Я видела, что она уже внутренне сдается, я не принимала то, что она уходит, и сказала ей: «Мама, надо бороться, ты выживешь, ты мне нужна, я прошу тебя, пожалуйста», – а она на меня посмотрела и сказала: «Саш, ты справишься, ты уже большая, ты сможешь». Это было прощание. Мне было очень тяжело ее отпускать. Я верила до последнего дня, что она выживет, что чудо произойдет. Я не могла просто сесть и сказать: «Мам, ждем». Вообще я вспоминаю эти два месяца, как агонию, это было ужасно.
Она понимала и говорила: «Я прожила такую счастливую и яркую жизнь, дай Бог каждому столько впечатлений, столько эмоций, столько любви, столько обожания. Ну о чем мне жалеть? Я же прожила очень счастливую жизнь».
Когда она еще в больнице лежала, она сказала: «Рита, нам нужно ехать в банк». Врачи пытались отговорить и сказали, что не могут отвечать за ее состояние, но она все равно вызвала такси. Она шла впереди по грязи, я шла за ней, и мне было страшно. Она заходила в банк, снимала деньги и говорила: «Сашеньке это пригодится, они ей нужнее». Она сделала все сама.
– Я встала очень рано, в шесть утра, и принимала душ. С этого дня я планировала ночевать вместе с ней, мне уже привезли раскладушку, и я должна была остаться там. Я вышла на кухню, и там стоял мой муж. Он молча на меня посмотрел и сказал: «Мамы больше нет».
Дело в том, что она умерла в два часа, а в шесть утра мне позвонили. Я сразу поняла, что что-то случилось. И я спросила: «Что-то с Анютой?», – мне ответили: «Да, она умерла».
Я бы сказала своей маме: «Мамочка моя любимая, ты для меня такой пример в жизни силы, женственности, я тебя очень люблю, знаю, что скоро мы будем вместе, потому что жизнь – это всего лишь одно мгновение. Ты самая лучшая мама».
Екатерина ВолковаРаба любви
«Катя, это любовь или пиар?» – спрашивали актрису Екатерину Волкову друзья и знакомые, когда стало известно о романе с революционером и писателем Эдуардом Лимоновым. Она честно отвечала: «Это любовь». Всю свою жизнь она искала в мужчинах опору, защиту, крепкое плечо. Она искала их, когда в 16 лет сбежала из дома и вышла замуж за человека из криминального мира. Потом она искала их в женатом режиссере Эдуарде Боякове, режиссере и продюсере Сергее Члиянце. Свои руку и сердце ей предлагал сам великий Александр Абдулов. Все романы Екатерины Волковой объединяло одно – она должна была восхищаться своими мужчинами. С последним, Эдуардом Лимоновым, она казалась сама себе то Надеждой Крупской, то подругой Джеймса Бонда, то Жанной д’Арк. Но в реальности после нескольких лет совместной жизни с Лимоновым она оказалась матерью-одиночкой с тремя детьми. Готова ли она снова после всех разочарований впустить новую любовь в свою судьбу, судьбу Екатерины Волковой?
– В 90-е годы Тольятти был как Чикаго. В 16 лет у меня начались проблемы с музыкальным училищем, и, единственное, что меня тогда интересовало, – это любовь, большие скорости и блатная романтика. Тогда я и познакомилась с Алексеем, моим первым мужем, поженились мы, когда мне исполнилось 18 лет. Мой первый супруг был прекрасным механиком, который мог разобрать и собрать машину от и до, все обращались к нему, когда что-то требовалось: усовершенствовать, расточить движок, чтобы машина ездила быстрее и можно было на скорости обгонять других. Естественно, у него были друзья-бандиты, которые у нас собирались, пили водку, на спор угоняли машины.
Свои первые большие деньги я заработала в ресторане «Мечта», где исполняла для блатных песню «А я сяду в кабриолет и уеду куда-нибудь». В конце концов, я и уехала почти на кабриолете. Дело в том, что в 18 лет у меня родилась дочь Лера. Но благодаря моей маме, которая у нас в семье всегда двигатель прогресса, я все-таки окончила музыкальное училище. Мой папа был инженером, а брат и мама врачами, поэтому она сказала: «Как это так? У нас все с высшим образованием. Ты что, хуже всех?» И мама нашла объявление о наборе на актерский курс в филиал ГИТИСа при нашем театре «Колесо». Собственно, в театр я и попала по объявлению. Но многие думают, что прежде всего актрисы – это женщины легкого поведения, потому что видят их бесконечно в ролях целующимися, лежащими в постели с разными мужчинами. Так сложилось народное представление, что актрисы не для семейной жизни. Алексей тоже так думал. Поэтому втайне от него, в сговоре с мамой поехала в театр «Колесо» и поступила на курсы. Помню, я вышла на остановку и вдруг остановилась невероятной красоты Ferrari, почти кабриолет, она была фиолетового цвета, раскрашена в какой-то пузырек. Такие машины для Тольятти были редкостью: «Девушка, вам куда?» – «Мне в театр». И так я села в эту машину, парень действительно довез меня до театра, мы попрощались и больше никогда не виделись. Но вот то ощущение, что я уехала на кабриолете, на Ferrari фантастической раскраски!
На следующий день я втайне около зеркала начала репетировать. Мужу ничего не говорила. Но когда он узнал, то сказал: «Ты никуда не пойдешь. У тебя же ребенок! Что скажут мои друзья? Как это так ты уйдешь в театр?» Произошла драка, он меня ударил, а мне казалось, что я уже чуть-чуть актриса. Хорошо, что позвонила мама.
Сын мой, Женя, был дома, как раз приехал ко мне. Я говорю: «Давай Кате позвоним». Мы просто каждый вечер звонили. Взял трубку Леша и говорит: «Мам, все нормально у нас», – он всегда меня так называл, отношения у нас были прекрасные. А Катя кричит: «Мама, мама!» Я говорю: «Жень, там что-то непорядок, поехали». Приезжаем – она с сотрясением головного мозга, пролежала потом в нейрохирургии две или три недели. Естественно, после этого у нас выхода не было, как разойтись. И потом Катя поступила учиться».
– Мне кажется, женщины склонны влюбляться в мерзавцев, особенно по молодости. Им кажется это таким интересным, романтичным, чувствуешь себя живой, страдаешь, ревнуешь. Стало понятно гораздо раньше, что с Лешей надо расходиться. Так получилось, что у меня в музыкальном училище была лучшая подруга Ольга. Как-то случайно я вышла на балкон и увидела Алексея и Олю, которая сидела у него на коленях, они целовались. В этот момент у меня все умерло. Гораздо позже он потом заблокировал нашу дочь в какой-то соцсети. Мне было обидно за Леру, я и так отказалась от алиментов, потому что он устроился на какую-то фиктивную работу, где алименты начислялись мизерные. Он не общается с дочерью.
До семи лет я жила у бабули, и все время очень скучала по маме, просила бабушку не стирать мамин халат, в котором она ходила дома. Когда мама уезжала, я с ним спала, нюхала его, обнимала и ждала маму. Каждое лето мы ездили с ней на море, я помню. Всегда радовалась лету именно из-за этой поездки. Но не могу сказать, что я держала из-за этого какую-то обиду на нее. Наоборот, я всегда знала, что мама учится. Не было негативных эмоций, только радость ее увидеть.
– Я уехала в Москву после первого курса, который я проучилась под руководством Глеба Борисовича Дроздова. Он был моим первым учителем, крупный режиссер, действительно очень многому научил, даже заставлял учить песни на идише. Но Глеб Борисович воспылал ко мне нежными чувствами, и мне пришлось уйти. У меня были невероятные отношения с его женой, Натальей Степановной, она меня очень любила, была моей покровительницей в театре. Я металась, вроде и отказать ему сложно, и ситуация такая, что самой некомфортно. У меня сложная психосоматика, с детства астма, и как только происходило что-то ненормально в жизни, дисбаланс, нет гармонии – сразу начинаю задыхаться. Когда я отказала ему в достаточно жесткой форме, Глеб Борисович сказал: «Ну тогда твое пребывание в нашем театре бесперспективно». Он действительно был в меня влюблен и, может быть, он это намеренно сделал. Дроздов был мастером и понимал, что мне надо ехать в Москву. Я этого не исключаю.
В Москве на спектакле «Мастер и Маргарита» в ГИТИСе, где я играла главную роль, меня увидел продюсер Эдуард Бояков. Он настоящий эзотерик, учитель, который встретился на моем жизненном пути и открыл очень многое. Я бы не стала собой, если бы не он. Он был женат, Эльвира – потрясающая восточная женщина, у которой я до сих пор учусь. А Эдуард вырос в Дагестане, поэтому, наверное, его такая полигамность была нормальной. Иногда думаю, что могла бы сыграть в фильме «Раба любви-2», ведь Бояков всегда отвечал, что я еще не готова, надо развиваться, бороться с эгоизмом. Но он открыл мне такое пространство, как эзотерика, я начала увлекаться индийской философией. Даже мучила бедную Леру, когда по утрам показывала ей пример, что желаю всем людям счастья и здоровья, наполняла очень холодную ванну, выдыхала и погружалась полностью в воду. Лера стояла и уже дрожала от маминого примера, а я делала перед ней вид, что все совершенно прекрасно. Дочь окуналась с ужасным видом. У Эдуарда потом все равно все пришло к нашему родному православию и вере.
У нас втроем, с его женой, были совместные путешествия. Мы же современные люди, должны принять друг друга и понять, что Эдуард с детства дружил с Эльвирой, потом женился на ней, у них взрослая дочь. Это была попытка прогрессивных людей с очень развитой внутренней свободой. Я так не могу, умирала, ревновала. Но жалею, что была недостаточно сильной, чтобы послать его на три веселых буквы, что повелась и была тогда рабой. После того случая, когда он заставил меня сделать аборт, моя любовь к нему начала умирать. Я стала сомневаться в его словах, видела, что проповедует он одно, а сам не исполняет. Стала сама, как ученик, искать уже в себе мастера, которого долгое время пытался найти. Я ездила с даосами на Мачу-Пикчу, с тантристами в Гималаи, была у кришнаитов – у всех пыталась найти. Но потом один человек, тоже мне много давший, сказал: «Знаешь, учитель приходит тогда, когда в тебе умирает ученик. Ты сам становишься учителем». И через то разочарование, которое меня постигло, я пошла дальше.