Нет людей, которые бы их не совершали. Надо вовремя все исправлять. Я бы написал себе молодому так: «Юрок, не делай столько ошибок, которые ты совершил в своей жизни, не делай! Будь осмотрительным».
Дарья ДонцоваПо воле судьбы
Если вы хотите избавиться от депрессии, прочитайте детектив Дарьи Донцовой, а еще лучше узнайте о ее судьбе. Это сегодня она один из самых узнаваемых и любимых авторов в России, читатели готовы по полдня стоять в очереди, чтобы получить ее автограф, считается, что он приносит удачу. А начиналось все в палате онкологической клиники, когда Донцова вдруг взялась за перо. Страшный диагноз прозвучал, когда ей было 45 лет. Первое, что она тогда сделала, это попыталась сосватать своего мужа любимой подруге, которая, по ее мнению, смогла бы о нем позаботиться после ее смерти. Прежде чем Дарья Донцова решилась назвать болезнь своей удачей, ей пришлось пережить 18 курсов химиотерапии и четыре операции. В ее жизни было три брака. Она их не отрицает, но считает, что настоящим был только один. Со своим мужем, академиком Александром Ивановичем, они уже 35 лет вместе. На двоих у них трое детей и не сосчитать, сколько мопсов. Благодаря Дарье Донцовой собаки этой породы стали невероятно популярными. Как-то в интервью она пошутила, что именно они пишут за нее почти все ее детективы. После всех испытаний Донцова сознается, что ее муж – это единственный человек на свете, с которым она могла бы связать свою судьбу, судьбу Дарьи Донцовой.
– Мне запрещали входить в папин кабинет, а у него на столе стояла коробочка деревянная, в которую он сбрасывал мелочь из карманов. А я туда залезала, вытаскивала монетки и покупала себе мороженое. И как-то я полезла в эту коробочку, это нельзя было делать, и вдруг зазвонил кремлевский телефон. А я не знала, что он кремлевский, взяла трубку и говорю: «Алло, это Грунечка». – «Грунечка, а папа-то дома?» – «Папы нет». – «А где же он?» – «Мой папа работает на благо советской Родины», – вот так я, маленький октябренок, тогда ответила. Папа приехал вечером домой с огромной коробкой, в которой лежала кукла невероятной красоты, глаза у нее открывались и закрывались. Он мне принес и сказал: «Это тебе от дяди, с которым ты разговаривала сегодня по телефону. Никогда не бери эту трубку».
У папы был приятель Макс Полянский – известный в советские годы писатель, он увлекался фотографией и сделал фото на даче в Переделкино, это был постановочный кадр – папа работал на веранде, а я стала отнимать у него пишущую машинку, любила тогда сидеть и нажимать на клавиши. Отец был еще и секретарем парторганизации Московского отделения Союза писателей, хотя всегда говорил, будто у него два класса церковно-приходской школы. Он рассказывал, что его из этой школы выгнали за то, что священнику, который вел уроки, подсыпал в нюхательный табак перец. Потом я прочитала эту же историю у другого писателя-классика, и поняла, что папа просто взял ее из книжки. После смерти отца выплыл документ о том, что он окончил в Питере Военно-морскую академию. Папа всегда говорил, что родился в 1907 году, но нашлась его книжка, выданная сотруднику ВЧК КГБ в 1921 году по ранению. Это же сколько ему было лет, если он 1907 года? Я знала, что у отца был знак «ВЧК КГБ 50 лет» за номером семь. Он очень этим знаком гордился.
Помню такой момент: у меня была няня немка, я сидела, учила немецкий язык дома, и что-то никак не получалось. Дома был папа, это редкий случай. Он зашел ко мне в комнату, спросил, что я делаю, а я пожаловала